Спартанец, стр. 66

В лунном свете офицер криптии инспектировал свой отряд: пятьдесят человек верхом на конях, легко вооруженные для быстрых, решительных действий.

Все главные илоты, представляющие народ гор и народ равнин, встречались на заброшенной мельнице около мыса Тенар.

Он хотел найти среди них человека, которого он пытал и лишил глаза в подземном застенке Дома Совета.

У них были приказы истребить всех вместе; говорили, что рабы готовили бунт. Ни один из них не должен уйти живым, чтобы, наконец, илоты поняли, что нет никакой надежды на получение свободы. Они обречены на вечное рабство.

Он подал сигнал и пронесся галопом по темным улицам Киносуры, и далее поскакал к дороге на Амиклы, и отряд всадников следовал за ним.

Была почти полночь, когда он остановил своих людей у подножья холма, на котором стояла заброшенная мельница.

Операция проходила удачно, луны не было видно, в темноте его людям удалось успешно подкрасться к строению. Они могли бы окружить его, оставаясь незамеченными. Но когда он подал команду спешиться, залаяла собака, за ней другая, и так, пока вся местность не огласилась собачьим лаем, эхом разносившимся по округе.

У илотов с собой были пастушьи собаки, они тревожно залаяли, подавая сигнал опасности. Лошади заартачились, забили копытами по земле и заржали.

Их всадники от неожиданности почти потеряли возможность управлять скакунами.

— Пусть идут! — закричал офицер. — Мы окружим их позднее. А сейчас — вперед, не дайте им улизнуть!

В это время уже предупрежденные шумом илоты уходили из строения в противоположном направлении, ища в темноте убежища, но место, выбранное ими, было покинутое и бесплодное, — скалистая южная оконечность Пелопоннеса, выступающая в море и обдуваемая со всех сторон ветрами.

Совсем не далеко от них, на самом конце мыса возвышался храм Посейдона Эносигея, морского божества, призванного охранять мореплавателей, когда они огибали мыс Тенар, увенчанный огромными скалами.

Беглецы кинулись в священное строение, чтобы найти там убежище, но их мечты на спасение оказались тщетными: подошли солдаты криптии и быстро окружили священную колоннаду.

Илоты отошли к алтарю и оставались там, как просители, вверяющие свои жизни в руки бога, умоляющие о защите. Спартанцы колебались, глядя на них, и повернулись к офицеру, ожидая приказа.

Но он вытащил свой меч и приказал наступать. Воины ринулись на невооруженных людей и жестоко убили их. Мечи неумолимо опускались, безжалостно погружаясь в клубок тел, ломая кости, пронзая обнаженные груди.

Кровь струилась и растекалась по священному камню алтаря. Колоннада храма огласилась отчаянными воплями и проклятиями, смешанными с бешеным лаем собак и ржанием лошадей, которые в ужасе убегали в ночь.

Офицер вошел в храм и вышел с двумя горящими факелами, чтобы осветить участок земли. Картина, представшая перед ним, была настолько ужасной, что, хотя он был и приучен к виду крови, он почувствовал, что у него начинается рвота. В темноте, его люди убивали не с точностью воинов, а с жестокостью мясников.

Он повернулся, отворачиваясь от кровавой бойни, и приказал своим людям уходить. Эспланада храма снова погрузилась в великое безмолвие. Два факела, брошенные на землю, шипели и испускали неровное сияние.

В кровавом ореоле появилась черная фигура. Угасающее пламя осветило бородатое лицо, плотно сжатые челюсти, бычий лоб с глубокими морщинами. Ниже лба сверкал единственный глаз, бросая зловещие взгляды, подобные не совсем угасшим тлеющим красным уголькам.

В ту ночь в горах волки выли и выли, и люди Тайгета недоумевали, ведь время гона еще не пришло. Но старики просыпались от этого траурного хора, чувствуя, как их сердца превращаются в камень. Они знали, что на их народ обрушилась катастрофа, и в темноте вытирали горькие слезы.

ГЛАВА 8

Антинея

Алес вернулся, совершенно опустошенный, чтобы предупредить своего хозяина о массовой резне, преступлении, совершенном спартанцами в Тенаре, но не мог его найти: Клейдемос уехал рано, еще до рассвета, направляясь в Мессению. Гнедой конь, тот, которого он привез с собой из Азии, исчез из конюшни.

