Вечер потрясения (СИ), стр. 207

В кабине раздался короткий пронзительный сигнал, и одновременно на центральном мониторе вспыхнула метка захвата цели. Обе ракеты IRIS-T были готовы к пуску, их тепловые головки наведения TELL "почуяли" оставляемый за собой заправщиком шлейф раскаленных газов, вырывавшихся из турбин, и могли в любой миг сорваться с направляющих, скользя вдоль следа, чтобы их одиннадцатикилограммовые боеголовки разорвались под брюхом танкера, насмерть калеча эту величественную стальную "птицу". Все произойдет быстро, почти мгновенно, ведь ракетам не понадобится много времени, чтобы преодолеть разделявшие охотника и его жертву тысячу сто метров. Оставалось только нажать на спуск.

– "Боинг", черт возьми, вы слышите меня? – в отчаянии закричал Фриц Келлер, страстно мечтая услышать в ответ хоть несколько слов. – Вы, что, не понимаете?! Ракеты готовы к пуску, я открою огонь, если вы не подчинитесь немедленно! Мне придется убить вас! Да меняйте же курс, если вам дороги ваши жизни! Разворачивайтесь, будьте вы прокляты!!!

Пилот почувствовал, как по лицу из-под шлема скатываются капельки пота, как мгновенно промок летный комбинезон, плотно облегавший тело. Все решали секунды, а над майором довлел приказ, нарушить который он не мог. Еще мгновение – и он, Фриц Келлер, станет, быть может, тем, кто сделает первый выстрел в этой неправильной войне, ударив в спину тому, кто искренне считал немцев, и самого его в том числе, своим союзником, рассчитывая на поддержку и понимание.

Обтянутый тканью перчатки палец коснулся кнопки пуска ракет, и майор с удивлением ощутил дрожь в руках. В этот миг "Стартотанкер" вдруг покачнулся, заваливаясь на правое крыло, а затем неторопливо, словно бы с ленцой, начал разворачиваться, ложась на курс параллельно береговой линии. "Боинг", до которого было уже чуть более восьмисот метров, повернул на восток, медленно, но верно удаляясь от запретной черты, за которой его ждала только быстрая и беспощадная смерть.

– Господи, благодарю тебя, – прошептал майор Фриц Келлер, когда его истребитель промчался над уходившим прочь от границы Германии громадным и уязвимым КС-135А, экипаж которого, наверное, даже не понял, что сегодня наступил второй день их рождения.

Германский "Тайфун" серой молнией пронесся над неповоротливым "Боингом", и пилот истребителя еще долго провожал взглядом летающий танкер, до тех пор, пока он совсем не исчез за горизонтом, зарывшись в пушистую перину облаков.

Глава 3

Мятеж

Эр-Рияд, Саудовская Аравия – Ленинградская область, Россия – Таллинн, Эстония – Вильнюс, Литва

19 мая

Генерал-майор Мустафа Аль Шаури пристально вглядывался в лица застывших перед своим командиром по стойке смирно офицеров. Пожалуй, командующий Двенадцатой бронетанковой бригадой Королевских сухопутных войск был одним из немногих, кто смог бы прочесть на этих бесстрастных, точно окаменевших лицах чувства и мысли, терзавшие без исключения каждого из замерших в молчании майоров и полковников, терпеливо, едва сдерживая трепет, ожидавших приказа. Командиры батальонов и рот, они были выбраны генералом за личную преданность, и теперь этим горбоносым потомкам отчаянных и вольных бедуинов предстояло стать орудием в чужих руках, козырем, решающим исход партии в той игре, о которой сами они не имели ни малейшего представления.

– Судьба королевства зависит сейчас от вас, – произнес генерал Аль Шаури, глядя по очереди в глаза каждому из своих бойцов, на лицах которых до сих пор не дрогнул ни один мускул. – Пришла пора действовать, и действовать решительно и быстро. Наш король готов ввергнуть страну в войну с американцами, в войну, в которой нам не стоит рассчитывать на победу. И причиной тому – гордыня и упрямство короля, осмелившегося противопоставить себя всему остальному миру. Все решают часы, и если мы промешкаем, королевство перестанет существовать. Неверные явятся сюда, чтобы огнем и мечом установить тот порядок, который нужен им и их еврейским союзникам, ненавидящим нас лютой ненавистью. И именно вы можете сейчас спасти нашу страну от катастрофы.

