Время звезд, стр. 67

Наряду с курсами по выбору у нас были и обязательные, называвшиеся «корабельное обучение». Обозначало это то, что каждый обязан научиться хотя бы одной корабельной специальности кроме своей основной. Я отстоял две вахты внизу, у пульта управления двигателями, после чего Главный механик Роч изложил в письменной форме свое мнение касательно того, что из меня никогда не получится двигательщик по причине врожденного отсутствия способностей к ядерной физике. По правде говоря, мне было сильно не по себе находиться в такой близости от ядерной энергетической установки и представлять себе весь этот адский огонь, полыхающий в каких-то футах от меня.

Но и фермер из меня получился не лучше. Я провел две недели на этой корабельной ферме с кондиционированным воздухом и делал там неправильно почти все, за исключением кормления цыплят. Когда меня поймали на том, что я не в ту сторону перекрестно опыляю какие-то растения из семейства тыквенных (растения эти были особой гордостью миссис О'Тул), она отпустила меня с фермы. Сделала это миссис О'Тул не со злостью, а скорее – с грустью.

– Том, – сказала она, – ты хоть что-нибудь умеешь делать хорошо?

Я обдумал этот вопрос.

– Ну, я умею мыть посуду… а когда-то я выращивал хомяков.

Тогда она отослала меня в исследовательский отдел, где я стал мыть колбы в химической лаборатории и кормить подопытных животных. Колбы были небьющиеся. К электронному микроскопу меня близко не подпускали. Это был еще приличный вариант – меня могли еще послать в прачечную. Из этих самых 19900 комбинаций, возможных на борту «Л.К.», мы с Дасти Родсом как раз и являлись одной из плохих. Я не стал записываться на курсы чертежников, так как эти курсы вел он; этот мелкий прыщ и вправду был отличным чертежником. Я и сам черчу вполне прилично, и хотел бы посещать эти курсы. Что хуже всего, у него был просто оскорбительно высокий индекс интеллекта, выше, чем у гениев. Поэтому при спорах он крутил мной, как хотел. В довершение этого, он обладал манерами поросенка и в общении был приятен, как скунс – малосимпатичное сочетание, с какой стороны ни посмотри.

Слова «Пожалуйста» и «Спасибо» в его словаре отсутствовали напрочь. Он никогда не прибирал свою постель, если только над его душой не стоял кто-нибудь из начальства, и я часто, войдя в каюту, заставал его на своей постели, которую он мял и комкал. Он никогда не вешал одежду в шкаф, всегда оставлял умывальник после себя грязным, а самое лучшее его настроение выражалось в полном молчании.

К тому же он редко принимал душ. На борту корабля это – уголовное преступление.

Сперва я был с ним вежлив, потом стал на него орать, потом даже стал ему угрожать. В конце концов я сказал ему, что следующая же принадлежащая ему вещь, которую я найду на своей койке, прямым ходом отправится в конверт. В ответ он только глумливо ухмыльнулся, и на следующий же день я обнаружил его фотоаппарат на своей койке, а грязные носки – на подушке.

Носки я швырнул в умывальник, который он оставил наполненным грязной мыльной водой, а аппарат запер в своем шкафу, чтобы он поканючил, пока я ему его верну.

Но Дасти не стал пищать. Через некоторое время я обнаружил, что аппарата в моем шкафу нет, несмотря на то, что шкаф этот был заперт на наборный замок, который мистеры Йель и Тауни легкомысленно назвали «невскрываемый». Не было в шкафу и моих чистых рубашек. То есть рубашки были, но они не были чистыми; некто тщательно перепачкал их все до единой.

Раньше я на него не жаловался. Справиться со всем этим стало уже вопросом гордости: мысль о том, что я не могу справиться с существом вдвое мельче меня и значительно младше, восторга не вызывала.

Однако, глядя на то, во что он превратил мою одежду, я сказал себе: «Томас Пейн, лучше тебе признать свое поражение и попросить помощи – иначе тебе только и останется объяснить убийство необходимой самозащитой».

Но жаловаться мне не пришлось. Меня вызвал Капитан; оказывается, Дасти сам пожаловался на меня.

– Бартлет, этот маленький Родс заявил мне, что Вы к нему пристаете. Вы не можете объяснить мне положение со своей точки зрения?

