Западня, стр. 58

Такую рану Ирина Гульчук могла нанести себе сама. Пистолет лежал рядом с ее правой рукой, на постели. На нем были только ее отпечатки.

Но кое-что смущало, не давая твердо вынести решение — самоубийство. Во-первых, не было никакой предсмертной записки. Даже пары слов на клочке бумаги.

Спальню тщательно обыскали, исследовали письменный стол и убедились — покойница записки не писала. Во-вторых, Ирина Гульчук лежала на заправленной постели в той одежде, в которой была на последнем спектакле — это успели установить по показаниям свидетелей-актеров. На столике в прихожей стояла ее сумка. На обувной подставке — белые туфли на очень высоком каблуке — те самые, в которых она была на спектакле. А возле постели аккуратно стояли ее домашние тапочки. Получалось, что Ирина Гульчук вошла в квартиру, переобулась, аккуратно поставила сумку на столик, прошла в спальню, легла на постель и, не желая тратить время на написание предсмертной записки, застрелилась. С одной стороны — все выглядело, как внезапное самоубийство — что называется, в помрачении рассудка, без видимых причин. А с другой — как нечто вполне обдуманное. Она ведь никуда не торопилась, если нашла время переобуться и аккуратно поставить у кровати тапочки.

Время смерти трудно было определить с точностью — тело слишком долго пролежало в душной, раскаленной солнцем комнате. Но многое, в том числе горевшая под потолком люстра, указывало на то, что женщина покончила с собой именно в тот вечер, когда был сыгран спектакль в лицее. Во всяком случае, когда она умирала, на улице было уже темно, и ей понадобилось зажечь свет. После вечера пятницы Ирину Гульчук никто не видел, ее машина все время стояла во дворе — это подтвердили все соседи.

А до этого дня Ирина вела деятельную жизнь и почти каждый день куда-то уезжала.

Ангелину Павловину повезли осмотреть квартиру дочери. Правда, следов взлома на входной двери не обнаружили, но следовало убедиться, что квартира ограблена не была.

Женщина придирчиво осмотрела кухню, даже открыла холодильник и провела ревизию скудных запасов продуктов. Заметила, что дочери никогда не хватало времени даже на то, чтобы зайти на соседний базарчик запастись фруктами и овощами.

— Перехватит что-то на бегу и сжует, — горестно сказала она. — И так всю жизнь — как юла. Все за рулем, за рулем.. А куда спешила — непонятно. Могла бы и не работать. Отец ее хорошо обеспечил. И денег оставил, и свою машину ей завещал Только Ира на ней ездить не хотела. Это был «Форд», хороший, новенький, а она всегда скромничала Водилась с нищими, не хотела выделяться Ангелина Павловна выдвинула все ящики письменного стола, порылась в них, пожала плечами:

— Документы на квартиру целы. И на машину — вот.

Вроде все цело. Я только хочу посмотреть…

Иона, сопя, потянулась за батарею. Долго шарила там, извлекла завалившуюся тряпку, которой явно вытирали пыль… Наконец выпрямилась с багровым от напряжения лицом.

— Может, перепрятала? — предположила она.

— А что вы ищете? — заинтересовался сопровождавший ее следователь.

— Деньги, — понизив голос, сообщила та. — Она деньги хранила дома. Потеряла как-то в банке хорошую сумму, ну и перестала им доверять. Погодите, может, в спальне? Я уж и не помню…

Она обследовала батарею спальне, потом на кухне.

Наконец подозрительно уставилась на следователя:

— А вы ничего не находили? Это, знаете, мне уже не нравится.

— А сколько было денег?

— Да порядочно. Все, считайте, что она за машину выручила. Было восемнадцать тысяч, сколько осталось — не знаю… Но должно было остаться, она особо не тратилась.

— Восемнадцать тысяч долларов?

— Ну не рублей же! — с истеричными нотками в голосе ответила женщина. — Давайте искать! Неужели украли?!

В течение полутора часов они обследовали квартиру.

Ангелина Павловна волновалась все больше, пока не выбилась из сил. Она упала на кожаный диван, который тихонько вздохнул под тяжестью ее тела, и убито сказала:

— Обокрали… Что вы на меня смотрите? Я вам говорю — все украли, все…

Глава 13

Михаил всегда считал себя строгим отцом. Он сам себе признавался, что, возможно, отыгрывается на дочке за все те компромиссы, на которые его вынуждала жена. Насилие порождает насилие, и эта цепь куется бесконечно.

