Страх перед страхом, стр. 29
– Мой. Только это мой другой телефон, я там живу постоянно. А тут только ночую иногда…
И ее взгляд снова скользнул по разобранной постели на диванчике.
– Вы живете один?
Этот вопрос окончательно возмутил парня:
– Да вам-то что? Моя жизнь – мое дело. С кем хочу, с тем…
Она его перебила:
– Дело в том, что я вам как-то туда звонила. Нашла ваш телефон у дочки в книжке… Уже после ее смерти. И понятно, решила разобраться: к какому такому врачу она обращалась. Там была только ваша фамилия, а я решила, что это записана профессия.
Он коротко хохотнул:
– А, так часто думают. Как ни представлюсь, сразу: «А какой врач?» Вероятно, вы мне звонили? Так значит, говорили с мамой.
– А ваша мама знает Иру, – заметила Татьяна. – Причем, как я поняла, очень хорошо.
– Да она перепутала с какой-то другой Ирой, – отмахнулся тот.
– Неправда. Я называла фамилию.
– А как ее фамилия? – с выражением детской невинности на лице осведомился парень.
И в этот миг она окончательно поняла, что он ей врет. Не просто врет – издевается, скрыто смеется в глаза. Ей вспомнился его насмешливый голос, когда он рассуждал о том, что парней с именем Петр не так уж мало. Конечно, возразить ей было нечего… И точно так же она не смогла бы утверждать, что во всей Москве нашлась бы только одна Ирина Новикова. Парень знал фамилию Иры, был прекрасно осведомлен, что фамилия очень распространенная, – потому и был так спокоен и ждал ее вопроса, заранее торжествуя победу.
Она поднялась:
– Что ж, ваша мама могла и обознаться.
Парень даже слегка разочаровался – или это ей просто показалось. Он явно решил, что гостья собралась уходить, но Татьяна подошла к нему ближе, так что ему даже пришлось немного отступить к окну – иначе женщина толкнула бы его.
– А на Жене вы жениться не собираетесь? – спросила она, слегка улыбнувшись. Чего ей стоило изобразить эту легкую, насмешливую улыбку, когда внутри все дрожало и рвалось!
Тот качнул головой:
– Жениться на каждой – страниц в паспорте не хватит.
– Она для вас – каждая?
– Она просто шлюха, – небрежно уронил он, окончательно перестав стесняться. – Вы что – первый раз об этом слышите? Или она и вам мозги запудрила? Ее родичи давно уже все поняли, а ведь долго не врубались! Она тут – первая дырка во всем квартале! Первый аборт сделала еще в школе!
– Вы так давно ее знаете?
– Да не дай бог, – фыркнул Петр. – Она сама все и рассказала. О, да ее только тронь – дерьмо так и лезет изо всех дырок… Ничего не стесняется. Только перед взрослыми комедию ломает. И знаете что? Думаю, тут никто почти и не верит, что она такая стерва… Только те, с кем она имела дело. Вот и вы удивляетесь!
Татьяна сглотнула комок в горле:
– Я уже ничему не удивляюсь. Хочу знать только одно. Вопрос не трудный. Что вы могли бы сказать о моей дочери?
Тот удивленно на нее взглянул. Она впервые заметила, что у парня весьма красивые глаза. Прозрачные, зеленоватые, с длинными темными ресницами. А вот лицо грубоватое, заурядное. Впрочем, такие внешности нравятся молодым девушкам – широкие плечи, уверенный вид. «А что такие супермены оказываются одноклеточными подонками – никто и не догадывается», – зло подумала она. Наверняка в другое время Татьяна бы не стала огульно осуждать всех подобных парней, но теперь ей было не до справедливости.
– А что я должен сказать? – Он все больше терялся под ее оценивающим жестким взглядом.
– Она – шлюха или нет? – выдавила Татьяна, все еще не убирая с лица улыбки. – Говорите, что есть. Не бойтесь. Она уже умерла, и мне все равно.
– Ну… – протянул он, отводя взгляд. – Нет.
– «Ну нет» или «ну да»?
– Да что вы пристали! – бросил он, окончательно растерявшись. В его голосе опять появились плаксивые нотки, какие трудно было предположить у этого мужественного парня. – Сами должны знать!
– Мать всегда узнает последней. Она была гулящая или нет? Такая, как Женя? Она стоила своей подружки?
