Черты из жизни Пепко, стр. 35
– Послушайте, а где моя красная бумага? – умоляюще спрашивал хриплым голосом проснувшийся Селезнев.
Он шарил около себя руками и приходил в отчаяние: деньги были потеряны во время ночной прогулки. Этот случай рассмешил Спирьку до слез.
– Ах, Порфирыч, жаль мне тебя… Вот тебе и несгораемый шкап! Ошибку давал…
Старик вскочил, оделся и побежал в парк разыскивать потерянные деньги, а Спирька лежал и хохотал.
– Говорил вчера: отдай мне на сохранение… Ах, прокурат, прокурат!.. Ну, да деньги дело наживное: не радуйся – нашел, не тужи – потерял.
Через час вся компания сидела опять в садике «Розы», и опять стояла бутылка водки, окруженная разной трактирной снедью. Все опохмелялись с каким-то молчаливым ожесточением, хлопая рюмку за рюмкой. Исключение представлял только один я, потому что не мог даже видеть, как другие пьют. Особенно усердствовал вернувшийся с безуспешных поисков Порфир Порфирыч и сейчас же захмелел. Спирька продолжал над ним потешаться и придумывал разные сентенции.
– Может быть, бедный человек нашел твои десять целковых, ну, богу помолится за тебя… Все же одним грехом меньше.
– Не в этом дело… гм… последние были.
– А я так делаю: постоянно молю бога, чтобы самому кого не обидеть, а ежели меня кто обидит – мне же лучше. Так-то, малиновая голова…
Гришук и Фрей упорно молчали, как люди, которые шли на что-то с отчаянной решимостью.
– Эй ты, зебра полосатая, еще ейн фляш! – приказывал Спирька трактирному человеку и хохотал: слово «зебра» ему казалось очень смешным.
«Академия» была уже на первом взводе, когда появился Пепко в сопровождении своей дамы. Меня удивила решимость его привести ее в этот вертеп и отрекомендовать «друзьям». По глазам девушки я заметил, что Пепко успел наговорить ей про «академиков» невесть что, и она отнеслась ко всем с особенным почтением, потому что видела в них литераторов.
– Зачем ты затащил ее сюда? – журил я Пепку.
– Во-первых, дома у нас нет ни чаю, ни сахару, во-вторых, у меня башка трещит с похмелья, а дома ни одной капли водки, и в-третьих… да, в-третьих…
Пепко прищурил один глаз, покривил лицо и проговорил с особенной таинственностью, точно сообщил секрет величайшей важности:
– Я – несчастный человек, и больше ничего…
– Анна Петровна влюблена в тебя? – предупредил я исповедь.
– И даже очень… Три раза сказала, что скучает, потом начала обращать меня на путь истины… Трогательно! Точно с младенцем говорит… Одним словом, мне нельзя сказать с молоденькой женщиной двух слов, и я просто боялся остаться с ней дольше с глазу на глаз.
– Боялся, что она бросится к тебе на шею? Ах ты, шут гороховый…
Воображаю, как вознегодовала бы Анна Петровна, если бы только подозревала мысли Пепки. Мне вчуже было совестно за нее.
– Вы уж нас извините, барышня, – оправдывался Спирька за всех. – Человек не камень, в другой раз и опохмелиться захочет… Вышла у нас вчера небольшая ошибочка. Я так полагаю, что это не иначе, как от свежего воздуху. Ошибет человека, ну, он и закурит…
Девушка наскоро выпила стакан чаю и начала прощаться. Она поняла, кажется, в какое милое общество попала, особенно когда появилась Мелюдэ. Интересно было видеть, как встретились эти две девушки, представлявшие крайние полюсы своего женского рода. Мелюдэ с нахальством трактирной гетеры сделала вид, что не замечает Анны Петровны. Я постарался увести медичку.
– Я в первый раз вижу так близко этого сорта женщину… – говорила Анна Петровна с своей больной улыбкой. – Какая она красивая… Мне очень было интересно посмотреть на нее. Зачем вы меня увели?
– Нет, Анна Петровна, это не годится… Да и интересного мало. Лучше я вам расскажу…
Анна Петровна вздохнула и оглянулась, точно за ней по пятам гналась красивая тень этой жертвы общественного темперамента.
