Право на гол, стр. 7
– Давайте хотя бы сыграем во что-нибудь, сыновья? Я поднялся с песка и с любопытством спросил:
– Во что ты предлагаешь, мать?
– Попрыгаем с места! Сколько мне дадите форы?
Николай тоже поднялся. Мы подошли к самой воде, где песок, обласканный зыбкими речными волнами, был мокрым и упругим. Провели две черты – для себя и для мамы. Решили, что фора в один метр для нее вполне достаточна. Стали прыгать. Мама прыгала последней. Мы с братом так и ахнули: приземлилась за той форой, которую мы ей снисходительно отмерили!
– Так ты же еще в отличной форме, мама! – нежно обнял ее за плечи Николай.
Я смотрел на нее как завороженный. Ведь она была уже бабушкой с вполне взрослым внуком.
…Моя мама родилась в селе Небрат Бородянского района. Это километрах в пятидесяти от Киева. Она была одиннадцатым ребенком в семье. Дед мой, рассудительный, тихий, степенный, крепкого сложения человек, никогда ни с кем не спорил, не ругался. И на детей своих голоса не повышал, не бранил их. А вот бабушка была женщина энергичная, быстрая и проворная. В доме всегда было чисто, но не всегда сытно. И в тринадцатилетнем возрасте моя мама подалась в Киев и поступила в ФЗУ при фабрике имени Максима Горького. А после окончания училища пришла работать на эту самую фабрику лекальщицей.
Но как же стала эта сельская девочка, с юных лет сама зарабатывающая себе на жизнь, заслуженным мастером спорта?
Однажды летом в 1935 году прямо в центре Киева проводили кросс. Участвовали команды коллективов физкультуры. И вот Катю Адаменко, самую шуструю и подвижную из всех учениц ФЗУ, поставили бежать 500-метровую дистанцию. А она возьми да и прибеги первой! С этого-то кросса и начался ее спортивный путь.
В нашем домашнем музее хранится множество маминых медалей, призов. Большинство из них она завоевала в послевоенные годы. Порой диву даешься, как ей удавалось все совмещать: заочно учиться в институте физкультуры, работать на кафедре физвоспитания университета и самой выступать на дорожке. И не просто выступать! Именно в эти годы она показала свои лучшие результаты – 68 раз вносила поправки в рекорды республики. Некоторые из них были на уровне всесоюзных достижений. К примеру, моя мама второй из женщин Советского Союза (вслед за москвичкой, неоднократной чемпионкой СССР в спринте Евгенией Сеченовой) пробежала 100 метров быстрее 12 секунд-11,9!-и повторила всесоюзный рекорд.
Королем игр на Чоколовке был футбол. И, заметив мое увлечение, мама сама привела меня в футбольную секцию на стадион инженерно-строительного института, на кафедре физвоспитания которого она уже работала в ту пору в должности старшего преподавателя. Я стал ходить на тренировки. Впрочем, они продолжались недели две. Потом тренер куда-то пропал, и мы, мальчишки, снова разбрелись по своим дворам. Тогда за дело взялся отец.
Отец
Мое поколение знает о войне в основном по учебникам истории, по книгам да кинофильмам. Я не исключение. Но однажды…
В тот день дома по телевизору мы смотрели фильм «Блокада». Когда он закончился, отец выключил телевизор и со вздохом произнес:
– В жизни немножко не так было, ну да ладно… Мне фильм понравился, и я попытался возражать.
– Олег, не спорь с отцом! – вмешалась мама.
– Ну почему же отцу можно судить о фильме, а мне нет?
– Ты, сынок, судишь об увиденном со своей колокольни, – сказал отец, – а я, прости за высокопарность, – из своего блиндажа.
Потом он подошел к столу, вынул что-то из ящика и протянул мне. У меня в руках оказалась медаль «За оборону Ленинграда». Я внимательно посмотрел на отца, и мне стало както неловко.
– Что же все-таки, батя, было не так в фильме? – уже другим тоном спросил я.
Вместо ответа отец протянул мне пачку фотографий. Мне раньше казалось, что отец никогда не будет стареть. И только посмотрев фотографии военных лет, я обратил внимание, как много у него появилось седых волос, морщинок вокруг глаз.
– Ты хочешь знать, что было на самом деле? – отец взял у меня из рук пакет с фотографиями. – Я не буду категоричен. Может быть, писатель и прав. Он ведь описывал события глобально, осмысливая их за всех нас, вместе взятых. Но лично мне блокада Ленинграда запомнилась не только одними ужасами. Да, мы мерзли, голодали, хоронили товарищей. Но, понимаешь, вместе со всем этим была и жизнь. Суровая, военная, страшная, но все-таки жизнь. Ты ж, наверное, сам читал о футбольном матче в осажденном Ленинграде? Даже в те страшные дни мы умудрялись петь и плясать. Вот посмотри.