К этому времени Клейдемос уже проехал через Селласию, пересек северные отроги горного кряжа Тайгет и спускался по западному склону горы, чтобы выехать на дорогу, ведущую в поселок Фурия.

Он ехал верхом целый день, то и дело спешиваясь, чтобы вытянуть ноги и немного согреться, пройдя пешком небольшое расстояние. Небо было хмурое. Ветер уносил огромные серые тучи к заливу Мессения.

Клейдемос проезжал по местности, разделенной холмистыми гребнями, иногда покрытых лесом, иногда просто в виде бесплодных скальных пород, на небольшие долины.

То и дело ему встречались пастухи, которых он расспрашивал о дороге, обмениваясь несколькими словами. Диалект, на котором они говорили, был очень похож на диалект илотов горы Тайгет.

Он присел в тень скалы, чтобы проглотить кусок хлеба и несколько сушеных фиг, пока его лошадь паслась на слегка пожелтевшей траве, затем снова отправился в путь в западном направлении.

Ближе к вечеру небо потемнело, угрожая дождем, он начал искать убежище на ночь.

В центре поляны, около небольшого ручья, он видел скромную, деревянную хижину с забором, явно жилище пастуха-илота. Он повернул лошадь в этом направлении.

При его приближении залаяла собака. Он спешился и ждал у края двора, уверенный в том, что кто-нибудь выйдет к нему. Дым колечками шел из трубы, — знак того, что хозяева вернулись после своей дневной работы.

Дверь открылась, появился пожилой, но крепкий, одетый в длинный серый шерстяной хитон мужчина, напряженно вглядывающийся в ночь.

Клейдемос вышел вперед со словами:

— Приветствую тебя, мой друг. Меня зовут Клейдемос. Я странник, ночь застала меня в пути в ваших краях. Боюсь, что может пойти дождь. Мне нужен ночлег для меня и укрытие и немного сена для моей лошади.

— Ты прав, — сказал мужчина. — Конечно, пойдет дождь, а может даже снег сегодня вечером. Входи, путник.

Клейдемос протянул руку и заметил, что глаза мужчины остановились на его копье.

— Откуда ты приехал? — спросил мужчина, провожая его в дом.

— Из Мегары. Я направляюсь в сторону Фурии, нужно купить немного шерсти.

Мужчина предложил ему сесть.

— Не могу предложить тебе многое, — сказал он, — но если ты согласишься отведать мой обед, мне будет приятно.

— Я с удовольствием пообедаю с тобой, — ответил Клейдемос. — Но в моем заплечном мешке тоже кое-что припасено, — сказал он, вынимая хлеб, оливки и сыр и выкладывая все на стол.

— Прекрасно, — сказал хозяин. — Устраивайся поудобнее и согрейся около огня. Пойду похлопочу о твоем коне, он, наверное, тоже устал и проголодался.

Клейдемос осмотрелся вокруг: убранство лачуги было убогое; из мебели — лишь стол, да пара скамеек. В углу разместились мотыга, грабли и мешок с ячменем. На деревянной тарелке на столе лежали какие-то корешки, заправленные уксусом и солью, пара яиц и глиняный кувшин воды. Хозяин дома, наверняка, был очень беден.

Было слышно, как он пошумел и посуетился немного на сеновале, затем дверь открылась, и он вошел, потирая руки.

— Я был прав, — сказал он. — Пошел снег. Лучше подброшу-ка я дровишек в огонь.

Он взял охапку веток и бросил их в очаг. Вспыхнувшее потрескивающее пламя стало немного согревать помещение. Лампы не было, очевидно, пастух не мог позволить себе жечь масло, если им не была даже приправлена еда.

Они приступили к трапезе; Клейдемос взял несколько корешков, чтобы отдать должное гостеприимству, и предложил свою еду, которую хозяин съел с большим удовольствием.

— Можно ли узнать, как тебя зовут? — спросил Клейдемос.

— Меня зовут Басиас, — ответил пастух. — Пожалуйста, прости меня за то, что я сразу ничего не сказал о себе. Понимаешь, по этой дороге вообще никто не ходит, поэтому я не привык принимать гостей.