Первый особого назначения, стр. 17

— Ром, — быстро назвал новый город Танин отец.

— Нет такого города! — тотчас же загремело кругом. — Рим есть, а Рома нет… А Рим вы сами уже говорили!

Оля лихорадочно листала географический атлас.

— Есть и Рим и Ром, — засмеялся инженер Левченко. — Только Рим — в Италии, а Ром — в Соединенных Штатах Америки.

— Есть Ром, — сказала Оля с удивлением.

Зажицкий надолго задумался.

— Мурманск — говорили, Москва — говорили, Мариуполь… Магдебург… Нету больше городов на «м», — сдался он. — Штук сто уже, наверно, сказали.

— Нету? — переспросил Танин отец. — Да ну?

— А разве есть? — удивился Вовка.

— Конечно. Хотите, я назову десять городов на букву «м»?

— Наверно, опять какие-нибудь иностранные, — сказал Женька.

— Нет, зачем же. И у нас в стране еще много осталось городов, названия которых начинаются с буквы «м». Магадан, Мга, Мариуполь, Мама, Мензелинск… — Он считал, загибая пальцы. — Молодечно, Мстиславль, Мосты, Мелекес, Медногорск… Десять. Хватит?

— Вот это да! — только и произнес Женька.

— Но все-таки я себя победителем не считаю, — вдруг сказал Танин отец. — По правде говоря, я уже истощил все свои запасы городов, которые кончаются на букву «м». Так что еще одно последнее усилие, мой друг Евгений, и я бы сдался. Честное слово.

— Ну, что вы, — скромно ответил Женька. — Вас победить нельзя.

В эту минуту у двери раздался звонок.

— Это мама пришла! — закричала Таня, бросаясь в коридор.

— Ну, раз пришла хозяйка, — сказал инженер Левченко, — значит, надо кончать игры. Пошли встречать.

Он быстро встал и легко, как ходят только очень молодые люди, зашагал к двери. И ребята бросились за ним.

В прихожей снимала с себя пальто невысокая худенькая женщина, поразительно похожая на Таню. У нее были такие же, как у Тани, большие серые глаза и такие же золотистые волосы. Только у Тани они были заплетены в две косички, а у ее мамы уложены на затылке тугим тяжелым узлом.

— О! Собрались уже гости! — звучным чистым голосом сказала она и улыбнулась.

— Мы уж тут совсем расщелкались зубами, — сказал Танин отец. — Чайник кипеть устал.

— Вот это кстати. Я тоже умираю — хочу чая. Ну давайте все в столовую.

— Сюда, сюда! — уже звала Таня, распахивая дверь.

За дверью оказалась большая комната. Здесь стоял стол, а на столе Степка увидел чашки, тарелки, вилки, ножи и посередине — большущий пирог с румяной выпеченной цифрой «13». Тане исполнилось тринадцать лет.

— Ну, прошу гостей к столу! — пригласил инженер Левченко.

За стол усаживались молча. Но понемногу стеснительность прошла. Зазвякали ложечки в чашках, и пирог под руками Таниной мамы вмиг оказался нарезанным на аккуратные треугольные ломти. А Пончик даже до того расхрабрился, что украдкой вытер о скатерть руки. Впрочем, это не ускользнуло от внимания Оли, и она толкнула Вовку локтем.

После чая стол отодвинули к стене, и Алексей Макарович — так звали Таниного отца — включил радиоприемник. Засветился зеленый огонек.

Танина мама предложила поиграть в «буриме». Никто не знал, что такое «буриме», и Таня объяснила, что это стихи, написанные на уже готовые рифмы.

— Ну! Это легко! — сказал Вовка. — В стихах самое трудное — это рифму подобрать. Я уже пробовал сочинять стихи. Ничего не вышло.

— Много ты понимаешь! — ответил Женька.

На небольших листках бумаги все записали рифмы: «рожденье», «стихотворенье», «пирог», «мог», «чаю» и «желаю».

— За лучшее стихотворение будет премия! — объявила Танина мама.

