Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая, стр. 44

— Эх, зря он образцы взял, — волнуется Юра, —- надо было взять рога. Как бы они червями до завтра не пошли. Долго ли — муха села, и все. А образцам-то что сделается.

На левом берегу Иныньи недалеко от устья Паука нашли следы стоянки какой-то экспедиции: каркас от палатки, ржавые, но еще вполне целые печные трубы, батареи питания (наверняка уже мертвые) для радиостанции. Трубы я прихватил с собой: пригодятся для коптильни.

Я решил сократить путь и, несмотря на предостережения ребят, пошел напрямик левым болотистым берегом протоки (ах, никогда не следует делать этого: пытаться сократить путь, срезая углы, и идти напрямик мимо троп). Я был наказан за свою глупость: промок до нитки, провалившись несколько раз в замаскированные водой ямы, и, кроме того, пришел значительно позже ребят (что и следовало ожидать).

А пока мы добывали мясо, а Саня колотил свои образцы, к нам в лагерь приходил медведь. Колька сидел у костра и читал, потом поднял голову от книги — рядом, метрах в пяти-восьми он стоит. Колька показал себя молодцом: закричал, засвистел, выхватил из костра головешку и стал размахивать ею над головой. Медведь испугался и, переправившись через Инынью, исчез в тайге. Все это мы узнали, разумеется, с Колькиных слов. Но свежайшие (и, надо сказать, очень крупные) медвежьи следы, разбросанные головешки и несколько дырочек, прожженных в тенте, не оставляли сомнений в правдивости его слов. В награду за самообладание (и взрослые, встретившись вот так, носом к носу, с медведем, теряют голову и кидаются бежать куда попало, бросив все на свете) Кольке была объявлена благодарность по отряду и выдана премия (право стрельнуть зеленой ракетой).

21 июля

На сегодня Саней объявлен большой аврал: надо переработать вчерашнюю добычу. Я перетапливаю сало и сливаю его в банки; Юра с Геной режут мясо ремнями, солят и вывешивают вялиться (завтра будем его коптить). Саня возится с образцами и своими записными книжками-пикетажками, а Колька помогает ему.

— Ох, — вздыхает Юра, — ведь пропадут на выселках рога! Такие рога, просто загляденье! Саня, ну давай, я схожу за ними. Одна нога здесь, другая там. Часа три-четыре, и я дома!

— Нет, — говорит Саня, — мясо и сало нам важнее, чем рога. Вот управимся с мясом и салом, тогда и ступай за своим трофеем. Смотри, какая жара стоит, долго ли проквасить продукт. У нас же ледника нету.

— А то опять к Евсеичу придется идти одалживаться, — добавил Гена, — чего хорошего?

Этот последний аргумент оказался решающим, и Юра, тяжело вздохнув, опять взялся за нож.

Целый день на полную мощность у нас работает «Спидола». Сегодня день особенный, и батарей я не жалею: вчера человек впервые гулял по Луне. (Ах, не зря волновался шофер-армянин! Обошли нас американцы. И деньги, добровольно пожертвованные шоферами Артыкской автобазы, если бы даже их и удалось собрать, теперь уже ни к чему.) Слушаем подробные репортажи из Хьюстона, Вашингтона (мы с Саней по возможности переводим с английского), Токио и Москвы. Причем хуже всего слышно нашу родную Москву. Программа «Маяк» словно бы задавлена помехами.

— Почему это Москву так плохо слыхать? — возмущенно спрашивает Колька.

— Враги глушат, — лукаво усмехается Гена, — идеологическая диверсия. Обычная вещь.

— Нет, Женя, — притворно сердится Юра, — амун ты, а не завхоз. Для такого дела мог бы и переносной телевизор в поле взять. Сейчас бы все увидели собственными глазами.

22 июля

С утра опять низкая облачность, мелкий дождь, туман — на обнажение идти бессмысленно. Теперь рога определенно пропали.

Из своего дальнего лагеря на Лесной с каюром пришел Ор Николаевич (ему надо поработать на рации). Вечером он заглянул к нам в гости. Они с Саней тотчас удалились в нашу камералку и что-то долго обсуждали там; слышно было, как они дружно ругали все ту же Геологическую Даму.

А вечером к нам вновь пожаловал медведь (ох, не дает ему покоя оленья грудинка, проквашенная Колькой). Юра, схватив карабин, бросился было за зверем вдогонку, но быстро вернулся назад: мокро, скользко, ни зги не видно — долго ли до беды.

