Промышленникъ, стр. 36
«Ну вот, вместо презентационного ролика получился первый в мире фильм ужасов. И ведь помнят, что это по сути иллюзия, а реагируют так, словно паровоз сейчас прорвет простыню и вылетит прямо на них».
На смену триллеру пришел комедийный ролик, в котором один человек поливал свой сад из шланга, а другой периодически на него наступал. На шланг, а не на сад, разумеется. Вроде бы до крайности незатейливый юмор, у самого Александра вызвавший разве что слабую улыбку, но благодарные за избавление от железнодорожного монстра зрители встретили его так, как будто бы это было полноценное цирковое представление. Хохот, веселые возгласы, сдавленные смешки – в общем, эта часть демонстрации пришлась по вкусу всем. Но окончательно добил их гвоздь показа – ролик, в котором главные роли исполняли они сами.
– Ах ты ж!
– Нет, это как же? Каким же образом, господа?
– Феноменально!.. И когда только успели?
«Господи, большие дети! Делов-то – скрытно установить камеру на проходной да поснимать денек, как они приходят и уходят с работы. Потом поработать ножницами, собирая из дюжины лент одну, не такую уж и длинную. И все, восторга – полные штаны».
Кстати, господа изобретатели тоже не остались равнодушными к собственной работе: Александр Самарский как-то странно моргал, будто бы изо всех сил стараясь не прослезиться, а у Иосифа Тимченко было столь одухотворенное лицо, что заказчику даже становилось неудобно. За свой абсолютно не восторженный образ мыслей.
«Да если бы не мой пинок животворящий, они бы и дальше копошились со своими усовершенствованиями и доработками. Дайте нам возможность, мы справимся за год… Как же! Нет, фотоаппарат действительно получился переносной – вот только, кроме него, больше ничего утащить и нельзя. Прямо пушинка получилась, ага. Всего каких-то четыре килограмма. Плюс магниевая вспышка. И три сменных объектива. И штатная катушка с пленкой, по виду более всего похожая на бигуди, аж на целых десять кадров. Прямо мечта шпиона получилась: висит, значит, на шее увесистый фотоаппарат, которым можно и документики важные поснимать, а случись такая нужда, так и по голове кого-нибудь хорошенько отоварить. На горбятнике в специальном рюкзаке повышенной вместимости – остальные причиндалы и расходники. А в руках – руководство пользователя. Всего-то на тридцать страниц – так, самый минимум. Ну уж нет, вы от меня так просто не отделаетесь!»
Справедливости ради нужно отметить, что отделываться от князя Агренева ни один из изобретателей даже и не помышлял. Наоборот! Впервые вкусив неограниченного финансирования (связанного, увы и ах, с довольно строгим контролем и отчетностью), работы на отличнейшем оборудовании с первосортными материалами, а также полного материального достатка, они и дальше желали сотрудничать. Вернее, не сотрудничать, а просто плодотворно и с полной самоотдачей работать по всем своим специальностям (русский изобретатель – существо многогранное, ага), причем именно в Русской оружейной компании. А перед этим не менее просто подписать бумаги, которые кое-кто из изобретательской и инженерной братии уже успел поименовать «золотым» контрактом Агренева.
Погас свет на экране, вновь появились трепетные язычки пламени на кончиках витых восковых свечей… Взгляды и головы всех присутствующих как по команде повернулись к Александру.
– Господа. Позвольте поприветствовать вас в начале новой эры. Эры кинематографа!
