Посол Урус-Шайтана [Невольник], стр. 12

— Как же! До сих пор помню все кодло пана маршалка.

— Но, но, не забывайся, с кем говоришь! — напыжился пан Спыхальский. — Отвечай на вопрос!

— Я и отвечаю: нет, пан Мартын. К пани Зосе, как все знают, наведывались вы.

— Кгм… кгм… — закашлялся пан Мартын.

— А пан маршалэк увлекался жёнкой пана Мартына…

— Цо? — подскочил пан Спыхальский.

Даже в тусклом свете свечи было видно, как покраснело его лицо, а глаза полезли на лоб. Ошалевшим взором он обвёл подземелье. Несмотря на страшный, даже трагичный вид его, невольники не могли удержаться от громкого хохота.

— Цо ты сказал? — растерянно переспросил пан Спыхальский. — Неужто пани Вандзя…

— Про это тоже все знали, кроме пана.

Пан Спыхальский стиснул кулаки.

— Ты можешь дать мне слово чести? Хотя какое слово чести у хлопа… Ты можешь поклясться, что это правда?

— Как перед богом.

— Проклятье! — воскликнул несчастный пан Спыхальский и стукнул закованными руками по каменной стене. — Проклятье! На кого же она меня променяла? Меня! Самсона! Геркулеса! На эту хилую дохлятину! На холодного гадкого змея!.. Тьфу!.. А пан маршалэк! Как он всегда был добр и ласков ко мне! Теперь понятно почему. О Езус, помоги мне вырваться из этой турецкой земли, и ты содрогнёшься от мести, какую придумает пан Мартын!..

Он вдруг замолк и сел на пол. Бессмысленным взглядом уставился в угол, не обращая внимания на шум и смех, что звучали вокруг.

— Хватит вам зубы скалить! — прикрикнул Звенигора. — Гаси свечку! Спать пора. И ты, пан Мартын, ложись. Нашёл время ревность разводить…

Спыхальский взглянул на казака, но ничего не ответил. Сидел молча, как окаменел. Постепенно в подземелье затих шум. Новоприбывшие невольники потеснились, чтобы дать место старожилам, которые с оханьем и руганью укладывались, утомлённые работой за день, на тухлую, вонючую солому. Кто-то дунул на свечку, и сразу настала непроглядная тьма.

2

Рано утром надсмотрщики выгнали всех во двор. Было холодно и туманно. Невольники поднимали воротники, кутались в свои лохмотья, а новички — в ещё не выношенную одежду, которая тоже пропускала пронизывающий холод.

Их выстроили в один ряд под стеной. Напротив стоял сам хозяин — Гамид. За ним несколько турок-надсмотрщиков. «Погонят на работу», — подумал Звенигора, гадая, куда пошлют его.

Когда надсмотрщики Осман и Кемаль заперли двери подземелья и стали с разных концов строя, Гамид подошёл ближе, оглядел невольников и сказал:

— За побег — смерть! За непослушание — плети! За лень — тоже плети! Поняли?

Строй молчал.

Гамид презрительно скривил толстое носатое лицо. Тяжелый взгляд скользнул по нахмуренным рабам.

— Вот ты и ты, — Гамид ткнул пальцем в сторону Яцька и Многогрешного, — выходи сюда. Станьте отдельно там под деревом.

Яцько и Многогрешный отошли в сторону.

— А ты, запорожская собака, тоже выйди, — обратился он к Звенигоре. — К тебе у меня особый счёт.

Позвякивая кандалами, Звенигора вышел вперёд.

— Тот, кто только подумает о покушении на господина или надсмотрщика, умрёт лютой смертью. Как этот казак… Но прежде чем умереть, долго будет пить горькую чашу… Осман, брось его вниз, в темницу.

Осман толкнул Звенигору ножнами сабли:

— Иди, гяур!

Звенигора оглянулся на товарищей, на Яцька, который испуганно, как зверёк, жался к ореховому дереву, со страхом ожидая решения своей судьбы. Увидит ли он их когда-нибудь ещё, своих товарищей по несчастью? Может, ему, Звенигоре, суждено в домашней темнице Гамила найти свою смерть?

Осман перевёл его через двор и перед ним спустился по крутым ступеням в глубокое подземелье. Тяжёлым ключом открыл окованные железом двери.

— Заходи! — и толкнул Звенигору в спину.

