Вечер потрясения (СИ), стр. 382

Энрике Мартинес пришел в себя уже на борту санитарного вертолета. Для того чтобы осознать этот факт, как и то, что он вообще остался жив, у капитана ушло немногим более минуты. Здесь было слишком шумно, слишком сильно трясло, но все сомнения окончательно рассеялись, когда в поле зрения офицера появилось чье-то лицо. Ну не может ни в раю, ни в аду быть чернокожих парней в камуфляже с сержантскими шевронами и белой повязкой с красным крестом, туго охватывавшей левое плечо.

– Капитан, сэр, вы меня слышите? Как вы себя чувствуете, сэр?

Человек в камуфляже, таком же, какой был и на самом капитане, говорил нарочито медленно, негромко, но тщательно проговаривая каждый слог – иначе его слова тонули в гуле завывавших над головой турбин. Сержант-санитар склонился над Мартинесом, неожиданно направив в лицо капитану тонкий луч карманного фонарика, крохотного, толщиной с карандаш и такой же примерно длины.

– Дьявол, – капитан дернулся, пытаясь рукой заслониться от света, и только теперь увидел трубки капельницы, ведущие от его запястья к подвешенной над койкой бутыли с каким-то раствором. – Даже здесь нельзя отдохнуть! Убери это!

– Значит, все в норме, – осклабился сержант, сверкнув белоснежной улыбкой. – Вы на борту вертолета, капитан. У вас осколочное ранение в грудь, большая потеря крови, но это не так опасно, как кажется. Мы доставим вас на "Уосп" через полчаса, а там уже готова палата для вас, сэр.

– Еще кто-нибудь, сержант? Хоть кто-то?

Санитар понял вопрос Мартинеса, и, указав куда-то кивком головы, сообщил:

– Ваш старшина Бенджамен Коул. Парень держится из последних сил, вот его мы можем потерять. Пять пуль в грудь, из них три – сквозные, к тому же ранение в голову. Из него вытекло четыре пинты крови. Удивительно, что с этим он вообще дотянул до нашего появления там. Это похоже на какой-то ад, сэр!

– Это и был ад, и нам пришлось в него спуститься, сержант. И много хороших парней осталось там навсегда!

Энрике Мартинес с трудом выдавливал слова из себя. Капитан словно попал под ледяной душ. Только двое из целой роты, это невозможно было принять, в это нельзя было поверить.

– Мне жаль, сэр, – с неподдельной скорбью в голосе промолвил санитар. – Только наша вертушка несет раненых, еще три пришлось под завязку загрузить пластиковыми мешками. Не пустыми. Никогда не видел столько мертвецов, даже в морге! Но и от русских почти ничего не осталось – вы задержали их достаточно, сэр, чтобы подоспела авиация, и с "Уоспа", и парни из Военно-воздушных сил с грузинских и турецких баз. Русские танки горят, все до единого! Вы все равно победили их!

Винтокрылая машина быстро уносила Энрике Мартинеса прочь от поля боя, над которым еще не рассеялся дым, и мерцало медленно угасающее зарево пожаров. Санитарный вертолет СН-46Е "Си Найт" летел на запад, в сторону моря, где уцелевших в мясорубке бойцов ждала стерильная тишина госпитальных палат и внимательные, немногословные, сосредоточенные на деле медики. Но, право же, сегодня работы для них было немного – геликоптеры везли с востока, из сердца степи, которая полыхала до сих пор, почти одни только трупы. На алтарь победы легла очередная жертва, обильно окропив его горячей кровью.

Глава 4

Это есть наш последний…

Охотское море – Грозный, Чечня, Россия

20 мая

Подводная лодка, рукотворный хищник, повелитель морских глубин, почти беззвучно кралась в сумраке глубин. Находясь в своих водах, поблизости от родных берегов, она сохраняла скрытность настолько, насколько это было возможно для корабля, бороздившего водные просторы три десятилетия. Лениво вращалась пара гребных винтов, почти не дававших кильватерной струи, акустики напряженно вслушивались в доносившиеся из просторов океана шумы, пытаясь определить те из них, которые производили творения рук человеческих, радисты же напряженно вслушивались в эфир, "перепрыгивая" с частоты на частоту, но всюду их ждало молчание – берег, такой близкий, казалось, перестал существовать.

