Больше никогда (ЛП), стр. 12

— Жена По, Вирджиния, тяжело болела. Тогда эту болезнь называли чахоткой, мы ее знаем как туберкулез. По приехал в Нью-Йорк в 1844, чтобы заниматься журналом, что и довело его до банкротства, а потом, когда в 1846 Вирджинии стало хуже, они перебрались сюда, надеясь, что деревенский воздух ей поможет, — Энтони улыбнулся. — Знаете, мне трудно говорить мне об этом серьезно. Поймите меня правильно, мне здесь нравится, но «деревенский воздух»…

Сэм хохотнул:

— Ага, звучит странновато, но ведь то были совсем другие времена.

— Точно. В 18–19 веках Бронкс был горсткой ферм, которыми владели всякие Валентайны и Джонсоны, ну и, конечно, Джонас Бронк — первый поселенец. Полуостров назвали «Земля Бронка», отсюда и пошло название Бронкс [52]. Так вот, когда Вирджинии стало еще хуже, По выделил ей отдельную комнату.

За дверью обнаружился коридор с тремя дверями: к лестнице, задней двери и в маленькую комнатку, щеголяющую почти полным отсутствием мебели, за исключением тумбочки и небольшой кровати с массивной деревянной спинкой и неровным матрасом.

— Мы уверены, что это именно та кровать, на которой умерла Вирджиния. Пришлось ее немного переделать: изначально в матрасе было сено, но оно быстро портится, так что мы заменили его на воздушную кукурузу.

Сэм расхохотался:

— Да что вы говорите!

— Честное слово! Не по времени набивочка, конечно, зато не воняет.

И, посерьезнев, Энтони рассказал, как Мария Клемм, теща Эдгара По, работала по дому и ухаживала за Вирджинией, пока По писал или совершал длительные прогулки. А потом еще про помещения, закрытые для публики. Большую часть информации Сэм благополучно пропустил мимо ушей, раздумывая, важно ли, что Вирджиния По умерла именно в этом доме и именно на этой кровати. Понятное дело, что коттедж передвинули через дорогу, но могла ли энергия оставаться здесь на протяжении полуторы сотни лет?

Рассказав про Вирджинию, Энтони вышел из спальни и обратил внимание на картину на стене. Воспользовавшись случаем, Сэм достал ЭМП, но — увы — проверка результатов не дала.

«Ладно, на этот раз мимо…»

А Энтони все говорил про жизнь Эдгара По, про планы по обновлению дома и прилегающей территории, которые попридержала городская администрация… Сэм посочувствовал для порядка, купил пару открыток — с видом дома и портретом самого писателя — и решил идти напролом:

— Кстати, а вы слышали об убийствах?

Только что Энтони был приветлив и дружелюбен, но стоило Сэму задать вопрос, как он резко потемнел лицом:

— Ага, ясно. Убирайся.

— Простите? — с невинной миной переспросил Сэм.

Энтони начал теснить его к двери:

— Слушай, я читал всю эту фигню в сети, и я не собираюсь…

— Да постойте вы! — Сэм замахал руками и отказался двигаться с места (Энтони тоже замер). — Я просто прочитал заметку в газете и впечатлился! Только и всего!

— Это совпадение! — выпалил Энтони так твердо, что стало ясно: Сэм заявился с расспросами далеко не первый. — ПРОСТО совпадение!

Младший Винчестер поспешно ретировался. Смерть любимой вполне могла иметь отношение к ритуалу, но только какому? Сэм достал карту Бронкса и прикинул самый удобный путь до угла Вебб-авеню и Вест-стрит, 195, где обнаружили замурованное тело. Поездка не обещала особых сложностей, но Сэм обнаружил, что из-за встречного движения по однополосной дороге не может свернуть на нужную улицу. Тогда он повернул на Седжвик-авеню, рассчитав, что потом возьмет правее — и снова одностороннее движение. Начиная понимать чувства брата насчет езды по этому городу, Сэм доехал до 197-ой улицы (и куда, скажите на милость, делать 196-ая?), все-таки свернул направо, проехал квартал и еще раз повернул. Зато беспокоиться насчет поисков правильного дома явно не стоило. Во-первых, коттеджей там оказалось только два — все остальные были многоквартирными комплексами, во-вторых, нужный дом был покрыт коричневой штукатуркой, в то время как другие были построены из красного кирпича. Ну а в-третьих, только к этому дому прилагались оградительная полицейская лента и табличка «ПРОДАЕТСЯ».

