Дети и эти, стр. 17

Ребёнок пытался объясняться с папой и мамой жестами, но и жестов родители совершенно не понимали. Он показывает ножкой на бутылочку, пытается дать понять, что хочет пить — отец несёт погремушку. Тарахтит над самым ухом, вместо того чтобы просто напоить. И мама, которой мальчик, размахивая коленками, старается растолковать, что пора менять памперсы, тоже никак не может сообразить, чего от неё хотят.

Бедный малыш всё перепробовал: шевелил пальцами, используя язык глухонемых, выстукивал пяткой точки и тире азбуки Морзе, изображал сигналы уличных регулировщиков. Даже показывал папе с мамой секретные знаки, которые применяют во время спецопераций военные десантники, чтобы передавать друг другу приказы командиров. Ничего не помогало.

Родители не понимали своего ребёнка, а мальчик совершенно не мог понять их. Просто какой-то конфликт поколений. Полное непонимание.

И что самое обидное, мальчик, наблюдая за жизнью своей семьи, прекрасно видел, что родители на каждом шагу совершают массу ошибок, действуют совершенно неправильно. Иногда, даже довольно часто, себе же во вред. Если бы у них было взаимопонимание, мальчик мог бы помочь папе и маме. Он бы подсказал им верные решения в сложных жизненных ситуациях. Например, посоветовал бы, где и как найти друзей. Предложил бы заняться спортом. Правильно питаться и по мере возможности вести здоровый образ жизни.

При этом малыш вовсе не собирался злоупотреблять своим авторитетом. Он бы ни в коем случае не стал ограничивать свободу родителей жёсткими рамками запретов и правил. Вообще ничего бы им не запрещал. Относился бы к ним, как к равным себе. Уважал бы в них самостоятельные личности. Терпеливо объяснял бы папе и маме, в чём они не правы. И пусть не с первого, даже не со второго и не с третьего, но с какого-нибудь двести восемьдесят шестого раза они бы послушались.

Но взаимопонимания не было, и мальчик чувствовал себя совершенно беспомощным. Ничем не мог родителям помочь.

Это чувство беспомощности беспокоило ребёнка, лишало его сна, и по ночам мальчик орал так, что жильцы с нижних этажей прибегали посмотреть на диковинное животное, которое, как им казалось, каждую ночь мучают бессердечные соседи с верхнего этажа.

А что делать, если родители не понимают по-хорошему? Понимают, только когда на них орёшь.

Однажды утром папа и мама распеленали младенца, положили на спинку и уже собирались в очередной раз с ним поагукать, но тут малыш вдруг, сам для себя неожиданно, как пустит вверх фонтанчик. Обоих родителей облил.

— Вот это да! — восхищённо ахнула мама.

— Ну, — говорит папа сыну, — ты и наглец. — Как же я теперь на работу в таком виде поеду?

— Ничего, — улыбнулась мама, — высохнет по дороге.

— фу, — выдохнул с облегчением мальчик.

«Ну вот, — подумал он. — Наконец-то всё выяснилось. Оказывается, я в России. А что? Вполне приличная страна. Если, конечно, не обращать внимания на некоторые проблемы с демократией. Зато язык замечательный. Великий и могучий. Надо будет постараться освоить его как можно скорей. Надеюсь, годика за два-три справлюсь».

ПОПУГАИ С ВАРЕНЬЕМ, А ЕЙ ВСЁ НИПОЧЁМ

Папа одних детей мечтал на свой день рождения получить попугаев в клетке. Дети обещали:

— Будешь себя хорошо вести — подарим.

Папа очень старался, но получилось у него не очень. Перед самым днём рождения, поздно вечером, уже после ужина, папа поссорился за столом с мамой, и они оба облили друг друга клубничным вареньем. Из литровой банки. С ног до головы. Точнее: с ушей до колен. Дети рассердились, сказали:

— Наказаны оба. Попугаи отменяются. И никакого дня рождения не будет.

— Не честно! — закричал папа. — Попугаи мои! День рождения мой! А она, — папа ткнул пальцем в маму, — как всегда, опять безнаказанная.

— У мамы, — хлопнули ладошками по столу дети, — дня рождения тоже не будет.

— Ну да! — сказал папа. — У неё ещё не скоро. У неё через полгода. Её двадцать раз простить успеют. А у меня вот-вот. Почти сейчас. Мой день рождения уже через сорок минут начинается. В ноль-ноль. Я без попугаев — пусть она тоже без чего-нибудь останется. Прямо теперь.

