111 симфоний, стр. 95

В финале царят безудержное веселье и радость, как в финалах классических симфоний Гайдна или Бетховена. И форма больше напоминает о финале Героической, чем о привычных в XIX веке сонатных. Это вариации классического типа с обилием повторов, сохраняющие строение и характер темы. Однако они включены в более крупную трехчастную форму и тематически тесно связаны с первой частью (сходный принцип применен Брамсом в финале Четвертой симфонии, однако характер музыки прямо противоположен). Открывает финал звонкая фанфара солирующих труб, словно призывающих слушателей ко вниманию; завершает вступление тремоло литавры. Первый раздел — тема с четырьмя вариациями. Незамысловатую мелодию народно-танцевального склада играют виолончели. Она воспринимается как вариант свирельного наигрыша первой части. В вариациях тема изобретательно обогащается новыми оркестровыми, фактурными, полифоническими красками. Лирический склад отличает третью вариацию: нежные звуки солирующей флейты накладываются на вступительную фанфару трубы. После четвертой вариации начинается средний раздел финала. Он построен на подлинной студенческой песне — четко ритмованной, грубоватой, примитивной теме гобоев и кларнетов. Она также варьируется, окрашиваясь в комические тона, а затем начинается ее разработка. Здесь обнаруживается интонационное родство студенческой песни с темой вариаций первого раздела финала. Начало репризы возвещает фанфара валторн и труб, и вновь излагается тема и четыре вариации, но уже в ином оркестровом наряде, с новыми подголосками. Реприза звучит прозрачно, лирично, и тема финала все более сближается с главной партией первой части. Лишь последняя вариация и стремительная кода рисуют картину массового народного веселья, перекликаясь с кодами третьей и первой частей.

Симфония № 9

Симфония № 9, ми минор, ор. 95, «Из Нового Света» (1893)

Состав оркестра: 2 флейты, флейта-пикколо, 2 гобоя, английский рожок, 2 кларнета, 2 фагота, 4 валторны, 3 тромбона, туба, литавры, треугольник, тарелки, струнные.

История создания

90-е годы принесли Дворжаку всемирную славу. В 1890 году он с успехом гастролировал в Москве и Петербурге, Карлов университет в Праге и Кембриджский в Англии удостоили его почетного звания доктора, его пригласили преподавать в Пражскую консерваторию. Четыре последние симфонии опубликованы в известных издательствах. Дворжак — желанный гость в Англии, где на хоровых фестивалях исполняются его оратории, кантаты, «Stabat Mater», Месса, Реквием, иногда под его управлением. Он знакомит Лондон со своими симфониями, которые звучат и в Вене, и в городах Германии. А в 1891 году Дворжак получает от американской меценатки Дж. Тёрбер предложение возглавить Национальную консерваторию в Нью-Йорке: имя чешского композитора должно придать блеск недавно основанному ею учебному заведению. Перед отъездом в сентябре 1892 года Дворжак делает наброски заказанной ею кантаты на английском языке «Американский флаг» к 400-летию открытия Америки и заканчивает Te Deum, премьерой которого дирижирует уже в Нью-Йорке. На следующий день после его прибытия все местные газеты — английские, чешские, немецкие — с восторгом пишут о «величайшем композиторе всего мира», а затем в его честь устраивается торжественный вечер.

Поселившись недалеко от консерватории, Дворжак каждый день гуляет по Сентрал-парку, любуется его огромной голубятней, вспоминая о своих голубях в саду домика в деревне Высокой в горах Южной Чехии, где ему так хорошо работалось. Композитор тоскует по родным местам, по оставленным на родине младшим детям. В Нью-Йорке он продолжает вести привычный образ жизни: рано встает, а американские музыкальные мероприятия начинаются и заканчиваются поздно, поэтому он редко посещает оперу и концерты. Зато живо интересуется бытовой музыкой: «Ничего нет слишком низкого и незначительного для музыканта. Гуляя, он должен прислушиваться ко всем маленьким свистунам, уличным певцам, играющим на шарманке слепцам. Иногда я столь захвачен наблюдениями над этими людьми, что не могу от них оторваться, так как время от времени я улавливаю в этих обрывках темы, повторяющиеся мелодии, которые звучат как голос народа». Его привлекают негритянские и индейские напевы, песни американских композиторов в народном духе, прежде всего Стивена Коллина Фостера. Молодой негритянский композитор Харри Такер Берли знакомит его со спиричуэлс: «Они так патетичны, страстны, нежны, меланхоличны, дерзки, радостны, веселы… В любом музыкальном жанре может быть использован этот источник». И Дворжак действительно использовал их в различных сочинениях, написанных в Америке — струнном квартете и квинтете, скрипичной сонате и, конечно, симфонии.

