Волшебная трубка капитана, стр. 15

– Мощь! – выдохнул Марк и уткнул подбородок в ладонь – так сильно потрясли его стихи, а Данька, бросив на него благодарный взгляд, поднял голос до звенящего накала:

В этом месте Марк уставился на капитана, который сидел все так же неподвижно, прикрыв глаза и слегка покачивая головой в такт стихам. Марка ошеломила страшная догадка: а не сам ли Данька сочинил стихи, прикрываясь каким-то «известным поэтом»? Он смотрел теперь на Даньку с изумлением. А Даньку нес суровый вихрь торжественных и могучих слов:

– Чешуей глаза окоченели, – повторил Марк, потрясенный корявой, грубой силой этих простых и прекрасных слов, и долго еще не верил, что эти стихи написал не Данька, а Багрицкий. Но все равно слава поэта осенила своим крылом Даньку, и теперь в глазах Марка Данька стоял где-то рядом с Багрицким, будто Данька был его сыном или внуком или по крайней мере учеником.

Когда Данька кончил читать стихи, Марк – небывалое дело! – повел его в рубку и предложил постоять за штурвалом.

– Слушай, а что, если я попрошу тебя переписать для меня стихи про капитана? – Марк глядел на Даньку, словно Данька был волшебник. – Как это сказано там: «Ноги врозь и в жесткие ладони положив крутые подбородки…» Так, что ли?

Глава 7

НЕПРЕДВИДЕННАЯ ОСТАНОВКА

Много дней «Веселые пескари» шли по малым рекам, заплывали в старицы и затоны, останавливались у лесных опушек, застревали в болотистых протоках, где из камышей, хлопая крыльями, взлетали кряквы, а в густых зарослях ивняка мелькали косули и лоси.

Но вот лесные угодья стали редеть, на реке заплескала большая волна, вдали показались сооружения из камня, и как-то после полудня катер прибился к судам, длинной очередью стоявшим у шлюзовых ворот. Медленно и шумно раздвинулись бетонные створы, суда один за другим вошли в темный мрачный коридор и долго стояли на месте, стиснутые мокрыми стенами, пока бурлящая вода, накачиваемая снизу, поднимала их все выше и выше, словно это был какой-то необыкновенный водяной аттракцион. Когда же раздвинулись передние створы, суда один за другим вышли на вольный простор и разбрелись по разливу воды – такому широкому, что его иначе и нельзя было назвать, как только море. «Веселые пескари» помчались вперед, оставляя за кормой длинные волны – усы.

Данька и Диоген, стоявшие на носу, замерли от восторга, глядя на мир, в котором не было ничего, кроме неба, воды и синеющей на горизонте полоски леса.

Увидев чаек, летевших на катер, Диоген закричал изо всех сил:

– Здравствуйте, птицы! Здравствуйте!

– Ты чего раскричался? – удивился Данька.

– А помнишь Стасика? Стасика Яснова, который с мамой плыл на теплоходе?

Диоген был страшно взволнован. Он живо вспомнил, как весной, сбежав из дому, они с Данькой приехали в речной порт и проникли без билетов на теплоход. И оказались на такой же большой воде, как сейчас. Но Данька, спустившись в кочегарку, не знал, что творилось тогда с Диогеном, а Диоген, спрятавшись с Мурзаем среди рюкзаков и мешков, здорово струхнул, когда поднялась волна. Он то катился куда-то вниз, пока палуба не выравнивалась, то стремительно летел к небу и каждый раз чуть не плакал, прощаясь с жизнью. И так продолжалось бы долго, если бы вдруг он не увидел спокойно стоявших у борта женщину и мальчика на костылях. Это были мать и сын. Мать поддерживала сына сбоку, а он, повиснув на костылях, бесстрашно бросал чайкам кусочки булки и кричал: «Здравствуйте, птицы! Здравствуйте!» А когда булка кончилась и чайки устремились к другому теплоходу, мальчик махал им рукой и кричал: «До свиданья, птицы! Да свиданья!»

Они мало были вместе, Диоген и Стасик, но успели подружиться и полюбить друг друга. А когда прощались, и теплоход уже отходил от причала, Стасик, стоявший у борта, рванулся к Диогену, и худенькое лицо его сморщилось, и он заплакал. И Диоген, толстый, неуклюжий, тоже заплакал как маленький, потому что понял: больше они никогда не встретятся, и, может быть, никогда уже не будет у него такого преданного друга, как Стасик. А ведь могли стать как родные братья!

Вот о ком вспомнил Саша Охапкин, когда катер, пройдя шлюз, выбежал на широкий простор воды, над которой с криком летали чайки…

Вскоре показался вдали большой порт, и, по мере того как «Веселые пескари» приближались к нему, все громче скрипели подъемные краны, все натужнее визжали лебедки, все явственнее слышалась музыка из окон домов. Но среди разных звуков, покрывая все другие, вдруг раздались хриплые и грозные, как морской прибой, повелительные слова:

– Катеру «Веселые пескари»… ри… ри… Подойти к причалу… чалу… чалу… Повторяю… ряю… ряю… «Веселые пескари»… ри… ри… Вы слышите меня… ня… ня?

Из люка высунулась седая голова капитана. Толстые стекла его очков вспыхивали от солнечных зайчиков.

– Кто вызывает?

– Понятия не имею, – ответил Марк из рубки.

– Может, ты нарушил правила движения?

– Я? Да чтоб мне с места не сойти!..

Наспех одевшись, капитан вышел на палубу.

Он ощупал карман, где хранились документы, посмотрел на причал: там стояла милицейская «Волга» с черным рупором, откуда неслись грозные призывы. Мурзай метался по палубе и лаял. Данька и Диоген загнали его в каюту, велели молчать и на всякий случай прикрыли мешком, как незаконный груз.

Марк подвалил катер к причалу, хотя здесь не предвиделось никакой остановки. Капитан одернул китель, поправил фуражку и спустился на берег.

И тут произошло нечто из ряда вон выходящее. Из милицейской «Волги» выскочил спортивного вида франтоватый майор, стремительно приблизился к капитану, выставил перед собой руки и чуть пригнулся, чтобы захватить, очевидно, мертвым кольцом, но капитан, в прошлом известный борец и самбист, не был застигнут врасплох. Он отступил на шаг, поймал майора за руку и развернул его спиной к себе. Затем схватил его поперек пояса и понес на катер со всей невозмутимостью человека, занятого ответственным делом.

– Полюбуйтесь, – сказал капитан, поставив майора на палубу.

Ребята окружили майора и стали смотреть, как он, не обращая ни на кого внимания, засовывает копну волос под беретку и мизинцем подправляет подведенные тушью ресницы.

Ну конечно же, это был не просто майор милиции, а еще и женщина. Майор одернул китель и огляделся.

– А где же Саша? – спросил он.

И тогда всем стало ясно, что это не просто майор милиции и не просто женщина, а единственная на всем свете Варвара Петровна Охапки-на, ответственный работник ГАИ, гроза всех нарушителей автомобильного движения; иначе говоря, тетя Варя, мама Саши Охапкина.

А между тем Саша куда-то исчез. Вот только что был здесь, вертелся возле Мурзая, а сейчас провалился неизвестно куда. Тетя Варя огляделась вокруг, вопросительно уставилась на капитана, но лицо капитана было бесстрастно, как море в безветренную погоду.