Александр Македонский. Пределы мира, стр. 25

Письмо тронуло Александра и угасило его гнев; он согласился оставить уксиям их высокогорье и наложил на них ежегодную дань в пятьсот скаковых коней, две тысячи вьючных животных и мелкого скота. Они согласились, подумав, что этот вспыльчивый юноша и его дикие воины все равно больше не вернутся за их козами и быками, и потому не стоит отказываться.

Утихомирив высокогорное плато, Александр отправился еще выше, в ущелье, называемое Персидскими воротами, поперек которого, на самом высоком месте, сатрап Ариобарзан велел построить защитную стену. Проход уже прослыл неприступным. Войско выступило леденящим утром еще до рассвета, над плато хлестал ветер, а с серого неба начал падать снег.

ГЛАВА 20

Дорога к Персидским воротам делалась все круче, пока не превратилась в омытое ливнями скалистое ущелье со скользкими стенами. Передвигаться приходилось с большими усилиями под сильным снегопадом или по голому льду, на котором лошади и мулы скользили и калечились, ломая ноги. Потребовался почти целый день, чтобы авангард достиг первых отрогов подъема к стене, защищавшей ущелье.

Но пока Александр собирал фракийских и агрианских вождей, чтобы решить, как, воспользовавшись темнотой, взобраться на крутой откос, вдруг раздался шум — это персидские солдаты скатывали со стен огромные валуны, вызывая обширные оползни.

— Прочь! Прочь! Назад! — закричали все.

Однако камни катились быстрее, чем бежали люди. Щебень, устремляясь вниз, учинил среди македонского войска настоящее побоище. Сам Александр был ранен, получив множество ушибов, хотя, к счастью, все кости остались целы. Он отдал приказ скорее отступать. Тем временем вражеские солдаты взялись за луки и, хотя снегопад все усиливался, и было почти ничего не видно, стали пускать сверху стрелы — в кучу, не целясь.

— Щиты! — крикнул Лисимах, командовавший штурмовиками. — Поднять щиты над головой!

Солдаты выполнили приказ, но персы бегали вдоль края ущелья и поражали тех, кто до сих пор не понял, что происходит. Только полная темнота остановила избиение, и Александру с большим трудом удалось вывести войско на более широкое место, где можно было разбить лагерь. Все чувствовали себя глубоко подавленными. Погибло много товарищей, а еще больше получили ранения и теперь кричали от боли — пораженные стрелами, с искалеченными руками и ногами, сломанными костями.

Филипп и его хирурги взялись за работу при свете ламп: они зашивали раны, извлекали из живой плоти солдат наконечники стрел и дротиков, вправляли переломы, фиксируя конечности повязками и деревянными шинами, а когда не хватало материала, использовали даже древки копий.

Один за другим в царский шатер сошлись товарищи, чтобы держать совет. Не было ни огня, ни углей, чтобы согреться, но висевшая на центральном шесте лампа рассеивала слабый свет, а с ним появлялось и чувство тепла. Здесь особенно бросалась в глаза та невероятная и драматическая перемена, что в последние несколько дней произошла в их жизни: из неги и роскоши вавилонских и сузских дворцов они угодили в холод и лишения нового отчаянного предприятия.

— Сколько их, как вы думаете? — заговорил Селевк.

— Кто знает, — ответил Птолемей. — По-моему, несколько тысяч. Если Ариобарзан решил удерживать перевал, он не стал бы этого делать с малочисленным и плохо вооруженным войском. Наверняка у него отборные солдаты и их больше чем достаточно.

В этот момент, стуча зубами, вошел Евмен, синий от холода. На плече у него был футляр со свитками, тростинкой для письма и чернилами — принадлежностями, при помощи которых он каждый вечер вел свой «дневник».

— Подсчитал потери? — спросил его Александр.

— Потери тяжелые, — ответил секретарь, пробежав глазами по листу. — Не меньше трехсот убитых, сотни раненых.

— Что будем делать? — спросил Леоннат.

— Мы не можем их бросить на съедение волкам, — ответил Александр. — Нужно принести их.

— Но мы понесем еще большие потери, — сказал Лисимах. — Если пойдем сейчас, то переломаем себе кости среди скал, а если отправимся завтра, при свете дня, то враги в этом проклятом ущелье перебьют нас сверху.

