Мороженое в вафельных стаканчиках, стр. 29

— А мне не страшно, — сказал НЧ.

— Мне сначала было страшно за себя, — сказала я, — а потом за маму. Как она без меня? Если бы ты умер, мне тоже было бы плохо.

— Но ведь все умирают. Чего бояться?

— А если бы я умерла?

— Все умирают, — сказал НЧ.

Так мы и поссорились.

Долгое время, до следующего утра, мы не разговаривали друг с другом, сидели на разных кухнях, по отдельности готовили, а надо сказать, что есть было особо нечего, потому что были одни лекарства. Но в школе НЧ сказал мне, что до конца мы не умрем, встретимся даже после смерти.

— Откуда это ты знаешь? — спросила я.

— Вижу, — просто так сказал он, — у тебя душа стеклянная, забыла, что ли?

Это правда, она у меня стеклянная. Или сердце, тут трудно разобраться. Мы это поняли случайно. Когда я подолгу не вижу Некоторого Человека, у меня внутри все начинает звенеть, будто разбиваются сперва стекла у циферблатов наручных часов, потом очки, потом рюмочки, потом циферблаты будильников, стаканчики, что там еще есть стеклянное, все разбивается. Окна разбиваются только в крайнем случае, так надолго мы расставались только однажды. У Некоторого Человека происходит то же самое. У него тоже стеклянная душа, а может, сердце.

— Мы по звону друг друга найдем, лапша ты, — так сказал мне НЧ.

И мы помирились.

Малиновка

Вчера ходили в кабак, несмотря на такое грубое слово, я и Некоторый Человек (коротко — НЧ), он еще как будто специально для этого в белую рубашку нарядился. А почему бы нет, почему бы не пойти в белой рубашке, тем более что внешность у него впечатляющая, и если бы он пошел не в белой, то кому он вообще тогда нужен? Мы сначала просто шли, прогуливаясь, то есть мы не хотели идти ни в какой кабак, никуда вообще, просто так себе гуляли, по берегу нашей вонючей речки, я извиняюсь, конечно, за такое грубое слово.

Была весна, солнце вовсю грело и светило, даже слишком, из-за чего и наступила гроза, то есть сначала очень резко и быстро набежали тучи, чтобы потом так же резко пролиться дождем, совсем резко, и всё на нас. Все сразу же, как только пошел дождь, как только он начал буйно лить, все сразу попрятались. Получилось, что мы всё приняли на себя — то есть весь дождь. Мы, правда, спрятались под деревце, потому что было уже вполне лето, и деревце стояло зеленое и с листьями, мы думали, что там будет лучше, дождь так на нас не попадет почти, но это было не так.

Чтобы как-то обсохнуть, а также не простудить наше хилое здоровье, а также найти туалет, мы решили зайти куда-нибудь. А конкретно, в ближайшее заведение.

Ближайшим заведением оказался большой магазин со сверкающим полом. Он сверкал под лампочками, потому что был гладкий как непонятно что, может быть, как лед на катке, а также блестел от яркого света, блеска добавляла вода с ног мокрых людей. На втором этаже этого магазина оказался кабак, куда мы и зашли, радостно отряхиваясь.

Я сразу же, извиняюсь за подробности, побежала искать туалет, лучше говоря, дамскую комнату. Пока я ее искала, Некоторый Человек нашел барную стойку, на которой стояли различные напитки, алкогольные в том числе. К тому времени, когда я пришла, НЧ уже почти купил себе домашнее вино неизвестного производства. Но мне удалось отговорить его от этой затеи, честно говоря, не самой умной, потому что алкоголь, как я узнала из уст врачей, портит печень. Рядом стояли небольшие рюмочки с жидкостью. А на ценнике значилось: «Малиновка». После короткого совещания мы с Некоторым Человеком решили взять по рюмочке (50 г) малиновки. Надо же было как-то не простудиться с нашим здоровьем, а немного алкоголя, как говорят вахтеры, согревает и спасает от погибели.

Надо сказать, что продавцы за той барной стойкой не удивились, что мы покупаем у них алкогольную продукцию, так что у нас даже закралось сомнение, мы заподозрили их в том, что они не слышали из уст врачей о вреде алкоголя для человеческой печени. Мне даже захотелось провести с ними беседу по этому поводу, но НЧ отговорил меня.