Сэм решил, что вернется, когда хорошенько стемнеет, вместе с Дином. Кроме того, снова всплыла проблема с парковкой, а ночью будет легче. Отъезжая, Сэм заметил, как из побитой старой «Хонда Сивик», припаркованной перед домом, вылезает невзрачный носатый парень. Заметил — и не придал бы значения, но дело происходило аккурат перед нужным Сэму домом. А еще парень выглядел до боли знакомым, но младший Винчестер никак не мог понять, откуда. Он выкинул происшествие из головы и поехал обратно на Кингсбридж, чтобы навестить улицу, на которой погибли студенты.

Глава 7

Дом Афири, Бронкс, Нью-Йорк

17 ноября 2006

Сэм даже еще к дому не подъехал, а уже услышал раскаты Пинк Флойдовского «The Great Ging in the Sky». На этот раз местечко для парковки нашлось между двумя подъездными дорогами через улицу. Сэм направился к дому, раздумывая, а не начнут ли те самые соседи, что были против репетиций «Скоттсо», возникать насчет рок-музыки на всю громкость. В холле он чуть было не оглох и порадовался, что Дин поставил довольно спокойную группу, а не что-нибудь вроде «Metallica», «AC/DC» или «Deep Purple» [53]. Брат обнаружился в кресле — он опустил спинку, отрегулировал повыше подножку и блаженствовал, правой рукой отбивая ритм в воздухе, а левой листая отцовский дневник. Пластинки валялись по всему полу, ноутбук Сэма опасно балансировал на кипе старых журналов. Поморщившись, младший Винчестер подошел и перенес его на диван, попутно нечаянно выдернув шнур подзарядки. Только сейчас Дин заметил его и, схватив с пола пульт, уменьшил звук.

— Прости за ноут, Сэмми, в нем зарядка кончилась, а единственная свободная розетка была там, — он указал на провод, змеящийся к двери.

— Ничего. Нашел что-нибудь?

— Вообще-то да, — Дин выпрямился. — Причем ничего хорошего.

Сэму его слова сразу не понравились.

— Ладно, обожди с новостями. Хочу глотнуть этого чудесного кофе.

Дин улыбнулся и сгреб со стола кружку:

— Я только десять минут назад свежий заварил. Угощайся!

— Спасибо, — Сэм пошел на кухню и раскопал себе кружку, на этот раз с трилистником [54] и словами «Поцелуй меня, я — ирландец», которые показались ему странными, потому что имя Манфред Афири на ирландское не тянуло ни разу.

Он налил себе кофе, набухал туда сахару, но молоко добавлять не стал — оно еще утром показалось подкисшим. Надо сказать, пить можно было и так, хотя Сэм не особенно любил кофе. Впрочем, жизнь охотника — как и студента — научила его ценить прелести кофеина без оглядки на предпочтения. Куда больше ему нравилось то, что Дин называл «девчачьим» кофе — с разными вкусами, взбитыми сливками и вообще любыми добавками, способными скрыть факт, что чистый напиток сильно смахивает по ощущениям на горячую серу. Для Сэма это сравнение не было пустым звуком: в ходе «семейного дела» ему однажды довелось распробовать горячую серу, и опыт повторять не хотелось.

Сэм вернулся в гостиную, когда Дин как раз переворачивал пластинку «Dark Side of the Moon» на проигрывателе.

— Так что ты нарыл?

Дин осторожно опустил иглу на пластинку, и заиграла песня «Money». Сэм терпеливо ждал, пока с лица Дина уйдет выражение экстаза и тот перестанет качать головой в такт шума кассового аппарата [55], а потом его терпение лопнуло:

— Нет, если ты так уж занят…

— А, нет, прости, — Дин продолжал кивать в ритм. — Короче, я нашел ритуал в папиных записях, но он какой-то не такой.

Он откинулся в кресле и потряс обшарпанной кожаной записной книжкой, густо исписанной и под завязку набитой листочками и газетными вырезками. Почерк у Джона Винчестера был уникальный, как будто военные четкость и аккуратность вступили в борьбу со скоростью письма. В итоге буквы выходили тщательно выведенными, зато слова то теснились, то залезали друг на друга, то вклинивались в другие записи. Сэм всегда подозревал, что над папиным почерком мог бы сломать мозги не один графолог.