Молодые годы короля Генриха IV, стр. 43
Когда все кончилось, пришлось, конечно, слезать с помоста, и шпагизапутывались в шлейфах. Однако зрители ничего не заметили, ибо господа тут жевошли в собор. Там, разумеется, за много часов до венчания уже собрались те, укого были собственные места на скамьях: дворяне и богатая чиновная буржуазия,и уж не этих знатоков можно было ослепить заученным величием осанки! Правда,как только показался Карл Девятый, они тотчас — в знак благоговения —опустились на колени, но на этом дело и кончилось, и тем зорче подмечали онипотом все промахи и недостатки.
Кардинал-то как постарел, а Карл Девятый похож на мясника: все высматриваетсвоим косящим взглядом, какого бы теленка ему прирезать. А его супруга,Елизавета Австрийская, как вырядилась — роскошнее, чем сама невеста! Да ейтолько это и остается, ступить не умеет, двух слов связать не может, разве чтопо-испански либо по-немецки, но уж никак не по-французски. Чересчур дебелая длясвоих двадцати лет, поэтому на интимных сборищах попросту обходятся белее, а наофициальных она все равно что мебель. Карл изменяет ей направо и налево. Этонасчет Елизаветы Австрийской. Подобные замечания делались главным образомпрозорливыми дамами. А теперь перейдем к новобрачным! Ничего не скажешь,красивый, веселый малый, сильные бедра, плечи широки не по росту — ведь,несмотря на высокие каблуки, он чуть повыше нашей Марго. А она-то уж, конечно,надо отдать ей справедливость, как всегда, совершенство, умеет показать себя вовсей красе.
Мужчины говорили: как этот Наварра лезет с нею вперед! Положенная дистанциямежду ними и Карлом Девятым все уменьшается, это же просто неприлично! Видно,захудалый дворянчик никак не дождется своей счастливой судьбы. И ведь только онодин этой судьбы не знает. Нам-то всем отлично известно, какова его драгоценнаясупруга! Под платьем у нее карманы, и в каждом сердце убитого любовника. Еслихотите знать, это смерть от любви. Да, такая смерть бывает. Не верите? Спроситесоседа, он верит; разве она не могла научиться у своей премудрой мамашиприготовлять некое питье? Ну-ну, потише! Потише! Мадам Екатерина —единственная, кого здесь нет, но как раз она-то все и слышит.
Тут опять заговорили женщины. Смотрите! Герцог Гиз! К самой свадьбе, авсе-таки вернулся! Значит, можно начинать сначала. Ну нет! Разве вы не знаете?Она же теперь влюблена в красавца ла Моля. Вот он идет. Который же это? Первыйбыл у нее в одиннадцать лет. Я всегда напоминаю об этом моему мужу: пусть незабывает, что есть особы и почище меня.
Мужчины еще раз обсудили нарушение положенной дистанции. Этот Наварравот-вот толкнет короля или кардинала, он на все способен. Сколько же денегможно без риска ссудить ему под его могущественное королевство? Пожалуй, мешокс него ростом, не больше! Милый мой, как вы злы! Что это за мешок ростом скороля! Да и король-то — протестант!
Придворные дамы шептались на своих скамьях.
Неужели французскому королевскому дому непременно надо было брать гугенота?Подумайте сами, моя милая, разве такая спешка — ведь это все состряпали наспех!— прилична и не кажется вам подозрительной? Разрешение папы приходит вдруг смолниеносной быстротой, хотя перед тем все время твердили, что его святейшествозапрещает этот брак! Если вам уж очень хочется знать, я, так и быть, скажу посекрету, что никто этой самой папской грамоты своими глазами не видел. Полученотолько письмо от посланника из Рима — если оно действительно написано в Риме, ане составлено по указке мадам Екатерины.
Тут же рядом шушукались придворные. А все-таки остается впечатление, что всеэто козни королевы-матери. Пока еще ее планы неясны, но их смысл можетоткрыться раньше, чем мы думаем, и оказаться еще ужаснее. Ведь Карл Девятыйпоручил протестанту де ла Ну командовать войсками, которые должны вырвать изрук испанцев крепость Монс. Де ла Ну уведет с собой своих самых боевыхединоверцев, и, адмиралу здесь, в Париже, туго придется без них. Чудные делатворятся. Ничего сказать нельзя — запрещено! И знать запрещается. Говорят,свадебные торжества будут необычайно пышные.
