400 школьных сочинений, стр. 170
Шолохову, родившемуся и выросшему в тех местах, лучше других было известно, что три четверти донских казаков имели крепкие, зажиточные, да и просто богатые хозяйства.
Природная тяга к земле, к мужицкой добротной работе пересиливала даже в тех, кто в первые послереволюционные годы был на стороне красных, воевал, партизанил.
Нагульнов рассказывает Давыдову о Титке: «Этот Бородин … зубами, как кобель в падлу, вцепился в хозяйство, возвернувшись домой... И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения».
Неудивительно, что и Бородин, и тем более потомственные крепкие мужики вроде Островного не могли смириться с необходимостью вступать в колхоз, отдавать все нажитое.
Закономерным я считаю и сопротивление массовой коллективизации со стороны гремяченцев. Не располагая в те годы, видимо, информацией обо всей стране, Шолохов показал типичное явление для всех охваченных коллективизацией районов: «С легкой руки Якова Лукича каждую ночь стали резать в Гремячем скот... „Режьте, все одно заберут на мясозаготовку!“, – полез черный слушок. И резали. Ели невпроворот. Животами болели все, от мала до велика...» Это было пассивное сопротивление. Но народное недовольство выливалось и в стихийный бунт, вроде бабьего, возникшего из-за передачи зерна соседнему колхозу.
Конечно, колхозный строй побеждал. Побеждал, на мой взгляд, по двум причинам. Во-первых, благодаря фактической силе, которая была в руках власти. Даже Половцев реально это понимал и не боялся высказать одному из руководителей готовившегося восстания донских казаков, полковнику генерального штаба императорской армии Никольскому, правду: «Господин полковник, вы ставите передо мной общую задачу, никак ее не конкретизируя. Совхоз я возьму, но я полагал, что мы после этого пойдем подымать казаков, а вы меня посылаете ввязываться в бой с кадровым полком Красной армии. Не кажется ли вам, что это невыполнимая задача при моих возможностях и силах? А если даже один батальон на пути моего следования выйдет мне навстречу... вы же обрекаете меня на верную гибель?!»
Вторая причина – это люди партии. Их тогдашняя безграничная вера в свою правоту, беспощадность до крайности к тем, кого партия назвала врагами. Да, коллективизация по сути была настоящим террором, не случайно Нагульнов в припадке орал: «Жа-ле-е-ешь? Да я... тысячи станови зараз дедов, детишек, баб... Да скажи мне, что надо их в распыл... Для революции надо... Я их из пулемета... всех порешу!»
Сила победила силу. Убиты в перестрелке Семен Давыдов и Макар Нагульнов. Волею случая остается живым Андрей Разметнов, будет жить Варя Харламова. Будет тихонько беднеть большинство наших колхозов, пока не придет сегодняшний день и не начнем мы разбираться со всем, что наворочено в селе за годы безхозяйства. Вот только разберемся ли?
А «Поднятая целина» – полезная книга, подсказывает, чего не следует делать на селе.
Юмор на страницах романа М. А. Шолохова «Поднятая целина»
Человек, взявший в руки эту книгу, с первых же страниц начинает сопереживать героям, с волнением следить за тем, как развивается сюжет. Большую роль в создании столь экспрессивных и живых образов героев романа сыграл юмор.
С помощью шуток, казачьих выражений, колоритности речи М. А. Шолохов делает образы своих героев по-настоящему реалистичными, показывает особенности характера и простоту людей того времени.
По мнению автора, юмор – это неотъемлемая часть народного духа, и именно поэтому олицетворением юмористического начала в романе стал подлинный выходец из народа, деревенский шут – дед Щукарь.
Этому герою на страницах романа отведено достаточно много места. Дед Щукарь включен в действие наравне с Давыдовым, Нагульновым и Разметновым и, безусловно он, самый запоминающийся из них.