Лето 1893 года композитор провел в местечке Спиллвилл в штате Айова, куда его пригласили переселенцы из Южной Чехии. Это «совершенно чешская деревня, у людей своя школа, своя церковь — все чешское», — писал Дворжак. Он порадовал местных стариков, играя им благочестивые чешские песни. Посещал он чешские фермы и в других штатах, любовался Ниагарским водопадом, а в августе участвовал в «Днях Чехии» в рамках Всемирной выставки в Чикаго, где дирижировал своей симфонией соль мажор и Славянскими танцами.

Первым и самым крупным произведением, созданным на американской земле, стала симфония ми минор. Ее наброски появились через несколько месяцев после приезда, 20 декабря 1892 года, а на последнем, 118-м листе рукописной партитуры написано: «Fine. Хвала Богу. Закончено 24 мая 1893 года». Премьера состоялась в знаменитом зале Карнеги-холл в Нью-Йорке 15 декабря 1893 года. Дирижировал известный немецкий дирижер А. Зейдль. Как писал Дворжак, «успех симфонии был столь велик, что в газетах говорилось — еще никогда ни один композитор не знал такого триумфа. Люди аплодировали так долго, что я должен был благодарить как король!?»

Национальная консерватория вручила автору премию в 300 долларов из своего фонда наград за «оригинальную симфонию». Она была повторена на следующий день и затем до конца года прозвучала еще дважды в другом городском зале, в Бруклине. В начале следующего года симфония была опубликована крупнейшим берлинским издательством Зимрока, причем корректуру правил не Дворжак, находившийся за океаном, а его друг и покровитель Брамс. Когда-то открывший никому не известного чешского композитора и рекомендовавший его своему издателю, Брамс трогательно продолжал помогать Дворжаку. Поскольку Зимрок издал три из написанных Дворжаком семи симфоний, а лондонский издатель Новелло — еще одну, то последняя симфония, ми минор, получила при первом издании № 5. Сам композитор считал ее то ли восьмой, то ли седьмой, полагая первую симфонию утерянной. Об этом свидетельствует титульный лист рукописи партитуры: «„Из нового света“ („From new world“). Симфония № 8». Лишь в середине XX века последняя симфония стала именоваться Девятой.

Она является вершиной симфонического творчества Дворжака и резко отличается от всех предшествующих. Как признавался сам композитор, «влияние Америки каждый, у кого есть нос, должен почуять в симфонии». Или: «Это сочинение я никогда бы так не написал, если бы не видел Америки». Действительно, в мелодических, гармонических, ладовых, ритмических оборотах, даже в оркестровой окраске некоторых тем можно услышать характерные особенности американской музыки, хотя композитор не цитировал фольклорных образцов. «Я стремился воспроизвести в моей симфонии особенности негритянских и индейских мелодий. Я не взял ни одной из этих мелодий… Я просто писал собственные темы, включая в них особенности музыки негров или индейцев, и когда я эти темы использовал, то применял все достижения ритмики, гармонизации, контрапункта и оркестровых красок для их развития», — разъяснял Дворжак. Впоследствии не раз писали о цитировании в симфонии одной широко популярной американской песни, не подозревая о парадоксе, с которым нередко сталкиваются фольклористы. Американский ученик Дворжака У. А. Фишер обработал тему медленной части для баритона и хора на собственный текст, и вся Америка запела эту песню, не зная о ее происхождении. В то же время показательно утверждение Дворжака: «Где бы я ни творил — в Америке или Англии, — я всегда писал истинно чешскую музыку». Это слияние исконно чешских и новых американских истоков придает стилю последней симфонии композитора уникальный характер.