Рукописи не возвращаются, стр. 29
Бедейкер отломил кусок хлеба, обмакнул его в соль и жадно съел. Все ждали, пока он прожует. Бедейкер прожевал, проглотил, опять замахал руками и неожиданно отломил еще кусок.
— Их не кормили? — шепотом спросила Глория.
— Пусть ест, — буркнул Н.Р.
Наконец Бедейкер уплел весь каравай, спрятал в сумку вышитое полотенце и сделал шаг в направлении встречающих.
— Целовать? — тихо спросил Алеко Никитич.
— Целуете только вы, — деловито ответил Н.Р., — и однократно.
— Но это не по-русски…
— Однократно, — тоном, не вызывающим возражений, повторил Н.Р.
— Чарльз! — закричал Алеко Никитич. — Привет, дорогой! С приездом!
И, обняв Бедейкера, он нанес ему в еще соленые губы затяжной дружеский поцелуй.
Когда все пережали друг другу руки, Н.Р. сделал шаг вперед и произнес:
— Добро пожаловать, господин Бедейкер, на гостеприимную древнюю землю солнечного Мухославска!..
Раздались аплодисменты, после которых Н.Р. достал из кармана приветственную речь.
— Дорогой господин Чарльз Бедейкер! — прочитал Н.Р. — Дорогие господа, члены делегации из далекого австралийского города-побратима Фанберры! Как вы только что сказали в своей приветственной речи…
Переводчица начала переводить на ухо Бедейкеру, и тот сделал изумленное лицо.
— Он еще не выступал, — вполголоса сказал Алеко Никитич, улыбаясь, будто ничего не произошло.
Н.Р. и бровью не повел. Он сложил вчетверо свою речь, спрятал ее в карман и широким жестом пригласил Бедейкера к микрофону.
— Слушаем вас, господин Бедейкер! — сказал он.
Бедейкер тоже достал из кармана свою речь и стал читать:
— Уважаемый господин Н.Р.! Уважаемый Алеко Никитич! Как вы только что сказали в своей приветственной речи, разногласия в политических взглядах между нашими странами не должны омрачать дружбу и взаимосимпатию между нашими народами…
— Я еще ничего не говорил! — испугался Алеко Никитич.
— Скажете! — тихо произнес Н.Р. — Пусть продолжает.
«На аэродроме г-н Бедейкер обратился к встречающим с ответной теплой речью».
(Из газеты «Вечерний Мухославск»).
До гостиницы кортеж, состоявший из «газика» начальника мухославской ГАИ и двух черных «Волг», проследовал по главной улице города вдоль живого коридора выстроившихся работников спичечной фабрики и химкомбината. Сзади кортеж сопровождал мотоцикл с коляской, ведомый тестем художника Дамменлибена, бывшим заместителем начальника мухославской ГАИ. В коляске в вечернем платье, с каской на голове величественно сидела теща художника Дамменлибена. Она широко улыбалась стоявшим по пути мухославцам, приветливо делала им ручкой и повторяла то и дело: «Здравствуйте, здравствуйте, товарищи!» В сопровождении Алело Никитича и переводчицы господин Бедейкер поднялся в специально подготовленный для него трехкомнатный «люкс» на втором этаже. Алеко Никитич пожелал ему хорошо отдохнуть с дороги и спустился в холл, где его ожидал Н.Р., которому не годилось провожать господина Бедейкера в номер.
17
Прием господина Бедейкера в редакции журнала «Поле-полюшко» состоялся в 17.30 того же дня. К этому времени фанберрского гостя уже ждали все сотрудники редакции и приглашенные. В последний момент стало известно, что не приедет Н.Р. Многие облегченно вздохнули, полагая, что отсутствие Н.Р. создаст во время приема и банкета непринужденную обстановку. Все толпились в конференц-зале, украдкой поглядывая на расставленные в виде буквы «Т» столы с угощениями и напитками.
— Теперь так, — приставал к Индею Гордеевичу известный в Мухославске писатель-почвенник Ефим Дынин, — а ежели я, к примеру, спрошу его про Общий рынок? Запросто спрошу, напрямки. Тогда что?
— О чем угодно, — советовал Индей Гордеевич, — только не об Общем рынке.
Публицист Вовец, успевший к этому времени по-тихому опрокинуть бокал сока под болгарский огурчик, встрял с шуткой:
— А вы его спросите, почем помидоры на Общем рынке, так?
— Какие помидоры? — не понял шутку Дынин.
— Да это шутка, так? — захохотал Вовец. — Шутка!