Отец вынул из пачки пожелтевшую фотографию. На групповом снимке перед объективом замерли молодые парни и несколько девушек в военных гимнастерках. У некоторых из солдат в руках мандолины, балалайки, гармошки.
– Меня отыщешь в этой капелле?
– Вот вроде бы, – я указал на сидящего в самом центре группы парня с офицерскими погонами.
– Точно! Это я и есть, а это все – наш ансамбль.
– Сколько же тебе было тогда?
– Снимок сделан в сорок третьем году. Значит, двадцать один год. На Ленинградский фронт меня направили в сорок втором году прямо из военного училища. Наша часть стояла под Пулково. Держали оборону. Вот в те самые дни блокады я организовал войсковой ансамбль песни и пляски. С передовой одних ведь увозили в госпитали, другим во время короткого отдыха' устраивали баньку, а. третьим – самодеятельность. А у меня к этому с самого детства страсть была…
Постепенно от грозных дней войны воспоминания увели отца в далекое детство:
– В тринадцать лет в московском парке имени Горького я уже пел и плясал в детском ансамбле, которым руководил сам Александров. Калужская улица, Нескучный сад, берег Москвы-реки – все это места моего детства. Родители из крестьян, но в двадцатых годах переехали в Москву и работали в Первой городской больнице. Живые, энергичные люди. И себя я помню моторным парнишкой. Страшно любил спорт! Живописью тоже увлекался. Еще когда в школу ходил, начал у художников учиться живописному делу.
– Чего же ты в институт физкультуры подался? – прервала мама рассказ отца. – Надо было в Строгановское поступать.
– А это, Катя, чтобы к тебе поближе быть, – рассмеялся отец.
– Правильно сделал, батя. У тебя настоящий тренерский талант. Жаль только, что я единственный твой ученик, – вставил я.
Мои слова были в ту минуту скорее шуткой, но в них заключалась и истина. Если мама первой привела меня на стадион, то отец надолго стал моим самым требовательным, самым придирчивым домашним тренером.
Брат
Николай на тринадцать лет старше меня, но в детстве у меня не было друга ближе и вернее, чем брат. Коля умел терпеть все мои шалости, проказы. Он мне всегда казался очень сильным и ловким парнем. Брат охотно играл со мной во дворе в футбол, катался на лыжах и на санках.
Николай тоже, вероятно, унаследовал от матери ее способности. В студенческие годы во время учебы на химическом факультете Киевского университета он выполнил первый разряд по легкой атлетике. Лучшие результаты брата по тем временам были вполне приличными. Стометровку он пробегал за 11,1 секунды, прыгал в длину за шесть с половиной метров. Впрочем, он никогда не придавал особого значения своим спортивным успехам. Говорил, что занимается спортом в свое удовольствие. Да и мама не особенно настаивала на регулярных тренировках Николая. Она однажды объяснила мне это:
– Мы ведь с Колей пережили войну. Он всегда был худеньким. Даже когда повзрослел и окреп, мне все равно казалось, что физически он слабоват. В его юношеские и студенческие годы с питанием было не ахти как. Помню, когда ехала с соревнований из Москвы, обязательно набивала сумки продуктами…
Большим спортсменом Николай не стал, но думаю, что спорт все-таки сыграл определенную роль в формировании его характера. Целеустремленный, трудолюбивый, настойчивый в достижении цели – таким я знаю своего старшего брата.
В последние годы из-за футбола и моей постоянной занятости мы с братом редко видимся, но встречи эти всегда бывают в радость. Николай почему-то рано поседел – белый как лунь. А больше никаких перемен я в нем не вижу. Все такой же молчаливый, сдержанный. О работе своей никогда не говорит, хотя, мне кажется, думает о ней постоянно. Он заведует лабораторией в одном из киевских научно-исследовательских институтов, давно защитил диссертацию, опубликовал множество научных работ, бывает на научных конференциях в стране и за рубежом. Но по-прежнему подчеркнуто скромен в быту. К слову, в нашей семье я вообще не припомню разговоров об одежде, о вещах. Кажется, ни я, ни брат никогда не злоупотребляли столь обычными для многих детей словами «хочу» или «купи». Родители покупали нам с братом только самое необходимое. Излишеств в игрушках и вещах мы не знали. Лишь однажды я нарушил эту традицию. В девятом классе мама собиралась купить мне. зимнее пальто. Но тогда в моду входили нейлоновые куртки, и я мечтал о такой, как может мечтать подросток выглядеть взрослым современным парнем. Мама поняла меня, и от счастья я был на седьмом небе.