Спартанец, стр. 26

— Владыка, посланец просит, чтобы ты принял его немедленно.

— Пусть войдет, — сказал царь.

В комнату вошел совершенно измотанный человек, покрытый пылью, подал Леониду кожаный свиток, поприветствовал его на военный манер и ушел. Царь развернул свиток, быстро пробежал глазами его содержание. Фемистокл увидел, что Леонид побледнел, как полотно.

— Это серьезно?

— Старейшины вопрошали оракул по поводу войны, которую мы собираемся вести. Только что прибыл ответ.

Фемистокл подошел ближе, взял царя за руку и произнес:

— Не обращай ни малейшего внимания на это, Леонид, оракул откровенно направлен в пользу персов. Не придавай никакого значения этим словам.

Леонид посмотрел на него, поглощенный своими мыслями.

— Возможно, то, что ты сказал, правда, мой афинский друг, но иногда боги заставляют выслушивать правду из уст грешников и злодеев.

Он открыл дверь, ведущую на улицу.

— В начале весны я буду в Фермопилах, — сказал он твердым голосом.

Афинянин кивнул, пожав ему руку, надел свой белый плащ и ушел. На улице порывы холодного ветра кружили сухие листья платанов.

ГЛАВА 8

Лев Спарты

Тем временем на далеких берегах Геллеспонта тысячи и тысячи людей лихорадочно работали под руководством зодчих Великого царя, возводя мост, который должен был соединить Азию и Европу. Грандиозная затея должна была быть выполнена до начала плохой погоды.

Два анкерных каната, каждый длиной в пятнадцать стадий, — один из белого льна, был изготовлен финикийцами, другой из папируса, египтянами, — закрепили на азиатском берегу. Каждый был отбуксирован двумя военными судами на противоположный берег, где они были вложены в желоба двух огромных шкивов и туго натянуты. Затем их подняли на требуемую высоту, используя для этого шестьдесят пар быков и двадцать пар лошадей.

Суда, которые должны поддерживать основание моста, платформу, изготовленную из связанных бревен, покрытых утрамбованным слоем земли, подвели и поставили между канатами. По окончанию работ инженеры и архитекторы великого царя были удовлетворены мостом и восхищались им, но их радость была недолговечна: во время смены времен года подул сильнейший северный ветер, разразилась страшная буря, и они поняли, что совершили ошибку. Мост был перпендикулярен направлению ветра и течению.

Льняной канат, который был тяжелее папирусного, пропитался водой, набух, и все это вместе взятое нарушило равновесие моста.

Якоря моста сорвало, они поднялись наверх, и бочонки вскоре унесли удивительное сооружение в море. Великий царь, распалившийся гневом, повелел бичевать море многими бичами, приговаривая при исполнении наказания:

Архитекторы были арестованы, им отрубили голову, чтобы другие, которые придут после них, были бы более осмотрительны, внимательны и осторожны при исполнении своих обязанностей.

И так оно и случилось. Мост вновь соорудили весной; канатов из папируса и льна стало четыре, они чередовались, с тем, чтобы хорошо уравновешивать нагрузку. Положение якорей изменили, чтобы мост был параллелен направлению течения, канаты постоянно оставались туго натянуты. Длину льняных канатов, которые удерживали якоря на морском дне, изменили в соответствии с силой северного ветра и западных ветров, обычно бывающих весной.

Триста шестьдесят триер и легких военных судов были пришвартованы между канатами. Три ствола дерева распилили в соответствии с точными размерами. Бревна положили на пришвартованные суда, чтобы поддерживать утрамбованную землю. Заслоны, сплетенные из тростника и прутьев, установили по обеим сторонам моста, используя их в качестве парапетов, чтобы лошадей не пугали морские волны.

Когда в небесах Троады и Вифинии показались аисты, работа была закончена, и несметные полчища Ксеркса пришли в движение.