Вся его жизнь, начиная с истории с крещением в церкви, – это сплошная трагикомедия. Он постоянно попадает в самые невероятные ситуации, все время врет, хвастает, и поэтому никто на хуторе не воспринимает его всерьез.
Но, несмотря на его вранье и хвастовство, в народе его любят, потому что все его «причуды» никому не приносят вреда и никого не оскорбляют. Дед Щукарь совершает все свои смешные, а зачастую и глупые поступки по простоте душевной, а также из-за излишней доверчивости.
Что касается автора, то ему образ Щукаря в романе нужен для снижения образов главных героев, внесения в них доли иронии.
Так, в народном представлении красочные рассказы Давыдова и Нагульнова о мировой революции и господстве пролетариата ничем не отличаются от побасенок деда Щукаря.
Народ также не воспринимает их всерьез, а значит, в какой-то степени не воспринимает всерьез и самих рассказчиков, то есть Давыдова и Нагульнова.
Автор наделяет всех симпатичных ему персонажей этой «щукаревской» чудинкой. Так, у Нагульнова – это изучение английского языка и страсть к петушиному пению. (Примечательно, что и слушает петухов, и изучает английский он вместе все с тем же дедом Щукарем).
У Давыдова – это слово «факт», которое он постоянно, к месту и не к месту, что чаще всего, повторяет в разговоре.
У Разметнова – голуби, ради которых он стреляет всех окрестных кошек.
Юмор помогает героям справляться с тяжелыми жизненными ситуациями. Так, например, в драматической ситуации «бабьего бунта» не только личное мужество помогает Давыдову противостоять разъяренной толпе; его самообладание подпитывается еще и юмором. Вот почему на несправедливые колотушки баб он отвечает незлобивой иронией.
«Гражданочки! Дорогие мои ухажерочки! Вы хоть палками-то не бейте, – упрашивал он... и через силу улыбался...
Его нещадно колотили по согнутой широкой и гулкой спине, но он... несмотря на боль, все еще пробовал шутить: —Бабушка!
Тебе помирать пора, а ты дерешься. Дай я тебя хоть разок ударю, а?»
Иронией пронизаны и взаимоотношения главных героев с женщинами. В этом плане и у Давыдова, и у Нагульнова, и у Разметнова есть что-то «щукаревское». Так, Давыдов воровато озирается по сторонам, когда они идут с Лушкой, и та в конце концов обзывает его трусом, бабой и предлагает надеть свою юбку; Разметнов щеголяет в галифе первого мужа Марины, которое с него стаскивают бабы во время бунта.
Таким образом, смех – это неотъемлемая часть народной жизни, а значит, и романа «Поднятая целина».
Смех помогает героям в трудных ситуациях, делает жизнь более понятной. Шолохов сумел совместить трагическое во многом повествование с жизненным юмором, и в этом заслуга гениального писателя.
«Книга о войне, взволновавшая меня» (рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека»)
С тех пор, как стали проявляться белые и черные пятна нашей истории, в том числе и истории литературы, наше отношение к творчеству М. А. Шолохова изменилось. Касается это прежде всего романа «Поднятая целина». Мы теперь знаем, что написан он был по личному заказу Сталина, печатался буквально «с листа» и с современных позиций вызывает много споров, ведь сталинская политика коллективизации, показанная в романе, потерпела крах.
Другое дело «Судьба человека». Хотя прошло почти полвека с момента создания рассказа, не могут новые веяния изменить нашу реакцию на такие, например, строчки: «Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе... Видали ли вы когда нибудь такие глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника».
Никто без волнения не в состоянии прочитать и следующий монолог Андрея Соколова в начале рассказа: «Иной раз не спишь ночью, глядишь в темноту пустыми глазами и думаешь: „За что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что так исказнила?“ нету мне ответа ни в темноте, ни при ясном солнышке... Нету и не дождусь!»
Никогда не дождутся ответа на этот мучительный риторический вопрос и миллионы сверстников Соколова, не вернувшихся с полей сражений, умерших от ран уже в мирное время, после Победы.