Молодые годы короля Генриха IV, стр. 113

Враг

Случай на мельнице стал так же широко известен по всей стране, как и историяна бале в Ажене. В прошлый раз губернатор решил, что виновник всех этихпересудов — его наместник; наместника обвинял он и теперь. Однако Биронперещеголял своего предшественника. Сама мельничиха, вероятно, молчала. Но мужмог напиться и все выболтать; странно было только одно: та обстоятельность, скакой было использовано его признание. Мельника судил суд в Ажене, в том жегороде, в котором произошел и первый скандал. Губернатор охотно бы не дал судудопрашивать арендатора; однако перед носом у его людей ворота захлопнулись, ана стене расхаживали защитники города.

В тот день маршала Бирона не было в Ажене: он не стал бы действовать стольоткрыто. Обычно он избегал того города, который запирал перед губернаторомворота, а число таких городов все увеличивалось. Он не отдавал никакихопределенных приказаний. И Генрих едва ли мог бы обвинить наместника в томвооруженном нападении, которое стоило ему самому подметки, а господину деМорнею — куска кожи на голове и прядки волос. Но маршал Бирон был мастероминтриги, причем сам умел очень ловко оставаться в тени — способность, довольнонеобычная для человека вспыльчивого. Он много читал; быть может, коварству егонаучили книги, хотя другие благодаря чтению скорее сохраняют душевную чистоту.Как бы там ни было, но он постарался создать губернатору худую славу и нетолько в смысле его любовных связей. Ходили слухи, что хотя Генрих и совращаетженщин, но главное — покушается на жизнь мужчин. И не один дворянин пересталдоверять ему; среди них были и те, чью жизнь и имущество Генрих защищал отубийц и поджигателей. Ведь человека нравственно распущенного легко обвинить и вотсутствии справедливости, хотя в этом деле заслуги губернатора перед егостраной были очень велики.

И Генрих не мог не видеть, что его почитают все меньше, не только из-за еголюбовных похождений, но и как правителя и военачальника. Еще немного, и онопустится до уровня князя, не имеющего ни веса, ни величия, — только имя ититул. И тогда всю власть заберет в свои руки Бирон. В провинции Гиеннь он ужедостиг ее, Генриху до сих пор не удавалось овладеть городом Бордо. Наместник сосвоими многочисленными рейтарами и ландскнехтами позволял себе иной раз дажевторгаться в королевство Наваррское. И вот Генрих сидел в своем замке в Нераке,как затравленный зверь. Он даже не созывал свой тайный совет из страха выказатьслишком сильную ярость, а тем самым и обнаружить свою слабость. В те дни старыедрузья оказывали ему особенно неоценимые услуги; им Генрих мог по крайней мередовериться во всем и открыть свою душу, даже свой бессильный гнев и тщетныепланы мести; даже лить слезы отчаяния позволял он себе перед ними.

Однажды вечером они сошлись вместе, и каждый из них вел себя согласно своемухарактеру. Дю Барта гремел в беспредметном гневе, Агриппа д’Обинье уверял, чтосамое простое — это возобновить войну с французским двором. Но ведь и так былоясно, что поведение Бирона объясняется лишь тем, что его поддерживают придворе. Не случайно король Франции засылал к Генриху послов, призывая его опятьвернуться в лоно католицизма. И еще прозрачнее было выражено требование, чтобыон явился ко двору и сам забрал оттуда королеву Наваррскую. — Сир! Чует моесердце, что тогда мы вас здесь увидим не скоро! — Агриппа сказал это оченькстати. Этих немногих слов было достаточно, чтобы перед Генрихом сразу возниклибылые опасности Лувра и мадам Екатерина, склоняющая над своим костылем зловещеелицо. От таких воспоминаний ужас и возмущение неудержимо росли, и Генрих скоробы дошел до того, что приказал выступать. Во главе своих войск он двинулся бына своего наместника. Но уже в пути протрубил бы отбой, ибо к нему успел бывернуться присущий ему здравый смысл. Он удержался от столь ложного шага, хотядю Барта горячо настаивал, ссылаясь на слепоту и испорченность человеческойприроды. Тут заговорил Филипп Морней:

— Сир! У вас есть враг — это маршал Бирон. Не спрашивайте, чьим приказом онруководствуется или хотя бы прикрывается. Почему, восстанавливая против наскороля Франции, он будет здесь действовать иначе и не восстанавливать мелкихземлевладельцев? Он клевещет на вас, он старается очернить вас в глазахкрестьян и королей, ибо жаждет вытеснить вас из этой провинции и остаться в нейполновластным повелителем. Но вы, сир, видите перед собою все королевство. Атакой Бирон ничего не видит дальше своей провинции. И на этом вы должны егопоймать, побить его тут собственным оружием!

