Пир горой, стр. 11
– Голубчик, Яков Трофимыч, что же это такое?..
– Люблю тебя, Аннушка, а Капитошку в порошок изотру…
Агния Ефимовна воспользовалась этим моментом и догнала Капитона уже в передней. Здесь она прямо бросилась к нему на шею, обняла и, глядя в глаза, шептала:
– Милый, милый… как я тебя люблю!.. И ненавижу и люблю…
Капитон от неожиданности ничего не мог выговорить. Он чувствовал ее горячее дыхание, чувствовал, как две тонких руки обвили его шею, и не мог шевельнуться.
– Агния Ефимовна… – шептал он, набирая воздуха.
– Какая я тебе Агния Ефимовна? Нет здесь Агнии Ефимовны, а есть только безумная женщина… Ну, взгляни ласково, сокол ясный!..
Она и плакала, и смеялась, и припадала к нему головой.
– Сколько я ждала… сколько мучилась… Та разве это понимает? Девчонка она несмысленая… Ты будешь мой, мой, мой… Утоплюсь, руки на себя наложу, а будешь мой. Милый, миленький, родной!..
Этот безумный бред обжег Капитона огнем, и он даже пошатнулся на месте, как пьяный, а потом сильной рукой обнял обезумевшую женщину. Она только закрыла глаза и вся распустилась, точно подкошенная. Эта немая сцена была прервана послышавшимися шагами Анны Егоровны. Агния отскочила, посмотрела кругом безумными глазами и захохотала, как русалка.
– Это мой слепыш меня ревнует… – объяснила она Анне Егоровне. – Понимаешь? Съел он меня… А ты думаешь, взаправду он говорил про Капитона? Ничего, все уладим…
Капитон только опустил глаза и молча простился с сумасшедшей хозяйкой. Агния Ефимовна бросилась к окну и смотрела, как Капитон усаживал жену в экипаж, – она ждала, что он оглянется на окно. Но он не оглянулся… Она, когда тронулся экипаж, погрозила вслед уезжавшим кулаком и опять захохотала.
– Ловко, Агнюшка! – хвалил слепой и тоже смеялся. – Как я его ошарашил… Турманом вылетел. Носи, не потеряй… Что он тебе говорил?
– Да ничего… Трясется весь, как осиновый лист, и сказать ничего не может. Даже жаль…
– Больно сердит, а на сердитых воду возят. Жаль только Аннушку…
– Ее-то чего жалеть? У ней сейчас отец богатый…
– Отец-то отцом, а муж-то, видно, милее… Как она меня тут улещала помириться с Капитоном. Даже расплакалась… Конечно, слаба ваша женская часть…
Все это было только началом устроенной Агнией Ефимовной облавы на Капитона. Следующим номером явилась крупная размолвка с дядей Лаврентием Тарасычем, который, не говоря худого слова, прямо выгнал племянника в шею. Положение Капитона получилось критическое, и он сразу обозлился на всех и кончил тем, что уже сам разругался с Егором Иванычем и даже выгнал его из своего дома.
Последнее случилось благодаря бестактности Егора Иваныча. Старик, узнав о размолвке зятя с Густомесовым и Лаврентием Тарасычем, начал его уговаривать помириться.
– Нехорошо, Капитон… Ты помоложе, мог бы и стерпеть. Не чужие люди… Может, тебе же добра желают.
– А тебе какое дело до меня? – грубо ответил Капитон.
– Как какое? Ведь моя дочь-то… Да ты никак очумел!..
– Была твоя, а теперь моя…
– Капитон, не форси!.. Капитон, утиши свой характер…
– Да ты что ко мне пристал-то, старый черт?..
Тут уж Егор Иваныч обиделся и обругал зятя, а Капитон взял его за плечо и вывел в переднюю.
Очутившись на улице, Егор Иваныч опомнился и только тут понял, какую он глупость сделал. Не надо было трогать Капитона, когда он всердцах, а выждать, когда утихомирится, и потом усовестить. Огневой мужик, одним словом… Дальше старик понял, что теперь все обрушится на ни в чем не повинную Аннушку. И дочь жаль, и покоряться на старости лет не приходится. Капитон тоже не понесет повинную голову. Одним словом, как ни кинь – одинаково скверно. Старик даже всплакнул про себя. Очень уж горько ему показалось свое старое одиночество.
Крепился он целых три дня и наконец не вытерпел, отправился к Густомесовым и упросил Агнию Ефимовну съездить за Аннушкой.
– Да он меня еще убьет, Капитон-то, – отнекивалась она. – Право, уж я не знаю, Егор Иваныч…
– Ничего, не убьет, – уговаривал жену Густомесов. – Нас он, действительно, искрошит в крошки, а тебя не посмеет тронуть…
Агния Ефимовна еще ни разу не бывала в доме у Капитона и ехала туда в большом смущении. Тяжело переступать порог, за которым милый, хороший живет с другой. Аннушка ужасно обрадовалась гостье, она все эти дни проплакала.
