Три портрета эпохи Великой Французской Революции, стр. 35

В декабре, через полтора месяца, то, чего они оба хотели и чего, хотя и по разным мотивам, оба боялись, предвидя неисчислимые препятствия на пути к их счастью, совершилось.

Но случилось так, что одновременно или почти одновременно две-три недели спустя после сближения с Софи произошли разрыв Мирабо с Сен-Морисом и затем бегство из крепости Жу. В течение короткого времени Мирабо дважды грубо нарушил законы королевства и из всеми почитаемого и для всех желанного знатного гостя лучших домов Понтарльо превратился в беглеца, разыскиваемого полицией преступника.

Софи де Моннье познала не только радость разделенной любви; на ее слабые женские плечи почти с первых же дней пал и немилосердно тяжелый груз жесточайших испытаний.

XI

Знаменитый роман Оноре де Мирабо с Софи де Моннье с его неожиданными поворотами событий, невероятными приключениями, драматизмом коллизий, наконец, давно уже не встречавшейся силой взаимной любви, преодолевавшей неисчислимые препятствия, так потряс Францию XVIII века, что эта действительная история реальных, многим известных лиц захватила современников, может быть, больше, чем литературная история кавалера де Грие и Манон Леско в пользовавшемся в ту пору исключительной популярностью романе аббата Прево.

Необычайный интерес, проявленный к этому роману Мирабо, в известной мере объясняется и тем, что ни одному другому событию своей бурной жизни знаменитый трибун не уделял столько внимания. Роману с Софи Моннье посвящены три тома изданных посмертно собраний его сочинений21 и ряд сборников. Наконец, о нем написано множество сочинений.

Но за этим особым вниманием преимущественно к романтической и по большей части внешней стороне этой мужественной борьбы двух любящих существ незаметно отошли в тень, а затем почти полностью исчезли некоторые важные аспекты этой во многом необыкновенной истории.

Ведь роман с Софи Моннье принял вскоре же для обоих героев крайне острую форму не сам по себе — мало ли адюльтеров с замужними дамами тянулись многие годы во Франции XVIII века (и, может быть, не только XVIII), не нарушая существенно ни благополучия, ни спокойствия участников этого своеобразного треугольника. Роман стал драматичен с того момента (он наступил, правда, очень скоро), когда граф Сен-Морис в бурной сцене 1 января 1776 года объявил Мирабо, что аннулирует все предоставленные узнику льготы и свободу и обязывает его подчиниться режиму заключенного. Мирабо попросил смиренно у Сен-Мориса разрешения явиться — в последний раз! — на бал, устраиваемый в честь короля 14 января. Губернатор милостиво оказал ему эту любезность.

Бал 14 января действительно стал для Мирабо последним, но лишь потому, что он не возвратился в крепость Жу; он бежал.

Здесь мы подходим вплотную к вопросу о том, что же послужило причиной разрыва графа Сен-Мориса со своим пленником, которому он раньше благоволил, и что заставило Мирабо бежать из крепости Жу?

Сам Мирабо позднее не раз объяснял причины разрыва с комендантом Жу и Понтарлье и последовавшего затем бегства из крепости, настойчиво повторяя, что единственной реальной причиной разрыва двух взаимно дружески расположенных людей был ставший Сен-Морису известным роман его пленника с маркизой Софи де Моннье. Граф Сен-Морис, по версии Мирабо, сам был, дескать, давно неравнодушен к госпоже де Моннье, и охватившее его чувство ревности подсказало ему сначала недоброжелательные, враждебные к Оноре-Габриэлю письма его отцу маркизу де Мирабо, а затем, в начале января 1776 года, репрессивный, строго ограничительный режим в узких пределах крепости Жу, на который он обрекал своего пленника22.

Но зыбкость, неосновательность этой версии вполне очевидна. Около ста лет тому назад на это обратил внимание еще Шарль де Ломени, продолживший с успехом дело своего отца.

Мирабо указывал на эти ничем не подтверждаемые мотивы резкой перемены в отношении графа де Сен-Мориса к своему полупленнику не в силу заблуждения, не потому, что он сам допускал эту вероятность, а для того, чтобы скрыть действительную причину предельного раздражения коменданта Жу и Понтарлье; оглашение этой истинной причины было ему, Мирабо, в то время, т. е. до революции, крайне нежелательно.