Глава 7
Ночь… Благословенная тьма, укрывающая людей своим покрывалом тишины и покоя, дарующая им отдохновение сна. Или время. Без помех поворошить свои мысли и воспоминания, рассортировать их и разложить в правильном порядке. Один из постояльцев Ковенской тюрьмы коротал свои ночи именно так – вспоминал и думал. Не мешали ему ни холод, веющий от стен камеры, ни жесткий лежак, никогда не ведавший на себе матраса или хотя бы сена. И даже раскатистый храп других арестантов воспринимался чем-то незначительным, вроде писка комара над ухом. Лучше уж храп, чем их попытки его разговорить или даже завязать знакомство. Ночь, полная тягостных мыслей, крепкий сон днем – последние время его не тревожили даже допросами, да и адвокат что-то перестал приходить… Не важно. Главное он знал и свято в это главное верил – командир своих не бросает! Именно эти слова Демид раз за разом повторял, когда на сердце приходила тоска. В эту же ночь она давила особенно сильно. Седьмая ночь в камере. Долгая, длинная, бессонная…
Зато утренняя побудка вышла – лучше и не придумаешь. Едва слышно забренчала связка ключей в руках надзирателя, глухо проскрежетал замок, и отворившаяся ровно наполовину дверь пропустила в камеру очередного ее постояльца. Пока проснувшиеся «аборигены» (до завтрака-то еще полчаса, самый сладкий сон досмотреть мешают) таращились на непонятное пополнение, внешний вид коего вводил их мысли в полный раздрай, новичок без особой спешки осмотрелся. Хмыкнул, заметив специфический предмет, который некоторые заключенные именовали весьма поэтично и возвышенно Марьей Ивановной, а те, кто не обладал тонкой душевной организацией, обзывали обидно и просто – парашей. Повел носом (но морщиться не стал, ибо воняло в пределах допустимого) и продолжал всматриваться в сумрак камеры до тех пор, пока не заметил широкую спину в черном бушлате. Опять хмыкнул, привычным жестом поправил ЗОЛОТУЮ запонку на левой руке и под тремя десятками взглядов неспешно прошествовал в угол камеры. Именно прошествовал – до крайности вальяжно и неторопливо, словно бы и не в тюрьме находился, а так, гулял себе по городским улочкам в знойный летний день. Дорогущая одежда, уверенно-ленивые движения и полнейшее пренебрежение к остальным собратьям по жизненным невзгодам – все это выдавало в нем птицу высокого полета. А раз так, то и прегрешения у такого господина могли быть только одни. Вернее, одно, но во всем его многообразии и сложности: а именно – мошенничество. Сразу становилось понятным и его высокомерие, дополненное господскими замашками. Ведь одно дело – с помощью зуботычины вытряхнуть кошелек у какого-нибудь пьяного (или трезвого, невелика разница) недоумка, ну или там – показав ножик-режик. С такой работенкой любой вахлак справится, тут особого ума не надо. И совсем другое дело, когда этот же кошелек добровольно раскрывают на всю ширь и глубину, не забывая слезно благодарить за то, что их денежками не побрезговали. А потом пригласят заходить еще, коли желание будет. Тут и голова соответственно моменту соображать обязана, и язык должен быть подвешен как надо. Связи там всякие, знания господские – какой вилкой рыбу ковырять, а какой в котлету тыкать, танцульки-стишки и все такое прочее. Одним словом, ума прямо-таки палата должна быть. Царская, ага. Странно только, что такую важную птицу к обычным воришкам да убивцам определили: обычно им хоромы куда как лучше отводят…
– Ох!
«Не заметив» выставленной в проход между нарами ноги, новенький спокойно на нее наступил. И без малейших угрызений совести отдавил, всей своей немаленькой тушей. После чего, судя по легкому хрусту в ступне, «забывчивому» светил тюремный лазарет, то есть чистые простыни, много света и улучшенное питание. Остальные, по всей видимости, таких блестящих перспектив не осознали, так как проход моментально освободился от всего, на что только можно было бы наступить.
– Погуляй немного, доходной.
Жилистый арестант гневно вскинулся, и совсем было хотел отказать (вернее, послать, далеко и надолго), но под взглядом просителя удивительно быстро увял и резво освободил нагретое место. Подскочил и его сосед, вечно хмурый бугай в странной, но удивительно удобной черной одежонке. Уж как только ни пытались у него вызнать, где можно обзавестись такими шикарными вещичками, все отмалчивался, ирод. Одно слово – душегубец и жмот, ибо ни себе ни людям! Правда, в этот раз вся его хмурость да неприветливость куда-то подевалась – наоборот, глаза так вылупил, словно собственноручно заделанного покойника рядышком увидал.