– Я за тобой приехала…
– Ох, не отпустит он меня. Грозится всех убить… зверь зверем ходит.
– Ну, страшен сон, да милостив бог… Дай-ка я сама с ним переговорю.
Капитон встретил гостью довольно сурово, но она не смутилась, а прямо подошла к нему и заговорила:
– Ну, ударь… ну, убей!.. Ах, ты, Аника-воин!
– Зачем пришла-то?
– А как в сказке говорится: прилетела сорока-белобока и говорит: «Не кручинься, удал-добрый молодец, не печалуйся, а все будет по-нашему»…
Разговор с Капитоном продолжался довольно долго, так что Аннушке надоело ждать.
– Едва уговорила… – объяснила Агния Ефимовна, вернувшись в комнату Аннушки. – До смерти уморилась с твоим-то идолом. И меня пообещал убить в другой раз… Ну, едем.
Аннушка от души пожалела добрую приятельницу и долго целовала ее за услугу и заступу, а Агния Ефимовна закрывала глаза и отворачивала от нее лицо.
XI
Рассвирепевший Капитон сразу оборвал всякие отношения с дядей, с тестем и Густомесовым, заперся у себя в доме и кутил напропалую. Деньги у него еще оставались.
– Это я им открыл золото, а они меня в шею! – орал он пьяный. – Я им покажу… И всех зарежу. Да… А золота сколько угодно найдем.
Набрались у Капитона в доме такие же пьяные благоприя-тели из чиновников и купцов, – и пошел дым коромыслом. Анна Егоровна со страху по целым дням запиралась у себя в комнате и могла только плакать. Впрочем, один раз она попробовала уговорить мужа, но он так ее оттолкнул от себя, что несчастная женщина полетела на пол.
– Отстань, постылая…
Это последнее слово было тяжелее побоев. Оно окончательно убило несчастную женщину. Постылая жена… Ведь это хуже смерти. Она припомнила, как Агния называла своего мужа постылым, и понимала, что это значит. Перед ней точно самый свет закрывался. А ведь она привыкла к мужу и начинала его любить так хорошо, как любят скромные женщины. И вдруг ничего нет… В девятнадцать лет постылая, а что же дальше-то будет? Анна Егоровна в каком-то ужасе закрывала глаза и старалась совсем не думать об этом будущем. Вон отец уговаривает терпеть и не перечить мужу, а легко это делать?.. С другой стороны, Анна Егоровна была на стороне мужа, потому что все напрасно его обижали – и Густомесов и Лаврентий Тарасыч. Она не могла только понять, за что все так разом поднялись на него.
Тосковавший Егор Иваныч теперь частенько завертывал к Густомесовым отвести душу. Посылать Агнию Ефимовну за дочерью он стеснялся, а ждал, когда это сделает сам Яков Трофимыч.
– Вот так устроил Аннушке приданое… – сетовал старик, качая седой головой и вздыхая. – Где у меня глаза были, когда выдавал дочь замуж? Копил-копил да черта и купил… Ох, тошнехонько, Яков Трофимыч!..
– Сам виноват… Благодари бога, что жив ушел от милого зятюшки.
– Да я не о себе… Что я, мое-то все прожито, а вот как будет милая доченька жить со своим разбойником.
– А ты пойди да прощения у него попроси, что спустил тебя с лестницы.
– Ох, не говори: голова с плеч. А она-то, безответная, у меня его же, разбойника, выправляет…
– Уж бабы завсегда так. Одна им всем цена…
Назлобствовавшись, Густомесов начинал жалеть и посылал жену за Аннушкой. Агния Ефимовна обыкновенно и слышать об этом не хотела и соглашалась только после усиленных просьб.
– Видеть его не могу… – уверяла она. – Только уж для тебя, Егор Иваныч, неприятность себе сделаю.
Егор Иваныч упрашивал ее со слезами на глазах, и Агния Ефимовна отправлялась. Анна Егоровна приезжала, как всегда, спокойная и серьезная, точно ничего особенного не случилось, и никогда не жаловалась отцу на мужа. Но отцовское сердце чуяло, что дело неладно, и болело вдвойне. От дочери Егор Иваныч узнал, что Капитон составляет какую-то новую компанию и едет в тайгу один. Теперь старику опостылели и эта проклятая тайга, и это проклятое сибирское золото, из-за которого он загубил любимую дочь. Жила бы она тихо и мирно, вышла бы замуж за какого-нибудь скромного человека, а он, Егор Иваныч, на старости лет радовался бы. А тут вон что вышло… И не удумаешь, как быть. Если идти и покориться Капитону – еще хуже будет, потому неукротимый у него характер.