Возвратимся теперь к поставленному ранее вопросу: зачем, ради чего в нарушение законов ездил Мирабо в 1775 году в Швейцарию?

В тот образ нашего героя, который складывался до сих пор из суммы фактов, из всего рассказанного о нем, — образ человека без узды, без границ, транжиры и мота, распутника и искателя приключений, просвещенного, образованного и не лишенного циничного остроумия эпикурейца — словом, молодого аристократа, наиболее полно воплощавшего все родовые черты своей касты, пора, давно пора внести существенные поправки.

Нужно ли оспаривать тот образ, который невольно складывается в нашем представлении о Мирабо? Вероятно, нет. Указанные недостатки были ему, как и многим другим представителям феодальной знати, присущи; правда, нельзя забывать, что каждый вносил в них свои личные, неповторимые черты.

Но для правильного понимания образа во всей его противоречивости, для правильной оценки последующей роли Мирабо пе следует упускать из виду и забывать, что помимо выставленной напоказ даже с известной бравадой, вольной и, добавим, фривольной жизни графа Оноре-Габриэля Рикетти де Мирабо была еще вторая, тайная, тщательно скрытая от глаз посторонних, подпольная, нелегальная жизнь того же Мирабо.

С какого времени она началась? В своем месте это было точно указано: с 1774 года, с того дня, когда он начал писать «Опыт о деспотизме».

В нашем повествовании, после того как было изложено, когда и ради чего Мирабо написал свое первое политическое произведение, мы о нем более не вспоминали. А Мирабо? Он-то его ведь не мог забыть.

«Опыт о деспотизме» был для Мирабо не литературной забавой и не пробой пера на вольную тему; то был акт политической борьбы.

Мирабо — и в своем месте об этом уже шла речь — совершенно сознательно, по убеждению вступал в борьбу против деспотической власти. В своем сочинении — плохо ли, хорошо ли — он убеждал своих сограждан в том, что надо действенно бороться против деспотической власти, не останавливаясь перед насилием, чтобы вырвать власть у деспотов.

Для того чтобы эти взгляды, вся система аргументации могли дойти до народа, подвигнуть кого-либо на борьбу, надо, чтобы рукопись не покрывалась пылью в потайном ящике письменного стола автора, надо было, чтобы она была прочитана и, следовательно, ранее всего издана.

Но как это сделать? Ведь это было непросто, особенно для человека, находящегося под надзором полиции.

Пытался ли Мирабо ранее издать свою рукопись? Предпринимал ли он какие-либо конкретные шаги?

На эти вопросы нет тояного ответа, и его, вероятно, не может быть, поскольку историки не располагают источниками.

Оказавшись в 1775 году в крепости Жу и Понтарлье, на границе со Швейцарией, и пользуясь довольно широко свободой, предоставленной ему Сен-Морисом, Мирабо, естественно, должен был попытаться воспользоваться этими возможностями. Целью его тайных поездок в Швейцарию и были переговоры с издателями о публикации его рукописи «Опыт о деспотизме».

Знал ли об этом Сон-Морис? Первоначально, разумеется, нет. Но, как губернатор пограничной области, он имел свою агентуру, и, видимо, в конце декабря к нему стали поступать сведения о поездках Мирабо в Швейцарию (что при всех обстоятельствах было уже нелегальным, противозаконным действием), а затем, в начале января, получил прямые, документальные подтверждения, что целью этих поездок было издание антиправительственных сочинений.

Сен-Морис был либералом и просвещенным человеком; он охотно за чашкой кофе вместе с Мирабо восхищался Жан-Жаком Руссо и осуждал в принципе деспотизм. Какой слывший современным, образованным дворянин рискнул бы объявить себя приверженцем деспотизма?

Граф Сен-Морис был губернатором и военачальником пограничной части королевства; он представлял здесь власть короля и был призван защищать его интересы. Он не мог допустить, чтобы у него под носом вверенный его попечению поднадзорный тайно, за пределами Франции, налаживал издание антиправительственных книг!