Тут я чуть не взорвался, но потом медленно выдохнул и попытался успокоиться, ведь Капитан действительно хочет знать ситуацию.

– Я бы этого не сказал, сэр, хотя мы и вправду не ладим.

– Вы его били?

– Ну… в буквальном смысле я его не бил. Но я неоднократно сдергивал его со своей койки – и не старался при этом быть особенно нежным.

Капитан вздохнул.

– Может, Вам стоило его вздуть, конечно, так, чтобы я об этом не знал. Ну ладно, расскажите мне все. И старайтесь рассказывать все откровенно и – поподробнее.

И я рассказал ему. Звучало все это очень мелко, и мне было стыдно. У Капитана есть заботы поважнее, чем то, что мне приходилось отдирать от грязи раковину, чтобы иметь возможность умыться самому. Но Капитан слушал меня внимательно.

Вместо того, чтобы ответить, может, – сказать, что мне надо бы получше справляться с таким маленьким мальчишкой, Капитан заговорил о другом.

– Бартлет, а Вы видели эту иллюстрацию, которую Дасти нарисовал для сегодняшней корабельной газеты?

– Да, сэр. Просто великолепно, – согласился я. Нарисовано там было сильное землетрясение, случившееся в Сантьяго уже после нашего отлета.

– Ммм… нам приходится допускать у вас, людей с особыми способностями, некоторые отклонения от нормы. Дасти находится здесь потому, что он был единственным телепатом, способным принимать и передавать изображения.

– А это так важно, сэр?

– Может оказаться важным. Это мы узнаем только тогда, когда возникнет такая необходимость. Но это вполне может оказаться критически важным. В противном случае я никогда не допустил бы, чтобы такой избалованный щенок оказался на борту моего корабля. – Он нахмурился. – Однако, доктор Деверо не находит у Дасти никакой патологии.

– Ну, я же не говорил ничего про патологию.

– Послушайте меня, пожалуйста. Он говорит, что у мальчика неуравновешенная индивидуальность. Умственному его развитию может позавидовать взрослый, но оно сочетается со страшно задержанным социальным развитием. Его оценки и отношение к окружающим находятся на уровне пятилетнего, и это – в сочетании с великолепными мозгами. Далее доктор Деверо сказал, что он хочет ускорить это развитие детской части личности Дасти, иначе тот может совсем замкнуться внутри себя, свернуться в кокон.

– И?

Я хотел сказать, «да, сэр?»

– И вам надо было его отлупить. С этим мальчишкой неладно одно – родителям надо было его пороть, а они вместо этого восхищались, какой он умница. – Капитан опять вздохнул. – А теперь придется это делать мне. Доктор Деверо говорит, что я – как раз подходящая личность для создания образа отца.

– Да, сэр.

– Голова у меня раскалывается от этих «Да, сэр». Это не корабль, это какой-то несчастный детский сад. А больше неприятностей у Вас нет?

– Нет, сэр.

– Странно. Вот Дасти жаловался еще на то, что штатные связисты называют вас психами. – Он внимательно посмотрел на меня. Я не отвечал, мне было как-то неудобно. – Как бы там ни было, больше они этого делать не будут. Я помню, как однажды один член команды чуть не зарезал другого за то, что тот никак не мог перестать называть его «Лысый». Моя команда будет вести себя, как настоящие леди и джентльмены, иначе мне придется кое-кого взять за шкирки и стукнуть лбами. – Он нахмурился. – Я переведу Дасти в помещение напротив моей каюты. Если Дасти отстанет от Вас, оставьте и Вы его в покое. Если не отстанет… ну что же, сами решайте, что тогда делать, однако не забывайте, что Вы сами отвечаете за свои поступки. Не забывайте и того, что я не хочу, чтобы кто-то из команды превращался в половик, о который можно вытирать ноги. Все. До свидания.

Глава 8

Относительность

Рейс продолжался уже неделю, когда было принято решение оперировать Пэта. Пэт говорил, что его собираются оперировать, но особенно мы это не обсуждали. Он вел себя, как человек со стальными нервами, так, как будто он собирается грызть орешки и читать юмористические рассказы в то время, как его будут распиливать на кусочки. Я думаю, в действительности он был ужасно перепуган… я бы на его месте – точно.