— Я сделаю из него посмешище! — воскликнул Генрих. — И как мне могло прийтив голову объявить ему войну!

Он взял Морнея под руку, вывел в открытую галерею и повторил, как всегдакрупно и, быстро шагая: — Вот у меня и опять есть враг! — При этом он думал омадам Екатерине, своем старом враге. Морней заявил:

— Мы неизбежно встречаемся с тем врагом, которого нам посылают небеса, и этовсегда бывает именно тот враг, который нам нужен. — Так обычно говорят друзья,но от этого нам не легче.

— Ну и враг! — воскликнул Генрих. — Разрубить собственной лошади морду! Даеще хромает!

— Маршал не только хитер, — продолжал Морней, — он и любопытен: вечно носитс собой аспидную доску и, что услышит, сейчас же записывает.

— Он хромает и сильно пьет, — сказал Генрих, — и печень у него больная,скулы на лице так и торчат. Ребятишки убегают от него, когда он взглянет на нихневзначай своими недобрыми глазами. Ему только детей пугать, он старик —пятьдесят лет, не меньше. Да, Морней, наградили меня небеса врагом, я все-такизаслужил получше.

— Надо быть благодарным и за такого, — отозвался Морней, и онирасстались.

Губернатор тут же начал странную войну против своего наместника. Куда бы тотни приехал, за обедом и ужином велся счет выпитым бутылкам, особенно же тем,которые он опустошал между двумя трапезами. Губернатор неустанно заботился отом, чтобы в стране стало широко известно, какой охотник до вина маршал Бирон.И вот вскоре люди уже сами стали добавлять, что маршал-де провалялся всю ночь вшинке у большой дороги, ибо находился в таком состоянии, что добраться догорода никак не мог. Эти слухи и позорные подробности восстановили противнаместника прежде всего дворянскую молодежь, ибо она уже не пила без меры:только у старшего поколения сохранилась эта привычка. Молодые люди поступали,как Генрих: свой завтрак и обед они запивали большим стаканом вина. Если Генрихпосещал хижину крестьянина, он прежде всего собственноручно нацеживал себекубок вина из бочонка; но делал это не столько от жажды, сколько ради своейпопулярности в народе. Бедняки никогда не видели, чтобы он был в подпитии, и наэтом основании решили, что губернатор крепче их, хотя они с утра до ночи толькои думали о том, как бы перехватить стаканчик. Поэтому они и смотрели сквозьпальцы, если одна из их дочерей рожала от него ребенка.

С тех пор как вышли из обычаев пиры, дворянская молодежь предпочиталараспутничать, вообразив, что ей удалось заменить пьянство более утонченнымиудовольствиями. Молодые люди уверяли, что хотя и то и другое называетсяпороком, но распутство предпочтительнее, ибо в нем участвует не только тело, нои дух, так как, чтобы распутничать, нужны храбрость и сообразительность.Пьянство же — порок самый низменный и грубый, чисто земной и плотский, от негорассудок тупеет, да и другие способности угасают. Бирон корит губернаторатолько за то, на что сам уже не способен. А если он мастер выпить, так этиммогут похваляться разве что его немецкие рейтары!

Бирон заносил такие разговоры на свою аспидную доску и, объезжая замки,отвечал, что все его поколение было-де столь же добродетельным, как и он сам,да, он женился, будучи непорочным. И хотя такие разговоры происходили обычнопосле обеда, он в подкрепление своих слов обходил вокруг стола на руках. Есликто вглядывался попристальнее, то замечал, что Бирон опирается даже не наладони, а всего лишь на большие пальцы. Он ссылался не только на свои силы,которые ему удалось сберечь, но главным образом на слова Платона. Ибо сейгреческий мудрец запрещает детям вино до восемнадцати лет, до сорока же никомуне следует напиваться. После сорока он считает это простительным, полагая, чтос помощью вина бог Дионис возвращает стареющим мужчинам их былуюжизнерадостность и доброе расположение духа, так что они даже решаются сноватанцевать. Бирон и в самом деле повел хозяйку в танце, что, однако, не помешалоему несколько позднее оставить замок, кипя страшным гневом.