Троих надо убрать, стр. 21

Жерфо взломал ставень на окне кабинета, без всяких предосторожностей подтянулся на подоконнике и ударами каблука разбил стекло. В комнате горел свет. Жерфо влез в окно и спрыгнул на письменный стол. На него набросилась бульдожка, пытавшаяся вцепиться ему в горло. Жерфо выстрелил из "беретты" ей в морду. Выстрел отбросил собаку к стене, на которой она оставила длинный кровавый след. Она покатилась по полу, вскочила на лапы и снова бросилась в атаку, страшно рыча. У нее была оторвана часть нижней челюсти, а то, что осталось, превратилось в кровавое месиво, но Элизабет вскочила на письменный стол и снова попыталась укусить Жерфо. В это время Гассовиц подтянулся на подоконнике. Жерфо выпустил три пули в тело собаки, потом ногой сбросил животное со стола к стене. Все еще живая, Элизабет корчилась в судорогах и пыталась подняться. Жерфо вырвало. Он спрыгнул со стола, блюя и разбрасывая листки тонкой бумаги, на которой Алонсо писал свои мемуары. Подбежав к собаке, он приставил ствол "беретты" к ее голове и лихорадочно нажал на спусковой крючок. У него кончились патроны. Собака сдохла, Вздрагивая от приступа тошноты, Жерфо вырвал из "беретты" пустой магазин, выхватил из кармана запасной, вставил его в рукоятку и передернул затвор.

– О-ля-ля, – проговорил Гассовиц, оглядывая бойню.

В комнату ворвался Алонсо – голый толстый человек, покрытый капельками воды, с "кольтом" в одной руке и мокрой книгой в другой. Он вскинул револьвер, но Жерфо оказался более быстрым и всадил пулю ему в живот. Голый человек сел на пол, привалившись к дверному косяку, выронил револьвер и книгу и, морщась, прижал обе руки к ране на животе.

– Я Жорж Жерфо, – сказал Жерфо. – А вы Алонсо Эдуардо Радамес Филип Эмериш-и-Эмериш?

– Нет, это не я, не я. Боже, как мне больно, – стонал Алонсо.

– Да, это он, – заверил Гассовиц.

– Что вы говорите? – спросил Жерфо Гассовица, плохо расслышав его из-за продолжавшей выть сирены и звуков музыки Листа.

– Да! – заорал Алонсо. – Да! Это я! Я вас убью! Я найду вас! Пошли вы на...

Крик истощил его силы. Он оперся головой о косяк и стал тихо стонать. Жерфо поднял "беретту", но. Гассовиц остановил его.

– Пусть помучается, – посоветовал он.

Жерфо опустил руку. Из живота голого человека текла кровь.

– Нет, это невыносимо!.. – Жерфо снова поднял "беретту", сделал два шага вперед и добил Алонсо выстрелом в голову.

Гассовиц и Жерфо переглянулись. Они вдруг вспомнили о воющей сирене и о том, что не стоит здесь задерживаться. Один за другим они влезли на письменный стол, оттуда на подоконник и спрыгнули в сад. Они побежали, спотыкаясь о пучки травы и задевая за кусты, к воротам. На дороге перед воротами стояли трое мужчин с электрическими фонариками – крестьяне в рабочей одежде и беретах или кепках.

– Что случилось? – спросили они Жерфо и Гассовица, выбежавших из поместья.

Жерфо и Гассовиц растолкали их и бросились по дороге.

– Стой! Держи воров! – кричали крестьяне.

Жерфо и Гассовиц добежали до грунтовой дороги, на которой оставили старый "пежо-203", и, задохнувшись, сели в машину. Крестьяне их не преследовали. Они сгрудились на дороге и обсуждали, что надо бы сходить в дом месье Тейлора и в случае чего вызвать жандармов. "Пежо" задним ходом выехал с грунтовой дороги в сотне метров от крестьян, развернулся, помчался вперед и скрылся за поворотом.

– Это было омерзительно, – сказал Жерфо.

– Нет, – ответил Гассовиц. – Я доволен. Элиан отомщена, понимаете?

– Да, вы так думаете, – произнес Жерфо утвердительным тоном.