Атомный подводный стратегический ракетоносец К-506 "Зеленоград" не был последним словом военно-морской техники, но эта субмарина, подняв флаг в тысяча девятьсот семьдесят девятом году, продолжала исправно нести вахту и в двадцать первом веке, оставаясь фактором, с которым не мог не считаться и самый сильный противник. Очередной поход был далек от своего завершения, и до возвращения в родную базу предстояло еще провести не одну неделю в безмолвии океанских глубин.

– На румбе? – коротко спросил командир ракетоносца, находившийся в тесноте центрального поста, откуда возможно было управлять всем кораблем.

– На румбе двести пятьдесят, – четко доложил немногословный рулевой – здесь было не время и не место для долгих разговоров. – Глубина сто пятьдесят, скорость десять.

– Так держать!

Мелководное Охотское море было не лучшим водоемом для атомохода длиной сто пятьдесят пять метров и полным водоизмещением без малого шестнадцать тысяч тонн – слишком тесно, нет простора для маневра. Но зато здесь подводный ракетоносец был надежно защищен от любых опасностей, реальных или же мнимых. Под надежной охраной эскадренных миноносцев "Сарыч" и патрульных самолетов береговой авиации "Зеленоград" крейсировал в толще воды в постоянной готовности к пуску. Горбообразный массивный обтекатель, начинавшийся сразу за ограждением рубки ракетоносца и сходивший на нет ближе к корме, скрывал шестнадцать баллистических ракет Р-29Р, каждая из которых несла по три боевых блока индивидуального наведения мощностью по двести килотонн в тротиловом эквиваленте, доставляя их, ни много, ни мало, на шесть с половиной тысяч верст.

Один приказ, несколько слов, проникших на глубину по сверхнизкочастотному каналу связи – и Апокалипсис вступит в свои права. Несколько мгновений, необходимых для предстартовой проверки – и толщу воды вспорют взмывающие в зенит "стрелы" баллистических ракет, чтобы, оказавшись уже в безвоздушном пространстве, обрушить на многострадальную землю смертоносный дождь. Залпа "Зеленограда" было достаточно, чтобы уничтожить целую страну, стереть ее с лица земли, истребив население до последнего человека, превратив тысячи квадратных километров территории в радиоактивную пустыню. И командир ракетоносца был уверен, что его экипаж без колебаний выполнит любой приказ.

Они чувствовали себя абсолютно защищенными, находясь под опекой едва ли не всего Краснознаменного Тихоокеанского флота. Эсминцы и сторожевики крейсировали на поверхности, а на глубине где-то рядом притаились торпедные атомные подлодки типа "Барс", грозные охотники, готовые растерзать залпами торпед любого чужака. "Зеленоград" не был совершенным, в чем-то даже успев устареть, но сейчас, ощущая поддержку всей мощи своей страны, подводники были спокойны и уверены в себе. Напрасно – смерть, воплотившись в веретенообразном стадесятиметровом "теле" вражеской субмарины, была уже близко.

Лейтенант Дуглас Эмерсон был тем человеком, от которого целиком и полностью зависел успех очередной миссии "Луисвилла", но он едва ли сейчас ощущал гордость за самого себя – только сжигавшее изнутри нечеловеческое напряжение. Атомная ударная подлодка класса "Улучшенный Лос-Анджелес" шла малым ходом, лениво шевеля гребным винтом, едва двигаясь в толще воды, там, куда не проникал солнечный свет, в то время как акустик лихорадочно пытался обнаружить цель. В его распоряжении была лучшая техника – гидроакустический комплекс AN/BQQ-5D, пожалуй, самый совершенный из всего, что было создано человеческими руками. Лейтенант Эмерсон верил своему "железу", и оно, словно чувствуя это, не подвело моряка.

– Акустический контакт. Относительный пеленг ноль-пять-пять, дистанция двадцать миль. Цель классифицирована как русская подлодка класса "Дельта-3".