И Петр не выдержал:
– Ну раз вы сами так говорите – да, да! Довольны теперь? Вы этого хотели?! Она была такая же, ничем не лучше!
Она ничего не ответила. Повернулась на каблуках, схватила со стула сумку и вышла, захлопнув за собою дверь.
Глава 8
Эти похороны сильно отличались от тех, которые они с мужем устроили для Ирины. Народу было очень много, и Татьяна просто затерялась в этой толпе. Она приехала сразу к церкви, где отпевали покойного, но внутрь зашла всего на несколько минут. Там было очень душно – день был совсем летний, жаркий. Антонина Григорьевна была одета в какое-то странное блестящее черное платье, больше уместное в гостях, чем на похоронах. Но другого, видно, не нашлось. Татьяна даже не стала к ней подходить – женщину плотно окружали со всех сторон. Все больше люди среднего возраста и пожилые – видно, родственники.
«Потом, на выходе, я с ней поздороваюсь, – решила она, выходя за церковную ограду, оглядывая машины и микроавтобусы. – Да тут человек сто… А я думала, Леня был таким нелюдимым парнем! И молодежи много. Друзья? Коллеги по работе?»
Она невольно подошла ближе к этим молодым людям, которые расположились в скверике, напротив церкви. Женщина заметила, как один из парней быстро спрятал что-то во внутренний карман пиджака, как только заметил ее приближение. Ей не стоило большого труда догадаться, что это была бутылка, – ткань весьма красноречиво обрисовала ее очертания.
«Я бы тоже выпила, – подумала Татьяна и вдруг испугалась – откуда такая мысль?! – Неужели я стану алкоголичкой?! Еще этого не хватало! Нет, сегодня на поминках к водке даже не притронусь!» Но ей в самом деле хотелось как-то встряхнуться, освободиться от сонной одури, которая вот уже почти сутки сковывала мысли и тело. После того безобразного разговора с Петром она вышла на улицу, как потерянная, и, если бы не взяла себя в руки, спокойно могла попасть под машину – Татьяна застала себя на самом краю тротуара и опомнилась, только когда мимо со свистом пронеслась какая-то иномарка. В тот миг она вдруг очень отчетливо увидела, как ее дочь выбегает из этого проклятого дома, из той самой квартиры – пьяная, несчастная, одинокая. И… Бросается под машину? Или просто не замечает ее?
Она опустилась на край сломанной скамейки, неподалеку от той, где расположилась молодежь. Те еще с минуту не решались достать бутылку, видимо, стесняясь присутствия этой женщины, одетой явно для похорон – в серое и черное. Потом водка снова появилась на свет, многие закурили. Краем глаза Татьяна отметила, что ребята не запаслись даже пластиковыми стаканчиками и им приходилось глотать прямо из горлышка. Впрочем, на алкоголиков молодежь не походила. Они пили явно, чтобы как-то сгладить тяжелое впечатление от похорон. У девушек глаза были на мокром месте, особенно переживала одна – маленькая, пухлая, похожая на ребенка. Она беспрестанно вытиралась носовым платком, от которого давно уже не было никакого толку – ткань превратилась в мокрую скомканную тряпочку.
– Успокойся, – негромко сказала ей девушка, сидевшая рядом на спинке скамьи. Ноги, обутые в черные туфли на шпильках, она поставила на сиденье. – А то я тоже зареву.
– Не могу… – всхлипывала маленькая толстушка. – Просто не могу.
Парень, ведавший водкой, объявил, что осталось на донышке, тут же все допил сам и засунул опустевшую бутылку под лавку. Откуда ни возьмись, появился старик в потрепанной одежде и мгновенно выхватил оттуда пустую тару.
– Я могу сходить еще, – предложил парень, обращаясь к компании. Всего возле лавочки собралось человек шесть. – Ждать еще минут двадцать, не меньше.
– Я пить не буду, – твердо сказала девушка, сидевшая на спинке скамьи. Ее лица Татьяна толком не разглядела – неловко было уставиться прямо на нее. Но голос был уверенный, звучный. Эта девушка явно была на положении первой красавицы в этой маленькой компании. К толстушке она относилась покровительственно и слегка обняла ее за плечи: – Кончай реветь, нам же еще на кладбище.