То же единодушно утверждали и дамы; но и дамы и мужчины из всехпредставленных здесь сословий буквально онемели, когда заметили происходящее нахорах. Вместо того чтобы прослушать обедню, король Наваррский бросил молодуюкоролеву, а сам с несколькими протестантами из своей свиты удалился черезбоковую дверь. Хотя такой выходки и можно было ожидать, но все-таки это былскандал. Каждому известно, что, когда начинается обедня, черт при первом жеслове поджимает хвост и наутек; но неужели новобрачный не мог хоть соблюстиприличия и потерпеть? Хорошо, что каждого из ушедших заприметили. Ну, да этимнахальным штучкам теперь скоро положат конец.
Госпожа Венера
Обойдя собор, Генрих вернулся во дворец епископа. Его сопровождали толькоревнители истинной веры, тут были и те, кого он уже давно не видел, но в этотвеликий день и они были тут. Среди них оказался и его прежний воспитатель,Бовуа, некогда столь ловко покрывавший проделки Генриха в Collegium Navarra,когда мальчик выдерживал трудную борьбу, чтобы не идти к обедне.
— Бовуа! — восторженно воскликнул Генрих. — Разве мы оба не пошли в гору? Увас теперь красивый дом в Париже, я женюсь на сестре короля, а насчет хожденияк обедне никто и не вспоминает.
Грузный старик отвечал: — Сир, я стал ленив и тяжел на подъем. Потому икоротаю свои последние деньки в наглухо замкнутом доме, люди дают мне всякиемерзкие прозвища и пишут их на дверях.
Он подмигнул. Толстяк охотно напомнил бы своему воспитаннику многое, о чемтот среди победных настроений позабыл или что не соответствовало этимнастроениям. Несколько голосов потребовали вина. Но Генрих был пьян от однихмыслей о Марго. Кажется, ждать уже невозможно, время тянется нестерпимо, ивсе-таки оно мчится на крыльях счастья, а старик Хронос катит на легком шареФортуны. В четыре часа пришли доложить, что обедня сейчас кончится.Новобрачный отправился в собор и увел жену. В присутствии короля Франции Генрихпоцеловал ее: гугенот с юга поцеловал принцессу Валуа. Это зрелище заставилаумолкнуть немало злых языков. Весь двор опять проследовал по праздничнойгалерее во дворец епископа, и вновь любовались повадками знати все зрители —простолюдины и почтенные горожане. Обед состоялся во дворце, а вечером праздникпродолжался в замке Лувр. Его стены увидели бесконечные танцы, которые былипрерваны только шествием серебряных скал. Через огромную залу под двадцатьюлюстрами проплыли с помощью мощных незримых механизмов десять сверкающих глыб,и на первой из них, олицетворяя собою бога Нептуна, восседал сам Карл Девятый,почти голый, ибо любил хвастать своим телосложением. За ним следовали егобратья, а также другие дворяне, переодетые богами и морскими чудищами. Машиныгромыхали, и полотняные скалы морщились длинными складками. И все-таки нельзябыло не подивиться тому искусству, с каким все это было сделано, тем более чтомузыканты пели французские куплеты, сочиненные лучшими поэтами.
Ужин начался поздно, и, когда сели за стол, некоторые пары уже условилисьпожениться, подобно Марго и королю Наваррскому, который хоть и не любил обедни,но тем сильнее любил принцессу. Прекрасным фрейлинам старой королевы былоразрешено сегодня покорять гугенотов сколько им вздумается. По отношению кАгриппе д’Обинье это оказалось нетрудным; возгорясь пламенными чувствами, онпообещал каждой все, чего бы та ни пожелала. Дю Барта духом остался тверд, итолько плоть его сдалась. Мысли третьего друга новобрачного, Филиппа дюПлесси-Морнея, витали где-то далеко. Он принадлежал к тем натурам, которые дажепосреди оргий сохраняют отсутствующий вид и чрезмерную чистоту. Как раз в такиеминуты люди и доходят до крайностей: одни — в своих пороках, другие — вдобродетелях. Его сократовское лицо было просветлено гневом, и он воскликнул,покрывая шум оргии:
— До чего же дошло наше ребячье неразумие! Мы готовы поменяться местами соскоморохом, играющим в трагедии роль короля! Он тащит за собой на подмосткизолотую парчу, а через два часа возвращает ее старьевщику вместе с деньгами запрокат. О том, что под нею прячутся грязные лохмотья, насекомые и болячки, мыне думаем, а ведь сколько раз, изображая государя, он вынужден почесываться и,хвастаясь своим величием, корежится от нестерпимого зуда!