Я стану твоим врагом (СИ), стр. 22

И всё же третий скандал за прошедший месяц стал последней каплей для Северины: чаша весов дрогнула, увлекая бывшую верную незаменимую помощницу вместе с собою вниз. Императрица пожелала отправить её подальше от двора — и предложение Ликонта пришлось как нельзя кстати. Синей баронессе были не рады в Авероне — по крайней мере, сейчас — а в Валлии для неё открыта, можно сказать, новая жизнь.

Северина прокрутила разговор в голове несколько раз, прежде чем позвать леди Марион — удивительно, но даже ей было сложно вести подобный разговор с баронессой, хотя императрица много лет, без всякого сожаления изгоняла неугодных придворных со двора.

Марион выслушала её с непробиваемым выражением лица. Как всегда, баронесса не высказала своего недовольства, не проронила ни слова против императорской воли, но Северина знала — в этот самый момент она потеряла самое главное, что было в её личной помощнице и телохранителе — преданность. В тот миг, когда императрица начала говорить, с каждым словом, от которого каменели черты посеревшего лица баронессы, она по капле теряла её верность, её лояльность к патронессе, её готовность порвать в клочья тех, кто угрожал бы авторитету, репутации, здоровью и жизни императрицы. И это оказалось тяжело.

— Скажи мне что-то, — не выдержала тогда Северина, устав ждать от неё реакции. — Марион!

Воительница смерила её взглядом — таким, каким она смотрела на Августу в моменты её диких выходок — и очень спокойно спросила:

— Что вы хотите от меня услышать, ваше величество?

И в тот миг Северина поняла, что доверительные разговоры остались в прошлом. Синяя баронесса могла молчать — но никаких слов не требовалось ей, чтобы осознать главное: Марион не забудет предательства и унижения, пережитого в рабочем кабинете императрицы. А значит, об этом нельзя забывать самой Северине, ведь жалость к неприятелю — самая худшая вещь из возможных. Она не могла считать отныне леди Марион другом, а значит, баронессе придется провести в Валлии долгие, долгие годы…

Марион вспоминала об аудиенции, сидя верхом на коне и в полном облачении. Она, как капитан столичной стражи, и её воины сопровождали делегацию до самого выезда их из города. Это был последний день её службы у императрицы. Северина отпускала её домой, в фамильный замок Синих баронов, чтобы привести дела в порядок и должным образом подготовиться к переезду. Принцесса Таира с эскортом отправлялась в Галагат уже через три месяца — монархи спешили, заключая союз, едва выдерживая положенные церемонией сроки — а с ней отправится в путь и сама Марион.

Пожалуй, лишь печальные известия из дому, полученные накануне аудиенции, помогли ей держаться, не поддаваться уничижительной волне, окатившей, казалось, всё её существо. Никогда прежде Марион не чувствовала себя настолько раздавленной, побитой и униженной — как старая брехливая псина, которой дает пинка хозяин…

Письмо, полученное накануне, было написано управляющим и имело крайне лаконичное содержание: благородный сэр Кеннет, занимавшийся воспитанием Синего баронета Михаэля, тихо скончался во сне от затяжной хвори, кончину от которой давно пророчили все лекаря…

Судьба подбрасывала ей испытания одно за другим, и Марион не знала, хватит ли у неё сил победить в бесконечной борьбе. Будто недостаточно было того, что она потеряла Магнуса! Будто недостаточно свалившихся на неё проблем, вражды с Ликонтом и внезапного помешательства Северины, решившей покончить с верной многолетней службой и отправить её на вражескую территорию, чтобы навсегда избавиться от непростой ситуации, сложившейся вокруг фаворитки — а уж в том, что вернуться в Аверон в ближайшие несколько лет ей не удастся, Марион не сомневалась. И вот теперь — друг семьи, почти родственник, близкий человек, единственный, кому могла она доверить воспитание своего сына…

Михаэль поедет вместе с ней, это решено. Марион знала, что такое жизнь при монастырях, куда отправляли отроков влиятельные родители в подобных случаях. Нет. Довольно. Из-за проклятой войны, проклятой службы и проклятой императрицы она потеряла почти десять лет драгоценной жизни её сына. Её не было рядом, когда он болел и нуждался в ней, когда он радовался своим успехам, когда звал, проснувшись с криком от ночных кошмаров. Довольно, довольно! Её мальчик остался сейчас совсем один, и не было рядом никого, кто помог бы пережить горе — сэра Кеннета Михо считал почти дедушкой, и потеря его была значительной для детского сердца.