Позднее, когда они ехали по автостраде к Парижу, Жерфо попросил Гассовица высадить его на площади Итали. Гассовиц высадил его там в десять пятнадцать вечера. Они пожали друг другу руки, и "пежо" уехал. Жерфо был в двух шагах от своего дома. Он дошел до него пешком, поднялся в лифте на свой этаж и позвонил в дверь. Беа открыла дверь, широко раскрыла глаза и рот, в изумлении глядя на него, а потом поднесла ко рту ладонь.

– Я вернулся, – проговорил Жерфо.

24

После того как Беа бесцветным голосом пригласила его войти, Жерфо прошел в гостиную, в которой ничего не изменилось. У него было сосредоточенное и отрешенное лицо. Он машинально включил проигрыватель, поставил пластинку с дуэтом Ли Коница и Уорна Марша и сел на диван. Беа остановилась в дверях гостиной и смотрела на него. Вдруг она отвернулась, ушла на кухню и на секунду прислонилась к стене. Ее подбородок дрожал, как будто она говорила, но она молчала. Затем она принесла Жерфо полный стакан "Катти Сарк" со льдом и минеральной водой, а себе – стакан неразбавленного "Катти Сарк". Жерфо поблагодарил. Он просмотрел лежащие на кофейном столике бумаги, среди которых было отправленное шесть месяцев назад письмо от его партнера по шахматам, учителя математики на пенсии из Бордо. Тот во взвешенных выражениях, за которыми чувствовалось сильное раздражение, объяснял Жерфо, что, поскольку он не ответил в назначенный срок на седьмой ход белых, его следует считать проигравшим эту партию. Жерфо поднял голову.

– Что ты сказала?

– Я спросила, откуда ты взялся? – тихо произнесла Беа.

– Я не знаю.

– От тебя пахнет блевотиной. На твоих брюках рвота. Ты весь грязный. – Она всхлипнула, бросилась к Жерфо, обняла его и с силой прижала к себе. – О мой милый, – шептала она, – откуда ты?

– Я правда не знаю, – сказал Жерфо.

Такова его позиция с этого момента. Он утверждает, что ничего не помнит. Не он первый поставил себе диагноз амнезия, но теперь он спокойно говорит о своей амнезии, когда об этом заходит речь. Он утверждает, что абсолютно не помнит, что произошло в промежутке между тем моментом, когда июньским вечером в Сен-Жорж-де-Дидонн он вышел из летнего домика за сигаретами, и тем, когда майским вечером увидел, что бродит в облеванных брюках поблизости от своего дома. Определенное правдоподобие его рассказу придает шрам на голове, причиной появления которого могла стать пуля или удар тупым предметом, что, очевидно, вызвало сильное сотрясение мозга.

Его много раз допрашивали и в полиции, и следователь. После гибели Бастьена, а главное, молодого рабочего заправочной станции было начато следствие. Жерфо согласился, что, вполне возможно, он взял напрокат "таунус", а его амнезия могла возникнуть вследствие удара, полученного на бензоколонке во время бойни. В таком случае речь идет о ретроактивной амнезии, явлении, хорошо известном в медицине.

Относительно показаний Льетара Жерфо собирался сказать, что не помнит ни о том, что приходил к нему, ни содержания их дурацкого разговора об убийцах. Это не потребовалось: Льетар не читал газет, не слушал радио и интересовался только кино. Льетар не давал никаких показаний и даже не знал, что Жерфо таинственно исчезал с июля по май. Он не знает об этом до сих пор.

Инвалид Филипп Одан умер в августе.

Крестьяне, видевшие убегавших убийц Алонсо Эмериша-и-Эмериша, описали их очень расплывчато, и их показания не могли быть использованы в деле. Как бы то ни было, никто не увидел связи между убийством Алонсо и возвращением Жерфо. Об этом даже не подумали. Никто не связал Жерфо и с убийством в начале мая в Вануазе Альфонсин Рагюз-Пейронне и неизвестного мужчины, имевшего при себе фальшивые документы на имя Эдмона Брона. По поводу этого двойного убийства разыскивался некий Жорж Сорель.

Единственный человек, который мог бы много рассказать о Жерфо, был Гассовиц, но у него имелись свои причины молчать.

Поэтому положение Жерфо неприступно, и он это знает. В молодости, будучи левым активистом, он прочитал много учебников, полезных тем, кто хочет выдержать допрос в полиции и у инквизиторов-следователей. И он выдержал, ни разу не выйдя из образа ничего не знающего, наивного, услужливого и огорченного человека. Они устали задавать ему вопросы, вызовы стали реже, а потом совсем прекратились.