Степка никогда не писал стихов. И, сколько ни бился, у него ничего не получилось. Зато у Женьки и у Алексея Макаровича стихи вышли замечательные. Женька написал так:

А у Алексея Макаровича стихи получились такие:

Премию Танина мама присудила Женьке. Потому, что он сохранил все рифмы. А Алексей Макарович вместо «желаю» написал «пожелаю». Да он и сам признал себя побежденным.

Танина мама на минутку вышла из комнаты и вернулась с большой книгой в руках. Это был однотомник Пушкина, который она и вручила Зажицкому.

Степка разорвал бумажку со своими стихами в клочки. Он наотрез отказался их прочесть. Ну, что поделать, если у него нет поэтического таланта!

— Зря ты разорвал, — с сожалением сказала Таня. — Наверно, у тебя получились очень хорошие стихи.

— Ну да, хорошие! — уныло отмахнулся Степка.

— Ну, а теперь танцы! — воскликнул Алексей Макарович и, подойдя к Таниной маме, с поклоном пригласил ее на вальс, который в это время зазвучал из радиоприемника.

— Какая у тебя мама! — сказал Степка Тане, с восхищением глядя, как закружились по комнате Алексей Макарович и Танина мама.

— Какая? — весело спросила Таня, заглядывая ему в лицо блестящими глазами.

— Молодая, — сказал Степка.

— А папа?

— И он тоже… Совсем как молодой…

К Тане подбежал Костя и пригласил ее танцевать. Они тоже закружились в вальсе. А Степке вдруг сделалось отчего-то грустно. Он танцевать не умел и, отойдя в сторонку, уселся на диван.

Кончился один танец, начался второй. Женька танцевал с Олей, Слава Прокофьев — с Пончиком, а Костя — по-прежнему с Таней. Он, будто нарочно, так и норовил пройти с ней в танце поближе к Степке.

Внезапно, очутившись рядом с диваном, на котором сидел Степка, Таня сказала:

— Извини, Костя… Я устала. Я лучше немного посижу.

И она села рядом со Степкой, оставив растерявшегося Костю посреди комнаты.

— Ты не умеешь танцевать? — спросила она Степку, у которого почему-то громко и часто забилось сердце.

— Нет, не умею, — сказал он.

— Давай я тебя научу. Это легко.

— Я не научусь. У меня слуха нет.

Таня внимательно взглянула на него и вдруг сказала быстро, словно торопилась скорее выговориться:

— Ты, по-моему, Степа, просто очень скромный. Ты всегда такой? Ты просто… Ты просто… — Она покраснела и докончила: — Ты самый, самый хороший из всех ребят. И только сам этого не понимаешь…

Таня замолчала и закусила губу, словно вдруг пожалела о словах, которые вырвались у нее. И так сидели они молча, как будто сговорились послушать музыку. А музыка звучала печально и тихо. Но Степке не было грустно. В нем самом, будто бы где-то внутри, тоже тихая и певучая, чуть слышно звучала музыка.

По комнате кружились пары. Тень от абажура прятала углы в мягкой полутьме. И вдруг Степка вздрогнул. Взгляд его случайно упал в тот угол, где сидел Костя. Гвоздев смотрел на него, насупившись, с непонятной злостью.

Часть вторая

Глава первая

Не так уж трудно распознать, когда наступает осень, когда — зима, а когда — весна. Пожухнут, словно сомнутся, приникнут к земле пожелтевшие травы, повеет холодный пронизывающий ветер, наползут на небо лохматые тучи, заморосит, будто из частого сита, надоедливый дождь, закружится увядшая листва — значит пришла осень. Замелькают в воздухе торопливые снежинки, схватит морозцем унылые осенние лужи — это наступила зима, и пора надевать теплые шапки да пальто. А весной чернеют, оседают подтаявшие сугробы, словно расплавленное золото, мчатся вдоль тротуаров говорливые сверкающие под солнцем ручьи, и в распахнутые окна врываются победные раскаты первых гроз… И только лето приходит незаметно. У него не бывает особых примет. Наверно, потому-то и придумано так, что занятия в школах кончаются на границе весны и лета. И как только умолкнет, отзвенит последний голосистый звонок, как только закроются до осени школьные двери, сразу становится понятно — наступило лето.