Валлия — не самое лучшее место для того, чтобы растить ребенка, но Михо скоро станет совсем взрослым… ещё всего семь лет — и он войдет в права наследия замка и земель Синих баронов. Тогда она сможет отпустить его, позволить жить самому. А до тех пор… её мальчик нуждался в ней, её ласке и заботе, защите и любви. Он поедет с ней, это решено.

И если ублюдок Ликонт только попробует косо взглянуть в сторону Михаэля, только попробует…

Марион остановила коня, гаркнула команду, выстраивая воинов по обе стороны городских ворот, отъехала, пропуская делегацию через подвесной мост.

Почетный караул отдал честь валлийским гостям, отсалютовав бывшим врагам копьями, и ехавший чуть позади крон-принца герцог придержал коня, останавливаясь напротив неё.

— До встречи в Галагате, леди Марион, — Нестор удерживал поводья левой рукой, позволяя складкам плаща скрыть то, что осталось от правой. — Я буду ждать вас с большим нетерпением.

Шлем скрывал половину её лица, но Нестор увидел, как дрогнули её губы. Поняла…

Поняла, кто уговорил Северину спровадить буйную воительницу подальше от реннского двора. Поняла, кто спланировал свою партию на много ходов вперед, поняла…

Ведьма промолчала.

Ликонт жестко усмехнулся — одними губами — и чуть нагнулся вперед, внимательно рассматривая аверонскую вязь на капитанском шлеме воительницы. Сегодня был последний день её службы, последний раз, когда она одевала капитанский доспех. Догадывался ли об этом Ликонт, Марион не знала — и уже не хотела знать, не желая думать именно сейчас о том, что ещё приготовил ей ненавистный генерал.

— Знаменитая реннская сталь, — герцог качнул головой, вновь выпрямляясь в седле. — Сталь — крепкий металл, леди Марион. Она ломается, но не гнется.

Нестор тронул поводья, догоняя крон-принца. Ехавший впереди, сразу за принцем Орестом Януш оглянулся, выискивая Марион глазами среди рядов закованных в латы воинов, и тотчас отвернулся, когда патрон подъехал к ним.

Валлийская делегация проехала подвесной мост, и любопытствующие горожане, шумно прощавшиеся с будущим супругом любимой принцессы, принялись расходиться по домам…

Часть 2. Эпидемия

Он встряхнул колбу, перемешивая споры плесени и питательную среду, и плотно закрыл колпачком. Приготовленной смеси хватило на пару десятков таких колбочек, настаивать которые приходилось в полной темноте — подвал его лаборатории как нельзя лучше подходил для этого.

Получение нового лекарства занимало долгих четырнадцать дней. Вначале следовало дождаться появления зеленовато-синей плесени на порченом хлебе или фрукте, затем пять дней настаивать отделенные споры в полной темноте, и ещё семь — в специальной смеси, разлитой по чистым колбам. Только после этого жидкость можно было фильтровать и быстро морозить, чтобы избежать повторного разложения уже готового лекарства. С заморозкой приходилось сложнее всего — Януш использовал для этого нижний подвал лаборатории, где на стенах выступала изморозь, а принесенная вода покрывалась ледяной коркой.

За годы войны Янушу приходилось встречаться с многочисленными случаями ампутаций конечностей и многочисленных заражений от, казалось бы, совершенно безвредных царапин, погубившей великое множество людей.

Он ничего не мог сделать, но каждый раз, бессильно наблюдая за тем, как мучился и умирал на его руках человек, ненавидел собственную беспомощность так сильно, что это не давало покоя даже во сне. Он начал опыты и эксперименты ещё тогда, в первый год войны, выкраивая драгоценные часы, минуты покоя, не давая отдыха уставшему мозгу, заставляя себя думать и искать решение.