Дашка, например, весьма строго обращалась со своими куклами, даже порола их прутиком. Ей тоже хотелось отыграться на ком-то слабее себя…

Но теперь он убедился, что бывают случаи, когда строгость бессильна. Он дал Милене слово, что она переночует у него только один раз. Но девчонка умудрилась остаться еще на одну ночь. Вышло это так — в четверг утром ему нужно было ехать в редакцию, сдавать вымученную статью о детском отдыхе без родителей. Милену он увел с собой из квартиры и на улице вызвался отвезти девочку к родителям. Она вырвала руку и заявила, что прекрасно доберется сама. Заодно пообещала, что опять скажет родителям, будто ночевала у подружки и будет твердо держаться этой версии. «Может, это и к лучшему, — решил Михаил, глядя, как она бежит через улицу, помахивая рюкзачком. — А то придется объясняться с ее отцом…» Именно затем, чтобы не разрушать спасительной версии о подружке, он не стал звонить Алле и спрашивать, вернулась ли Милена. Это могло выглядеть странно.

Но вечером, отпирай свою дверь, он услышал знакомые шаги — кто-то вприпрыжку бежал вниз по лестнице, с пятого этажа. На площадке возникла румяная, запыхавшаяся Милена.

— Здрасьте, — невозмутимо выдохнула она и буквально втиснулась в дверь вперед Михаила.

И выяснилось, что домой она не ходила. Весь день провела в Московском зоопарке, гуляла, сидела на лавочках, ела мороженое и сладкую кукурузу, потратила почти все свои карманные деньги. Румянец на ее обычно бледном лице объяснялся просто — перегрелась на солнце. Когда зоопарк закрыли, она поехала к Михаилу и ждала его на пятом этаже, глядя через окно на улицу. Он только руками развел:

— Ну, милая моя, эти штучки мне уже не нравятся.

Родители так и не знают, где ты шатаешься? Сейчас я тебя отвезу домой. И никаких фиглей-миглей!

— Ничего подобного, — почти весело сказала она.

— Как это?., — Михаил оторопел от этой наглости, но тут Милена поразила его еще больше. Она заявила, что, если Михаил отвезет ее к родителям, она скажет, что провела прошлую ночь у него. Ему самому придется это сказать. Он, вообще, понимает, что тогда устроит ее папа?

Михаил вполне это понимал. Он поставил себя на место Виктора Эдуардовича. Является неприятный тебе тип, ведя за руку малолетнюю дочку, и говорит, что она переночевала у него, а теперь он ее возвращает.

— Ну ты и мерзавка… — протянул он, уже не в состоянии церемониться и выбирать слова. — Ты понимаешь, что творишь?! Шантажистка!

Милена ничуть не смутилась.

— Я просто жить хочу, — твердо сказала она. — Я уверена — за моим домом следят. Вам-то легко говорить — "мерзавка "!А если бы вы сами видели, как зарезали того человека?! Я-то видела! И меня они тоже зарежут! Особенно теперь, когда эта-стерва знает, что я ее вычислила…

Михаил взял телефонную трубку. Милена сделала несколько шагов к двери. Она напряженно ждала — какие слова он произнесет. Он был уверен — если позвонит ее родителям — девчонка в ту же секунду вылетит из квартиры, и поминай как звали… И он, желая ее понервировать, с очень серьезным видом набрал совсем другой номер. По нему никто не отвечал, и Михаил положил трубку.

— Кому вы звоните? — осторожно поинтересовалась Милена. — Моим? Дома никого нет?

— Не твое дело, — грубо ответил он. — Есть Хочешь? Я, например, хочу.

Они ели голубцы из кулинарии — с некоторых пор он питался полуфабрикатами. Голубцы были его фирменным блюдом — ему удавалось обжарить их так, что бледные капустные конвертики не разваливались. Милена умяла четыре голубца, расковыряла пятый и угомонилась. Глаза у девчонки слипались, и Михаил отослал ее спать. Выкинуть ее на улицу в таком состоянии, на ночь глядя, было немыслимо Ему же потом и отвечать — она все правильно рассчитала. А позвонить ее родителям… Тут ее расчет тоже был верен. Он не решится этого сделать. Не сможет.