Как только мы сели с тем, чтобы приняться за употребление малиновки, как тут же поняли, что продали нам что-то не то совершенно.

— Чувствуешь ли ты алкоголь в этой малиновке? — спрашивал меня поминутно НЧ.

— Нет, — каждый раз отвечала я. И это было истинной, абсолютной правдой, потому что алкоголь не ощущал ни один из нас двоих, а мы те еще ощущатели алкоголя. Мы его до этого никогда не ощущали, поэтому могли бы как-то понять, что это он. Могли бы почувствовать что-нибудь совсем новое для нас. Но нет! Его не было.

Опять же, после короткого совещания, мы решили, что нам продали не алкогольный напиток, а разведенное малиновое варенье. Разведенное причем обыкновенной водой, хорошо, что кипяченой. И еще похоже на то, что малиновое варенье было забродившее, будто алкогольное, а на деле алкоголя там не было. К такому решению привели нас с НЧ наши два разума. Но человек так странно устроен, что почти не доверяет себе и своему разуму, так что пришлось нам взять еще по одной рюмочке (50 г) малиновки, чтобы проверить и убедиться в правильности наших выводов. К тому же надо было нам как-то согреться после той большой грозы. Второй раз оказалось, что в эти рюмочки алкоголь был уже добавлен, мы его даже почувствовали и потому решили проверить еще раз — есть ли в малиновке алкоголь? И потом мы снова проверяли, снова и снова покупая по рюмочке малиновки (50 г).

Он там был.

Мы даже, честно сказать, стали не очень-то трезвыми, так что пришлось решать, кто кого ведет домой. После некоторой перепалки победила дружба, и нам пришлось быстренько выметаться, как некрасиво выразились официанты, из кабака в сверкающем магазине.

Для полной ясности можно сказать, только утром мы поняли, что находимся на скамейке в парке, причем на ней была только я, а Некоторый Человек дрался с каким-то парнем не очень спокойной наружности. В результате я стала кричать, чтобы приехала милиция, что она и сделала незамедлительно.

Так мы с НЧ оказались на скамье в ярко выраженном негативном месте.

Мне кажется, я еще не рассказывала про то, что учусь в школе для одаренных детей несовершеннолетнего возраста, в хорошем лицее. Как эта школа называется, говорить не стоит, просто мне не хочется, к тому же будет открытая реклама. После нашего лицея прямая дорога в университет, как говорят учителя. Их, кстати, нельзя называть «учителя», а надо — «преподаватели», потому что это разные университетские ученые. Здесь очень хорошо, не так, как в моей старой школе. Никто тебе не говорит, что ты балбес, никто не говорит, что ты деградируешь или что весна на тебя действует. В старой школе, я помню, каждую весну учителя начинали ругаться на уроках и говорить, будто на нас действует весна. Мне кажется, весна действовала на них, во всяком случае, за те же самые провинности, что и раньше, нам доставалось гораздо больше. Как-то раз мне влетело указкой по рукам только за то, что я взяла у соседа по парте ластик и начала водить им по столу. Просто на уроке физики нам говорили про сопротивление и силу трения, а на биологии мне захотелось посмотреть сопротивление в действии. И вот чем закончилось. Да еще мне сказали, что на меня плохо действует весна, странно, правда? Долго рассказывать про печальные вещи, и я не буду, потому что плохое забывается быстрее, вы все равно это забудете. А если я буду их рассказывать, то разволнуюсь, а мне нельзя, потому что у будущего ученого должны быть крепкие нервы, так мне сказали. И никакая весна не должна действовать на ученого, это мне сказали еще в старой школе. Так я оказалась здесь, в хороших условиях с общежитием, но в другом городе. Опять же, это хорошо, потому что здесь все такие же одаренные, как я, по крайней мере, так считается. Пусть. А то, что кто-то ходит и всю ночь поет в коридоре, это его личное дело. Это тоже одаренность. Или есть еще такие, кто поджаривает тараканов на плите — у нас на кухне стоят электроплиты, ребята из биологического класса как-то раз решили посмотреть на поведение насекомых в жарких условиях, ребят потом побили, правда. И вообще с тех пор никто не разговаривает с биологическим классом.