Звенигора очутился в узкой мрачной пещере. Тяжёлый и спёртый от нечистот воздух ударил в нос и перехватил дыхание. Пока Осман не закрыл дверей, успел заметить прикованного к стене человека. Трудно было определить его возраст: растрёпанные седые патлы закрывали лицо. Должно быть, не один месяц, а может, и год провёл этот несчастный здесь, куда не проникал ни луч света, ни человеческий голос, кроме голоса надсмотрщиков.

По спине Звенигоры поползли холодные мурашки: вот какую кару придумал для него Гамид!

Двери закрылись. Могильный мрак и могильная тишина окутали оторопевшего казака. С минуту царило молчание. Потом звякнули цепи, послышался тихий хрипловатый голос:

— Ты кто, друг? — Вопрос был задан по-турецки.

— Невольник.

— Болгарин? Иль, может, казак? Урус? — сразу спросил тот по-болгарски.

— Казак. Урус, — ответил Звенигора. Он обрадовался, что услышал болгарскую речь, которую хорошо знал и которая так напоминала его родную. — А ты кто, добрый человек? За что тебя приковали в этой могиле?

— Подойди ближе, я хочу почувствовать, что рядом со мной есть живой человек… Я хочу слушать твой голос, человеческий голос… Ибо здесь я уже, наверно, лет пять… Ты не представляешь себе, как это страшно быть одиноким, не видеть солнца и неба над головой, не слышать щебета птиц, шума горных потоков, весеннюю песнь ветра… Дай мне твою руку. О, какая она сильная и горячая! Это рука воина, твёрдая и честная… Слава аллаху, что услышал мои мольбы и послал мне попутчика на моем тернистом пути. Мы поделим наше горе пополам, и оно покажется нам вдвое легче… Что это случилось, что Гамид вдруг решил посадить тебя ко мне?

Вопрос был неожиданным, и Звенигора не знал, что ответить.

— Может, он бросил тебя только на несколько дней, чтобы потом я ещё с большей силой почувствовал одиночество? — размышлял узник. — Он способен придумать такое…

— Может, и так, — произнёс Звенигора, вспомнив угрозы Гамида. — Думаю, что здесь я недолго задержусь…

— Но он ошибается, если думает меня этим сразить. Я уже ко всему привык. Ты вот спрашиваешь, кто я такой… Я странствующий дервиш [29], меддах… [30] По-вашему — кобзарь. За многие годы я обошёл всю Османскую империю — от Евфрата до Дуная и от Крымских гор до могучей и славной реки Нил. Всюду мне были рады, так как я приносил людям песню и весёлую шутку или рассказывал о древних героях либо про далёкие страны, где мне посчастливилось побывать. Только вот попал в руки Гамида…

— За что же это он тебя так, ага?

— О, это давняя история. Я расскажу её тебе… чтобы она не умерла вместе со мной… Да и на сердце будет лёгче, когда изолью кому-нибудь своё горе. Но сначала позавтракаем. Я слышу шаги надсмотрщика.

Кто-то отпирал замок. Через минуту мелькнул тусклый луч утреннего света, и надсмотрщик внёс две небольшие лепёшки и ведро воды. Молча поставил посреди подвала и вышел, что-то бормоча.

— Глухонемой, бедняга, — пояснил меддах, откусив чёрствую лепёшку и запив её водой. — Это единственный человек, кроме Гамида, которого я видел в течение этих лет. Друг друга мы не понимаем. Ну, а с Гамидом у нас были поначалу горячие споры… Теперь он давно не показывается.

— Так расскажи, ага, о нем и о себе, — напомнил Звенигора.

— Я не забыл, казак… Обязательно расскажу эту историю о том, что случилось со мной в болгарской Старой Планине. Воспоминания о тех событиях гнетут меня уже много-много лет… Присядь и слушай.

3

— Мы с Гамидом служили в одном конном полку, который стоял в средней Болгарии, — начал меддах. — Он был младшим командиром. В двадцать два года уже занимал должность казнадара [31], которую получил благодаря своему дядьке, чаушу [32] беглер-бея [33]. Хотя я был старшим, но случилось так, что мы с ним сошлись достаточно близко. Не подружились, нет. До этого не дошло, ибо, несмотря на молодость, Гамид был скрытный человек. Однако мы часто проводили время вместе за бутылкой ракии или за картами.

вернуться

29

Дервиш (перс.) — странствующий мусульманский монах-нищий.

вернуться

30

Меддах (араб.) — у магометан странствующий сказочник, декламатор

вернуться

31

Казнадар (турец.) — казначей.

вернуться

32

Чауш (турец.) — чиновник для особых поручений, посланец.

вернуться

33

Беглер-бей (турец.) — наместник султана, правитель области.