— Мама на два года тебя младше. Значит, ты должен быть умней.

— Кому это я должен? — возмутился папа. — Не собираюсь я быть умней. Пусть она сама умней будет. И при чём тут ум, если она первая вареньем обливается. Значит, по-вашему, умные должны все в клубнике сидеть и без попугаев, а глупые пускай чистенькие и безнаказанные ходят, да?

— Я не глупая, — сказала мама. — Я тоже, как все умные, в клубнике сижу.

Дети стали стирать с родителей варенье и послали их переодеваться в чистую одежду, потому что к ним с минуты на минуту должны были прийти поздние гости: соседские дети.

Мама дала стереть с себя клубнику, пошла переодеваться, а папа — нет. Сказал, что останется в варенье и, если маму прямо сейчас не накажут, чего-нибудь не лишат, то он будет кричать всё время, не переставая. Всегда.

— Что ты будешь кричать? — удивились дети.

— Ничего. Просто буду. Один звук. Без слов.

— Зачем?

— Потому что я возмущённый, не кричать не могу.

— А почему сейчас не кричишь?

— Жду.

— Чего ждёшь?

— Когда гости придут. Чтоб вам стыднее было.

Пришли гости. Папа закричал. В это время вернулась мама, сухая, переодетая в чистое платье, гладко причёсанная. А папа стоял посреди кухни, весь в варенье, с открытым ртом, и кричал звук.

— Просто удивительно, — сказали гости, — какие у вас разные родители. Даже не верится, что из них могла получиться такая дружная семейная пара.

— А мы не пара, — перестал кричать папа. — Мы с мамой скоро, наверно, разводиться будем. У нас склока.

— Как интересно, — говорят гости. — Расскажите подробней про вашу склоку.

Дети-хозяева не хотели, чтоб папа описывал гостям семейные склоки, но остановить его не смогли. От варенья папа оказался ужасно скользкий, вывернулся из детских рук, вскочил на холодильник. Там детям было его не достать.

— Вот она, — показал папа с холодильника пальцем на маму, — жизнь мою загубила. Только на каких-то два несчастных года младше и уже самое хорошее забирает. Всё ей отдавай. Красивый телефон — ей. Лучший кусок песочного торта — ей. Всё — ей, ей, ей. А теперь я из-за неё навсегда без попугаев остался. А она безнаказанная. Ей всё нипочём.

— Дорогие гости, — говорят дети-хозяева соседским детям, — может, вы домой пойдёте? Чтобы мы тут сами могли в семейной склоке разобраться. Нам теперь как-то не до гостей. Сами видите, что творится. Идите домой.

— Мы бы пошли, — говорят гости, — только вы сначала заберите из нашей квартиры вашу вещь. Ту, которую вы сегодня у нас спрятали. Мы из-за вашей вещи даже свет включить не можем. Она орёт и орёт.

— Вы, — предлагают хозяева, — нашу вещь тряпочкой пока замотайте. Она и замолчит. А мы заберём. Вот только папу своего хорошенько накажем.

— Вы бы, — вздохнули гости, — лучше на маму внимание обратили. Она у вас плачет.

Мама действительно рыдала. Очень горько.

— Бедная мамочка, — кинулись к ней дети, — мы папу очень строго накажем.

— Не наказывайте его, пожалуйста, — попросила сквозь слёзы мама. — Я не для того плачу. Наоборот. Мне его жалко. Он же мой единственный муж, я его люблю сильно. Сама не пойму, почему так получается: чем сильнее кого-то любишь, тем больше на него злишься. И всё время облить хочется. Вареньем. Он про попугаев мечтал, мечтал, а из-за меня без них остался.

— Ну, всё, всё, — вытирают мамины слёзы дети, — успокойся, сейчас что-нибудь придумаем.

— Вы теперь, — всхлипнула мама, — меня тоже чего-нибудь лишите, чтоб папе не так обидно было. Вот я завтра с утра хотела в парикмахерскую идти. К папиному дню рождения причёску делать и маникюр. Пусть я не пойду. Давайте лишим меня парикмахерской.

— Нет, — говорят дети. — Лучше сделаем. Вас обоих простим. В честь папиного дня рождения. Ты, мама, не плачь. А у тебя, папа, уже семь минут день рождения идёт. Слезай с холодильника. Будем тебя поздравлять. А вы, гости, несите, пожалуйста, сюда наш подарок папе: клетку с попугаями.