Группа «Нада», стр. 24

Закончив пилить, он получил укороченный вариант ружья "шарлен", лишенного ствола и приклада. Карабин "эрма" был немного подлиннее и очень напоминал теперь "винчестер" из телесериала "Во имя закона".

Анархист набил карманы куртки патронами двенадцатого калибра, а магазин карабина – патронами двадцатого калибра. Он нашел в шкафу спальни просторный плащ цвета хаки с двумя внутренними карманами. Сунул оба отпиленных ружья в продырявленные карманы, утопив их в подкладке плаща, так что они повисли почти вертикально.

Буэнвентура натянул плащ поверх охотничьей куртки, во внутреннем кармане которой лежал его автоматический пистолет. Потяжелев на несколько килограммов, он спустился на первый этаж, выключил телевизор, вышел из дома через заднюю дверь и завел свой мотороллер.

– Смерть фараонам! – с яростью воскликнул он, оседлав мотороллер.

Каталонец медленно ехал по дорожкам, освещая их карманным фонарем. Добравшись до заснувшего городка, он разбил стекло одного "фиата", пересел в машину, без особого труда завел мотор и тронулся с места.

Ему удалось добраться до Парижа, не встретив ни одного заграждения, ни единого препятствия. Казалось, такова была Божья воля.

Он свернул с кольцевой дороги и въехал в Париж через ворота Плэн, доехал до улицы Лефевр и остановился, оглядываясь по сторонам и напевая песенку: "Он мне сказал: Вы хотите танцевать? "

– Дом, видимо, окружен, – пропел он на тот же мотив. Буэнвентура вышел из машины. Коньяк согрел его и возбудил. Оперевшись о "фиат", он неловко достал из правого кармана карабин "эрма". Левая рука по-прежнему причиняла боль.

В правой руке он держал укороченный карабин, спрятав в рукав, так что его почти не было видно, а в левой – свой пистолет-автомат. Экипированный таким образом, каталонец двинулся в путь извилистой неровной походкой карманника. Он полагал, что вскоре наткнется на полицейских, стоящих в оцеплении вокруг дома Треффэ. Ему ужасно хотелось перебить их всех, чтобы пробраться к своему другу. Он был очень удивлен, никого не встретив на своем пути. Должно быть, полицейские укрылись внутри дома, а также затаились на крыше, поджидая, когда он попадет в грубую западню, расставленную для него Гоемоном.

Глава 39

– Вы окончательно сошли с ума, Треффэ.

– Нет.

– Вы долго собираетесь ждать?

– Два дня. Три дня. Сколько понадобится.

Треффэ покачал головой. Он снова был соединен наручниками с батареей. Он сидел на полу, опираясь спиной о стену своего убогого холла. Комиссар Гоемон сидел в кресле его отца, в сорочке и бронежилете, с висевшим на плече автоматом и кольтом "кобра" на коленях. Горевший на кухне свет освещал часть холла желтым прямоугольником. Треффэ и Гоемон, разделенные этим прямоугольником, смотрели друг на друга. Пленник находился в состоянии крайней усталости. Его ввалившиеся щеки покрывала трехдневная щетина. Черные глаза запали. Разорванная сорочка была грязной, брюки обвисли. Сиявший напротив него Гоемон, хотя и вспотел, казался почти элегантным.

– Через несколько часов, – сказал Треффэ, – ваше начальство остановит эту игру.

– Возможно.

– Буэнвентура Диаз не придет, – добавил Треффэ.

– Он придет, чтобы убить тебя, сволочь, – огрызнулся Гоемон. – Я знаю людей этого типа. Когда они начинают убивать, они не могут остановиться.

– Он уже в Италии, старый дурак, – проронил Треффэ.

– В Италии? Почему в Италии?

– Или в Бельгии.

– Заткнись, педераст. Ты мешаешь мне думать.

– Тем лучше. Я прочту вам одну поэму. Что вы предпочитаете? Классику или барокко?

– Заткнись! – рявкнул Гоемон. – Когда в дверь позвонят, сегодня или завтра, я сниму твои наручники, и ты откроешь дверь. Для тебя это единственный шанс остаться живым.

– Никто не позвонит в дверь, – сказал Треффэ и стал читать поэму на английском языке.

– Ты заткнешь свою пасть, кретин? – спросил Гоемон, поднявшись с кресла и пнув пленника ногой в лицо.

Глава 40

Буэнвентура вошел в соседний дом. Он поднялся на последний этаж, увидел лестницу, ведущую на крышу. Но вход на крышу был закрыт на замок. Молодой человек пошел по коридору, в который выходили двери служебных помещений. На ходу он нажимал на ручки дверей. Третья дверь открылась. Буэнвентура заглянул в комнату и увидел в глубине маленькую кровать, на которой кто-то спал. Он вошел в комнату, слабо освещенную отражением уличных огней.

Человек на кровати захрапел. Буэнвентура подошел поближе и увидел тщедушного старика, дрыхнувшего без задних ног.

Каталонец отошел от кровати, осторожно открыл окно и, взобравшись на деревянный комод, сел на подоконник. Буэнвентура освободил свои руки, сунув "эрму" и пистолет в карманы плаща. После этого он растянулся на влажном шифере, ведущем на террасу. Температура была немного выше нуля, поэтому вода не замерзла, и кровля не была скользкой. Буэнвентура сантиметр за сантиметром пробирался к террасе, всматриваясь в темноту. Вокруг были трубы и телевизионные антенны, ни одной человеческой тени. Каталонец решился поставить ногу на террасу. Под подошвами его кроссовок заскрипел случайный гравий.

Вокруг никого не было.

Это встревожило Буэнвентуру. Он ожидал встретить орду полицейских, следящих за каждым его движением. Неужели они все толпятся на лестнице в доме Треффэ? Или он ошибся, и здесь не было ни западни, ни Треффэ, ни комиссара Гоемона?

Он быстро перешагнул через стенку, отделявшую его от террасы соседнего дома, и оказался на крыше дома Треффэ.

По-прежнему никого. Вокруг только трубы и телевизионные антенны. Буэнвентуре казалось, что и они смотрят на него насмешливо. Он посмотрел на часы, которые не забыл завести в доме Вантрэ. Четыре часа утра. Пролетариат спал в пригороде, служащие – в своих квартирах на берегу Сены. Пиццерии квартала Сен-Жермен закрывали свои двери за последними посетителями. Девушки из буржуазных семей пытались выгнать алкогольные пары сексуальным наслаждением. Клошары под мостами передавали друг другу венерические болезни. Интеллигенты прощались на углу бульвара Распай, давая обещание созвониться. В типографиях принимались за работу линотиписты, набирая крупные заголовки, говорящие об утренней бойне предшествующего дня. В зависимости от направления газеты передовицы были озаглавлены: "ПОЧЕМУ? ", либо "СКОЛЬКО НУЖНО КРОВИ? ", либо "АДСКИЙ КРУГ". Буэнвентура медленно обходил каждую трубу, чтобы не получить вдруг пулю в спину.

Когда он убедился, что на крыше не было ни одного кота и ни одного полицейского, то был ошеломлен. Однако не спешил проникнуть на лестницу дома Треффэ. Он схватил распорки антенн, предохранявшие их от срыва и поломки ветром, и с яростью связал их узлами, получив таким образом скользкий трос из пластика. Буэнвентура обмотав его вокруг трубы и стал спускаться вниз со стороны фасада по этому канату, намотанному на его правую руку. Он спустился, как паук, до этажа Треффэ. Его подошвы бесшумно коснулись подоконника, выходившего на балкон. Затем он спрыгнул туда и заглянул в окно, сквозь которое увидел салон, слабо освещенный светом, идущим из кухни, и силуэты двух мужчин, не заметивших его.

Глава 41

– Вы до сих пор не заметили Гоемона?

– Нет, месье.

– Вы пытались навестить этого Треффэ, Марселя Треффэ?

– Нет, месье.

– Так пойдите туда. Чего вы ждете?

– Ничего. Слушаюсь.

Глава 42

Буэнвентура Диаз перешагнул через окно салона с воплем радости и отчаяния, в то время как осколки стекла разлетелись вокруг него. В левой руке он держал свой укороченный карабин. Он опустился на колено на пол и открыл огонь по Гоемону, переключая рычаг "эрмы" правой рукой. Пули двадцать второго калибра погружались в спину комиссара. Гоемона отбросило вперед, и он стукнулся лбом о косяк двери. Его откинуло назад, и он лег плашмя на пол, за кресло отца Треффэ, продырявленное пулями.