В кают-компании за крепчайшим чаем (почти чифирем) до глубокой ночи шли у нас разговоры про медведей, их повадки, ужасные случаи, связанные с нападением на людей, и конечно же про охоту на них.

— Нет, — говорит Юра, — идти на медведя в одиночку, без собаки, с одним ружьем — почти самоубийство. Я бы не пошел. Карабин, если свой и хорошо пристрелянный, это другое дело, там все-таки обойма, пять патронов. А надежней всего, как ни странно, ходить на медведя с рогатиной или пальмой [28]. Медведя ранишь, он на задние лапы встанет и идет на тебя. Рогатину или пальму в ствол дерева упрешь, а уж зверь сам потом всей тушей на лезвие навалится. Тут уж молись Богу, чтобы ручка не треснула!

— И часто ты вот так с рогатиной на медведя ходил? — с нескрываемым восторгом спросил Колька.

— Да если честно сказать, я-то ни с рогатиной, ни с пальмой на медведя не ходил, — смутился Юра, — мужики рассказывали, бывалые охотники, с которыми я вместе промышлял зверя.

— А на твоем счету сколько их, медведей-то? — спросил я.

— Шесть штук, — ответил Юра, — пять из карабинов добыл, одного из ружья, жаканом.

— Ты еще про медведей расскажи, — попросил Колька, — чего еще бывалые охотники про него рассказывали, про медведя-то, про охоту на него... Как на него с ножом ходят?

— Если ты на него с ножом идешь и медведь на тебя в полный рост пошел, сразу ложись на спину. Он пастью рвать не будет, у него основное оружие — лапы. Ты лежишь на спине, значит, ему на четвереньки становиться нужно, — с жаром рассказывает наш Великий Охотник, — тут-то ты ему кишки и выпустишь, вот он и твой.

— Что-то уж больно на вранье это похоже, — недоверчиво усмехается Гена. — Лечь на спину перед медведем?.. Не знаю, но, по-моему, этого не бывает.

— За что купил, за то и продаю, — пожал плечами Юра, — но, если честно сказать, мне и самому не очень-то верится.

— А вот у многих туземных народов, — сказал я, — культ медведя. Они его даже своим предком считают. Айны, например.

— Это-то я понять могу, — согласился Юра. — У медведицы ведь не, как у других зверей, соски вдоль всего пуза, а груди, как у женщины. Я когда свою первую медведицу освежевал, глянул на тушу и даже от страха зажмурился: будто женщина передо мной лежит со снятой кожей. Потом и во сне этот кошмар видел, а медвежатины года три в рот взять не мог и охотиться на них перестал, все боялся медведицу убить.

— А теперь? — спросил Колька. — Теперь-то вон охотишься...

— Да прошло, слава богу, это наваждение, — словно бы стесняясь своей слабости, сказал Юра и махнул рукой.

23 июля

Опять нынче непогода: туман и мелкая водяная пыль. Неизвестно откуда над нашей маленькой Иныньей появилась вдруг большая белая чайка.

— Должно быть, с Омулевки прилетела, — рассуждает Саня, — там-то река огромная... Видно, рыба вверх пошла, вот и чайка за ней.

Услышав это, Колька схватил блесну и бросился на Инынью ловить рыбу, но ничего конечно же не поймал.

— Еще не дошла до нас, видно, рыбка-то, — пояснил ему Гена. — Чайке по воздуху просто, а рыбе-то вон сколько вверх идти.

— Да еще пороги... — подхватил Юра.

Днем приходил Евсеич просить мяса. Я отвязал ему несколько здоровенных уже подвялившихся ремней и, накачав лодку, переправился через реку.

— А начальник-то ваш в лагере? — помявшись, спросил дед.

— Нет, — ответил я, — ушел работать на разрез. (Это было, разумеется, чистейшим враньем, но если бы я сказал правду, Евсеич стал непременно бы проситься в гости и потом клянчить чарку. Так что пришлось лгать.)

— А у меня сейчас двое тунеядцев живут, — упаковывая мясо в рюкзак, рассказывал Евсеич, — рабочие маршрутные, которые работать отказались; сидят, вертолета ждут. Ор Николаич сказал, что завтра вертолет придет, с научной бабой. Вот они с ним и отправятся в Ягодную. Начальник мне строго-настрого запретил им продукты отпускать, видать в отместку... Они нынче с утра рыбачить ушли. Я, правда, соли им дал, а больше ничего: приказ! — И, потоптавшись еще немного, Евсеич отправился восвояси, поняв, что нынче разжиться чаркой ему не удастся.