— Я иду, — отрезал царь. — Я не оставлю этих парней не погребенными. А вы, если боитесь, можете за мной не следовать. Вы свободны в своем выборе.

— Я с тобой, — проговорил Гефестион, вставая, словно готовый отправляться немедленно.

— Ты прекрасно знаешь, что дело не в страхе, — возразил задетый за живое Лисимах.

— Ах, не в нем? А в чем же тогда?

— Что толку ссориться! — вмешался Птолемей. — Так мы ничего не решим. Постараемся что-нибудь придумать.

— Я… Возможно, у меня есть решение, — сказал Евмен. Все обернулись к царскому секретарю, а Леоннат покачал головой, подумав, что вечно этот коротышка-грек знает больше других.

— Решение? — переспросил Александр. — И какое же?

— Минутку, — ответил Евмен. — Я сейчас вернусь. Вскоре он действительно вернулся с одним из местных проводников.

— Говори, не бойся, — велел секретарь. — Царь со своими друзьями тебя слушает.

Поклонившись Александру и товарищам, проводник начал говорить на довольно понятном греческом. Его акцент смутно напоминал кипрский.

— Откуда ты? — спросил Александр.

— Я ликиец из окрестностей Патары. Был отдан в рабство мальчиком за долг моего отца его хозяину-персу, некому Арсаку. Тот взял меня с собой в Персию и доверил мне пасти скотину на здешних лугах. Я знаю эти горы, как свои пять пальцев.

Присутствующие так и присвистнули, поняв, что в руках у этого бедняги неожиданно оказалась судьба всего войска.

— Если вы вернетесь в эту горловину, — продолжил тот, — персы перебьют вас раньше, чем вы доберетесь до подножия стены. Там могут передвигаться лишь маленькие отряды. Однако в часе ходьбы отсюда я знаю одну дорогу, что поднимается через лес. Это овечья тропа, где пройти может лишь один человек, а лошадям приходится завязывать глаза, чтобы они не видели обрывов. Но через четыре-пять часов можно добраться до вершины и оказаться у персов в тылу.

— Мне кажется, у нас нет выбора, — сказал Селевк, — если только мы хотим идти вперед.

— Я тоже так считаю, — согласился Александр, — но есть одна трудность: если тропинка такая узкая, число наших солдат, добравшихся до вершины через разумное время, будет слишком незначительным, чтобы противостоять возможной контратаке персов. Так что кому-то придется отвлечь их со стороны стены.

— Пойду я, — предложил Лисимах.

— Нет, ты пойдешь со мной по тропе. К стене пойдет Кратер с агрианами, фракийцами и одним отрядом штурмовиков. Он постарается потерять как можно меньше людей. Атакуем вместе: мы — сверху, а они — снизу. Одновременное нападение должно вызвать среди персов панику.

— Нужно подать сигнал, — заметил Кратер. — Но какой? Ущелье слишком узкое и глубокое, чтобы увидеть световой сигнал, а расстояние между нашими отрядами, вероятно, будет таким, что крик не услышишь.

— Способ есть, — сказал ликиец-пастух. — Рядом с крепостью есть пост, где эхо отражается несколько раз от стен ущелья. Звук трубы можно отчетливо услышать с большого расстояния. Я пробовал это много раз со своим рожком, просто чтобы скоротать время, когда пас овец.

Александр посмотрел на него:

— Как твое имя, ликиец?

— Мой хозяин звал меня Ох, что по-персидски значит «ублюдок», но мое настоящее имя Ред.

— Выслушай меня, Ред: если ты говоришь правду и проведешь нас в тыл к персам, я тебя озолочу. Ты получишь золота столько, что хватит прожить в довольстве остаток твоих дней, ты сможешь вернуться на родину, купить самый лучший дом, рабов, женщин, скотину — все, чего пожелаешь.

Проводник ответил, не опуская глаз:

— Я сделал бы это и просто так, государь. Персы держали меня в рабстве, колотили и наказывали без причины. Я готов отправиться с тобой в любой момент.

Леоннат выглянул наружу:

— Снегопад кончается.

— Прекрасно, — сказал Александр. — Тогда распорядитесь насчет ужина и всем, кто пойдет с Кратером, дайте запас вина. Объявите денежную награду тем, кто вызовется добровольно, потому что придется выступить вскоре после ужина: персы никак не подумают, что у нас хватит глупости так скоро сунуться к ним снова. А мы последуем за Редом сразу после первой стражи.