— С шутками тоже поосторожнее, — строго заметил Индей Гордеевич.
— А если я, к примеру, спрошу, как у них с крупным рогатым скотом? Запросто, напрямки, а?
— У них хорошо с крупным рогатым скотом, — скрывая раздражение, ответил Индей Гордеевич. — А если не о чем спрашивать, то лучше помолчать.
Художник Дамменлибен только что повесил на стену игривый коллаж-монтаж и, стоя рядом, наблюдал, какое впечатление коллаж-монтаж производил на присутствующих. Затея Дамменлибена представляла собой красочное панно на темы «Вальпургиевой ночи» в воображении художника. Лица сотрудников и писателей, вырезанные из фотографий, были приклеены к мужским и женским телам, взятым из полупорнографических журналов. В самом центре панно плотоядно улыбающийся Алеко Никитич с телом культуриста-производителя взирал на Глорию с ярко выраженными русалочьими бедрами. Образы не соответствовали оригиналам, и все спрашивали у Дамменлибена, что он хотел этим сказать.
— Б-б-леск! — хохотал Дамменлибен. — Дико смешно!
— Ты все-таки, Теодор, зад Глории заклей, — советовал Индей Гордеевич, — она может обидеться.
— Ч-че-п-п-уха! — кричал Дамменлибен. — Вы мою Нелли знаете она умная женщина все свои люди а как Ригонда?
— Ригонда ничего, — довольно ответил Индей Гордеевич, ища глазами Ригонду, которая кокетничала в углу с Бестиевым.
Тело Ригонды было взято из рекламы женских колготок во французском журнале «Она». Поэт Колбаско и Людмилка были изображены под роскошным одеялом, изо рта у Колбаско торчал пузырь с надписью: «Ку-ку!».
Группа развратных фигур с головами Ольги Владимировны, вахтерши Ани, жены Свища и жены Зверцева танцевала вокруг сатирика Аркана Гайского, у которого на самом интересном месте висел большой амбарный замок.
Почвенник Ефим Дынин после долгих поисков нашел наконец свое лицо, смонтированное с конской фигурой, снабженной всеми конскими деталями.
— Непохоже, Теодор, — корил он Дамменлибена, — совсем непохоже.
— Д-да б-б-рось ты Фимуля! — кричал художник. — Ты же т-т-талантливый писатель!
Публицист Вовец, пользуясь неразберихой, хватанул еще бокал сока и хотел уже было наполнить следующий, как в конференц-зал вбежал возбужденный Свищ и прошептал таинственно:
— Приехали!
Все присутствующие, в том числе и недовольный Вовец, направились к дверям встречать господина Бедейкера.
Улыбающийся, хорошо пахнущий, в шикарном темно-синем костюме господин Бедейкер вошел в редакцию в сопровождении Алеко Никитича в строгом черном костюме и Глории в вишневого цвета бархатном платье. Алеко Никитич представил Бедейкеру собравшихся, и все проследовали в конференц-зал.
— О-о! — обрадовался Бедейкер, увидев коллаж-монтаж. — Русский эротик!
Алеко Никитич, для которого панно явилось полнейшей неожиданностью, гневно взглянул на Дамменлибена и, улыбаясь, сказал Бедейкеру:
— Домашнее баловство в узком кругу…
— О-о! — закричал Бедейкер, узнав на панно Глорию. — Грандиозно! — Он сравнил изображение с Глорией. — Фэнтэстик! Завидую! — Последнее уже относилось к Алеко Никитичу.
— Шутливая гипербола, — нараспев произнес он.
— О-о! — изумился Бедейкер, обнаружив Ефима Дынина с конской фигурой. — Кентавр!
— Очень приятно, — смущенно поклонился Дынин. — Ефим Дынин, почвенник…
— Наш крупный прозаик, — представил его Алеко Никитич. — Земной художник, пахарь…
— Это видно! — сказал Бедейкер, указывая на конскую фигуру писателя-почвенника. — Эротическая тема… Наш журнал серьезно изучает этот вопрос…
— Мы тоже, — сказал Алеко Никитич, уничтожая взглядом Дамменлибена. А вот и автор!
— О-о! — обрадовался Бедейкер. — И давно это у вас?
— Мы, господин Бедейкер, — гордо и неожиданно четко сказал Дамменлибен, — когда на территорию Германии вошли, немок не трогали…
— Господин Бедейкер, — пригласил Алеко Никитич, — прошу за стол! Чем богаты, тем и рады!