Записки коменданта Кремля, стр. 2

Николай Ильич Подвойский был, конечно, прав, говоря об отсутствии у большевиков опыта государственной, административной, командной работы. Да и откуда было в октябре 1917 года, в первые дни и месяцы советской власти этому опыту взяться?

Свергнув власть помещиков и капиталистов и приступив к строительству первого в мире социалистического государства, рабочий класс и беднейшее крестьянство нашей Родины вручили власть в стране партии большевиков, партии, которая десятилетиями готовила народные массы к решающим боям, возглавила их в дни Октябрьского штурма и привела к победе.

Народными комиссарами, командующими вооруженными силами Республики, руководителями промышленности стали испытанные большевики, лучшие представители славной большевистской гвардии, ближайшие соратники и ученики Владимира Ильича Ленина. Руководителями различных ведомств и учреждений, банков и предприятий, командирами и комиссарами дивизий, полков и боевых кораблей стали вчерашние рабочие, солдаты и матросы – большевики. Ни у кого из них, даже ближайших сподвижников Ленина, не было и не могло быть опыта государственной работы. Но было другое – был опыт многолетней борьбы а самой гуще народных масс, опыт организаторов и вожаков трудящихся, агитаторов и пропагандистов. Вооруженные этим опытом, возглавляемые великим Лениным, большевики овладевали и овладели искусством государственного управления, постигали и постигли сложное дело руководства промышленностью, финансами, сельским хозяйством, вооруженными силами первой в мире Республики рабочих и крестьян.

Среди других рядовых большевиков, которых партия двинула после победоносного Октябрьского восстания на различные участки государственной, хозяйственной и военной работы, оказался и я, матрос первой статьи Балтийского флота, член большевистской партии с 1904 года Павел Мальков, ставший теперь, после Октябрьского переворота, комендантом Смольного.

Позади осталась работа в большевистских подпольных организациях, участие в революции 1905 года, царская тюрьма. Позади – годы флотской службы и революционной работы среди моряков Балтики, Февральская революция, Центробалт и, наконец, Октябрь!

В преддверии Октября

Во флот я попал в 1911 году, когда был призван на военную службу в царскую армию. Направили меня в Гельсингфорс, где была тогда стоянка одного из отрядов Балтийского флота, на крейсер «Диана». На этом корабле я и прослужил матросом вплоть до Октябрьской революции.

Вскоре после моего прихода на «Диану», в начале 1912 года, мы встали на ремонт в Кронштадте, где находилась ремонтная база. Кронштадт в то время был революционным центром Балтийского флота. Население его составляли моряки, рабочие судоремонтных заводов да многочисленный портовый люд. Среди кронштадтцев было немало большевиков, поддерживавших регулярную связь с Питером, с Петербургским комитетом большевиков.

Кронштадтцы, ездившие в Петербург, и питерские рабочие, приезжавшие в Кронштадт, нередко привозили большевистские листовки, а потом, когда начала выходить газета «Правда», и ее. Они знакомили нас с политическими событиями, помогали вести работу на кораблях.

Летом 1914 года грянула мировая война, Обстановка сразу резко изменилась. Боевые корабли в Кронштадте стали бывать редко, связь у матросов с берегом нарушилась, да и с командами других судов поддерживать связь стало куда труднее. Суда уходили на боевые задания мелкими группами, значительную часть времени находились в плавании, а когда и возвращались на основные базы – в Гельсингфорс, Або, Ревель, – матросов на берег почти не пускали.

Трудно было в таких условиях встречаться с товарищами, вести партийную работу. И все же к середине 1915 года на ряде кораблей возникли крепкие большевистские группы, налаживалась связь между ними.

Однако развернуть работу как следует не удалось. В декабре 1915 года большевистская организация Балтийского флота была обезглавлена. Царская охранка выследила и арестовала Ховрина, Сладкова, Филиппова, ряд других активных большевиков-балтийцев. Установившиеся было связи оборвались. Каждому из уцелевших большевиков пришлось вести работу у себя на корабле чуть не в одиночку, на свой страх и риск, без достаточной помощи, без столь нужной партийной литературы.