Меды, киссии, гирканцы и ассирийцы пересекли мост; на них были конические шлемы, а в руках — тяжелые дубинки, окованные железом. За ними прошли скифы с небольшими лохматыми степными лошадями. Следующими шли бактрийцы, с лицами, обожженными солнцем Паропамиса, затем индийцы с бамбуковыми копьями и татуировкой на коже, парфяне и коасмийцы с длинными ятаганами, затем каспийцы в тяжелых накидках из козьих шкур. Затем прошли эфиопы с вьющимися волосами, покрытые львиными и леопардовыми шкурами, вооруженные длинными метательными копьями с железными наконечниками, согдийцы из южных пустынь, арабы на своих дромадерах, в широких накидках, и затем еще ливийцы, каппадокийцы, фригийцы, мисийцы, фракийцы, мосинециане, египтяне, пафлагонцы и колхи.

Они шли и шли, день за днем, и, наконец, в самом конце шагали Бессмертные, охрана Ксеркса. Их было десять тысяч человек, одетых в длинные туники с бахромой, на руках — золотые и серебряные браслеты, за спиной длинные стрелы в колчанах. Это были сливки персидской армии: все очень высокие, доблестные и непоколебимо верные своему владыке.

Великий царь со своего трона из эбенового дерева наблюдал, как они проходят мимо; даже он сам едва ли понимал, сколько народностей живет в пределах его обширной империи. На европейском побережье вдоль берега собралась толпа пастухов и крестьян, живших в деревнях этой местности, чтобы наблюдать за шествием недоверчивыми глазами.

Между тем, из портов Ионии и Финикии прибывали разнообразные эскадры, которые должны были войти в состав флота для поддержки наступления и снабжения армии припасами в течение всего ее долгого марша по земле. Население побережья видело, как суда Тира, Сидона, Библоса, Арада, Иоппы, Аскалона проходили перед ними, как суда с длинными рострами Галикарнаса, Книда, Смирны, Самоса, Хиоса, Кипра и Фокеи величественно проплывали на распущенных парусах; знамена и штандарты флотоводцев развевались на стоянках судов.

Первые известия о пересечении пролива быстро достигли ставки главного командования царя Леонида и царя Леотихида. Они сразу же привели армию Пелопоннеса в состояние боевой готовности и стали группировать войска около Коринфского перешейка. Тем временем из портов Пейра, Эгины и самого Коринфа прибыли военные суда, которые должны были загородить проход для флота персидского царя.

С палубы флагманского судна Фемистокл созерцал недавно сформированную превосходную эскадру, когда она поднимала якоря среди общего шума, гвалта и отдаваемых команд. Барабанная дробь задавала темп сотням матросов на нижней палубе, сидящим на длинных веслах. Одна за другой великолепные триеры, жемчужина афинского морского искусства, покидали порт. Они отличались низкой осадкой в воде, — длинные и гладкие, чтобы полностью использовать силу ветра и гребли; выступающие острые тараны были прикручены болтами к главному бимсу киля, чтобы разрушить любой фальшборт, не повреждая свое судно.

Инженеры спроектировали и построили грозные машины, которые не так-то легко разрушить или уничтожить. Отряды были хорошо подготовлены тренировками на самых смелых и опасных учебных маневрах, проводившихся еще с самого лета; гребцы стерли себе ладони и надорвали спины от усталости, но сейчас тысячи рук двигались абсолютно слаженно, послушные командам старшин.

В Спарте эфоры и старейшины встретились с двумя царями для обсуждения плана действий. Все пришли к единодушному решению, что нельзя рисковать армией спартиатов за пределами Пелопоннеса. Единственная уступка, на которую они готовы были пойти, сводилась к тому, чтобы послать всего одно подразделение пелопоннесцев в Фермопилы: царю Леониду дозволялось взять с собой только триста спартиатов. Как он ни старался, убеждая их, владыке не позволили увеличить личный состав ни на единого человека. Даже царь Леотихид, близкий эфорам и старейшинам, теперь не поддерживал его.