Офицеры молчали, ничем не выдавая своего удивления, испуга или возмущения, и Мустафа Аль Шаури еще раз убедился в том, что выбор его был верен с самого начала. С той секунды, как Самир Аль Зейдин прислал весть из столицы, сообщив лишь, что час, которого все они так стремились избежать, настал, генерал начал действовать, и вот теперь он сделал шаг, после которого уже некуда стало отступать. Оставалось лишь идти вперед, к победе, альтернативой которой был опускающийся со свистом меч палача.

– Я приказываю бригаде немедленно выступать к столице, чтобы силой оружия, если слов и голоса разума окажется недостаточно, принудить короля принять условия американцев, – жестко произнес генерал, выпячивая вперед челюсть, будто для большей убедительности. И ему эти слова дались нелегко, но труднее сейчас было тем, кто слушал их, кто должен был, подчиняясь присяге, исполнить этот приказ, ставивший каждого, кто слышал его, вне закона. – Ждать больше нельзя, как нельзя надеяться на чудо.

– Господин генерал, как мы можем исполнить такой приказ, мы, те, кто давали клятву верности своему королю? Нельзя выступить против того, чья власть дарована самим Всевышним!

В голосе усомнившегося полковника, командира механизированного батальона, не было достаточной уверенности, чтобы всерьез принять его возмущение. Просто офицер желал услышать достойное оправдание тому поступку, который уже вполне был готов совершить. Генерал Аль Шаури не стал разочаровывать его.

– Король забыл, кто наделил его властью, – ответил командующий Двенадцатой танковой бригадой, взглянув на своего подчиненного. – Он использует власть ради собственной выгоды, поставив под угрозу само существование королевства. Амбиции и гордыня заменили нашему государю здравый смысл, и он уже не желает прислушиваться к тем, кто окружает его, кто дает верные советы. Если все, как вы, полковник, станут сейчас сомневаться, сюда явятся американцы, сюда, к нам, в Мекку и Медину, куда никогда не ступала прежде нога неверного. И они установят свой порядок, в котором, быть может, не найдется места ни для кого из нас. Да, я призываю вас совершить преступление, но это малое зло, благодаря которому мы сумеем избежать великого горя и великих бед. Если мы убедим короля изменить свое мнение, американцы, которые сейчас заняты иными делами, оставят нас, и наши пески не оросятся кровью наших братьев. Мы должны победить, и тогда нас назовут не предателями, а патриотами, теми, кто сохранил мир на землях королевства.

– Как мы поведем в бой солдат, что скажем им? Многие будут готовы обратить против нас оружие, узнав, что мы затеяли!

– Скажите, что против короля устроили заговор, что королевские гвардейцы предали своего государя, угрожая ему смертью, – усмехнулся генерал, давно уже придумавший ответ на этот вопрос, вполне ожидаемый и осмысленный. – Мы идем, чтобы защитить короля, взяв его под свою охрану. И каждый ваш боец вплоть до последнего рядового должен думать именно так!

Воцарившееся вслед за этими словами, отдавшимися звоном в полнейшей тишине, молчание длилось недолго. Генерал Аль Шаури ждал всего лишь несколько секунд, испытующе всматриваясь цепким взглядом в лица своих офицеров, пронзая их до самого сердца, всматриваясь в самые дальние закоулки их порывистых душ. Ни один из них не решился более произнести ни слова, и тишина эта показалась командующему бригадой самым сладостным звуком, ведь в ней воплотилась покорность, которой он так страстно желал.

С этой секунды десяток офицеров, наделенных властью самим королем, отмеченных его доверием, стали предателями. Все они отныне были повязаны, так что никто не смел уже отступить, даже снизойди на него озарение. Пути назад не было, оставалось только, не щадя себя, рваться к победе, ведь победителей не судят. И Мустафа Аль Шаури не был намерен выпускать удачу из рук, тем более, на другой чаше весов все более явственно возникала встреча с беспристрастным и беспощадным палачом, чего командующий бригадой желал еще меньше.