Между тем чем дальше тянулась война, тем больше росло недовольство среди моряков, тем сильнее становилось революционное брожение в матросской массе.

В 1915–1916 годах то на одном, то на другом корабле вспыхивали волнения. Матросы линейного корабля «Гангут» в октябре 1915 года подняли мятеж. Это выступление было жестоко подавлено. Команду «Гангута» расформировали, несколько сот моряков отправили в штрафные части, в пехоту, а человек пятнадцать – двадцать пошло на каторгу.

По приказу командующего флотом на подавление мятежа были посланы команды разных судов. Получил приказ выделить людей на эту операцию и командир «Дианы» капитан первого ранга Иванов 7-й. [1] Однако командир нашего корабля уклонился от исполнения этого приказа. Он доложил командующему флотом, что крейсер только что пришел из похода, команда устала, надо проводить генеральную уборку и выделить людей трудно. Так и сошло. Матросы «Дианы» в усмирении мятежа не участвовали.

В 1916 году чуть не вспыхнули волнения и у нас, на «Диане». Все началось с солонины. Однажды нам на обед дали борщ из гнилой солонины. Матросы возмутились. Команда дружно отказалась от обеда. По тем временам это был настоящий бунт. Трудно сказать, чем бы все это кончилось при другом командире. Но командир «Дианы» Модест Васильевич Иванов, хоть и был офицером высокого ранга, относился к матросам вполне по-человечески. Да и огласки боялся, не хотел скандала. По его приказу весь личный состав корабля выстроили на верхней палубе. Командир «Дианы» вышел к команде в парадной форме, при орденах.

– Мне, – заявил он торжественно, – в условиях военного времени дана неограниченная власть. В случае бунта могу даже взорвать судно. Но пользоваться своей властью сейчас не буду. Сами, надеюсь, одумаетесь.

– Зачинщиков я не ищу, – закончил Иванов 7-й, – беспорядки приказываю прекратить. Если не кончите, пеняйте на себя. Тогда обязательно найду, кто заварил эту кашу, и всех повешу на клотике. Вверх ногами! Так и знайте.

– Угроза командира кое на кого подействовала, настроение спало, да и кормить стали лучше.

Конфликт кончился мирно.

Хотя выступления на отдельных судах и были разрозненны, хотя они жестоко подавлялись, но ни полностью предотвратить их, ни скрыть от всего флота царское правительство и командование были уже не в силах. Революционный подъем среди матросской массы рос и ширился, перекатывался с корабля на корабль. Над Балтийским флотом гремели грозные раскаты нараставшей революционной бури.

…В конце февраля 1917 года по боевым кораблям, сосредоточившимся после окончания навигации в Гельсингфорсе, поползли слухи о революционных выступлениях питерских рабочих и солдат, о волнениях в Кронштадте, в Ревеле. Слухи становились все настойчивей, все упорней, передавались от матроса к матросу, с корабля на корабль. С каждым часом, с каждой минутой нарастало напряжение. Толчком к взрыву послужил приказ командующего флотом Балтийского моря адмирала Непенина, в котором сообщалось об отречении Николая II от престола и переходе власти в руки Временного комитета Государственной думы. Ненавистный адмирал заявлял, что в Ревеле, мол, начались беспорядки, но он, командующий, «со всем вверенным ему флотом откровенно примыкает к Временному правительству» и в Гельсингфорсе не допустит никакого нарушения порядка, никаких демонстраций и манифестаций.

Приказ Непенина зачитали на кораблях 3 марта, и в тот же вечер поднялся весь флот, стоявший в Гельсингфорсе.

Застрельщиками выступили матросы «Андрея Первозванного». Поздним вечером на клотике броненосца ярко засияла красные лампы. Восставший корабль просемафорил всей эскадре: «Расправляйтесь с неугодными офицерами. У нас офицеры арестованы». Вслед за «Андреем Первозванным» поднялись и другие; красные лампы загорелись на всех боевых кораблях.