Появление «академии» имело роковое значение в нашем летнем сезоне, потому что послужило поворотным пунктом. Приходилось отсиживаться в своей избушке. На прогулки я выходил или ранним утром, или поздним вечером. Мне казалось, что все указывают на нас пальцами. Ничего не оставалось, как углубиться в роман для Ивана Иваныча, что я и делал. Правда, что эта роль падшего ангела доставалась нелегко, но человек может привыкнуть ко всему. Вообще было скверно и гадко на душе, и я долго не мог забыть нашей дикой прогулки по Второму Парголову. Специально для Пепки этот день принес некоторые специальные огорчения. Оказалось, что Анна Петровна приезжала с специальной миссией завести переговоры с Пепкой относительно Любочки, о положении которой она знала от Федосьи. Первая неудача не остановила медичку, и она явилась к нам вторично, но на этот раз вместо «академии» столкнулась с самой Любочкой, встретившей ее крайне враждебно, как явную соперницу. Произошла пренелепая сцена, причем Пепко очутился в положении свиньи, которую палят на огне со всех сторон.
– Вас кто просил заступаться за меня? – наступала Любочка на Анну Петровну с каким-то бабьим азартом. – Это мое дело…
– Да ведь я в ваших же интересах хотела поговорить с Агафоном Павловичем…
– Покорно благодарю… Знаю я, какие у вас интересы. Отбить хотите у меня Агафона Павловича, вот и весь сказ… Меня не проведете. А еще студентка!..
– Послушайте, вы забываетесь…
– Нет, это вы забываетесь и считаете меня круглой дурой. Не беспокойтесь, живая не дамся в руки. Не таковская… Самой дороже стоит. Я ведь не посмотрю, что вы ученая, и прямо глаза выцарапаю… да. Я в ваши дела не мешаюсь: любите, кого хотите, а меня оставьте.
Дальше последовала непритворная истерика, угрозы по неизвестному адресу и вообще скандал в благородном семействе. Положение Пепки было самое отчаянное, и он молча скрежетал зубами.
– Значит, мне остается только уходить? – закончила сцену Анна Петровна, обращаясь к Пепке. – Я вступилась в это дело именно потому, что имею несчастие принадлежать к одной с вами корпорации, и могу только пожалеть…
– И уходите, и не нужно!.. – голосила Любочка. – Жениха вы себе ищете, вот что… Да не туда попали. Адрес не тот…
В сущности своим неистовым поведением Любочка спасла Пепку в глазах Анны Петровны.
– Это ужасно… ужасно… – повторяла она, когда я провожал ее на вокзал.
– Да, и не совсем красиво…
– И вы можете так спокойно говорить об этом? – возмущалась Анна Петровна уже по моему адресу. – Какая испорченность…
– Будемте справедливы, Анна Петровна: при чем же я-то тут? Поставьте себя на мое место. Вообще самая грустная ошибка.
– Хороша ошибка!.. И такая женщина… Нет, скажите мне, что могло их связать?
При всем желании дать основательный ответ на этот наивный вопрос, я только должен был пожать плечами. Мы говорили на двух разных языках.
XXV
Наш летний сезон закончился «историей серого человека», о которой я и расскажу здесь, хотя и приходится несколько забежать вперед.
Вторая половина нашего дачного сезона прошла довольно скучно. Мы редко показывались из дома и вели жизнь отшельников. Не думаю, что этим мы исправили свою репутацию, которую, как известно, достаточно потерять всего один раз. Пепко был особенно мрачен и отдыхал только в «Розе». Даже периодические нападения Любочки уже потеряли свой острый характер и, кажется, начинали надоедать ей самой. Она теперь ревновала Пепку к Анне Петровне, упорно и несправедливо, как это умеют делать только безнадежно влюбленные женщины.
– Черт возьми, она наводит на меня дурные мысли! – ругался Пепко, напрасно стараясь рассердиться. – Так я и в самом деле могу влюбиться в Анну Петровну… Она мне даже начинает нравиться. Я так не люблю, когда женщина первая начинает подавать реплики… Это мое несчастье, что женщины не могут видеть меня равнодушно…
– У тебя просто расстроенное воображение, Пепко. Могу тебя уверить, что твоя единственная победа – это Любочка…
Я начинал вообще замечать какую-то перемену в настроении Пепки. Отдавая должную дань концу лета, он часто принимал задумчивый вид и мурлыкал про себя: