Чёрный всадник, стр. 71
Свет в окне погас: отец лёг спать. Постояв ещё некоторое время и убедившись, что вокруг все спокойно, Чора направился к загородке, за которой жили невольники.
Здесь тоже было темно и тихо. Селим задавал храпака в своей каморке. Сторожевые собаки, узнав молодого хозяина, стали скулить и ластиться. Чора загнал их в пустую кухню, прикрыл дверь и подошёл к зарешеченному окну помещения невольников.
— Иваник! Рожков! — еле слышно позвал он.
Внутри кто-то притаил дыхание, поднялся.
— Кто там?
— Разбуди Кузьму Рожкова и Иваника!
— Я и есть Кузьма Рожков… Чего тебе?
— Выходите с Иваником сюда! Я открою дверь… Да быстрее!
Когда невольники вышли, Чора зашептал:
— Меня не опасайтесь… Я Чора… Я помогу вам бежать домой…
— С чего бы это, знаешь-понимаешь? — удивился Иваник.
— Так решила моя нэнька… Я приготовил коней, харчи… Сейчас выведу вас из города, дам ярлыки на свободный выезд из Буджака, а там вы и сами доберётесь до Киева…
— Гм, даже не верится, — все ещё сомневался Иваник. — Ты, того… знаешь-понимаешь… хлопец, не подведёшь нас, часом, не обдуришь?
— Не будьте сами дурнями, — рассердился Чора. — Мать отпускает вас домой не потому, что вы ей понравились, а потому, что знаете Семена Гурко, её брата, а моего, значит, дядьку. Передадите ему ваши ярлыки и скажете, что сестра Варвара ждёт его к себе в гости… С таким ярлыком он может беспрепятственно приехать в самый Аккерман… Поняли?
Иваник и Рожков чуть не пустились в пляс: о таком счастье они и помыслить не могли.
— Конечно, уразумели, мурза, — ответил Кузьма Рожков, не в силах скрыть радость. — Сделаем все как положено! Пошли!
Чора вывел их на берег лимана, где в густых зарослях стояли наготове две лошади с притороченными к сёдлам дорожными саквами. Рожков крепко пожал Чоре руку.
— Спасибо тебе, хлопец!
А Иваник расчувствовался:
— Хоть ты и нехристь, знаешь-понимаешь, а добрый человек! Пусть бережёт тебя господь бог! А матушке твоей — низенький поклон.
— Счастливой дороги! — улыбнулся Чора, услыхав пожелания Иваника.
Он постоял, пока не стих вдалеке стук копыт, а потом бегом помчался к дому. Тревога не покидала его. То, что он задумал, противоречило не только воле отца, но и желанию матери, приказавшей отпустить Стёху на Украину. Но, несмотря на глубокую любовь и привязанность к матери, он не в силах был перебороть своё чувство к этой дивчине-гяурке, не мог расстаться с нею и тем самым разрушить своё счастье, потому и решился на отчаянный поступок…
Осторожно прокравшись к халупке, в которой спала Стёха, открыл дверь.
— Ой, кто там? — испуганно вскрикнула девушка, пытаясь в темноте разглядеть позднего гостя.
— Не бойся меня. Я Чора, — прошептал паренёк. — Скорее одевайся и выходи!
— Куда?.. Зачем?..
— Тс-с-с… Меня не опасайся, глупенькая, ничего плохого с тобой не будет. Я должен тебя спасти!
— Меня? От какой такой опасности?.. Что мне ещё угрожает?
— Вернулся из Немирова мой отец…
— Ну и что?
— Он хочет жениться на тебе…
— О боже!
— Я не допущу этого. И моя нэнька этого не хочет… Теперь ты понимаешь? Ну, собирайся! Да не теряй время! До рассвета мы должны быть далеко…
Стёха молчала. То, что сказал Чора, походило на правду.
— Куда ты хочешь меня повезти?
— В безопасное место… В одном степном улусе живёт мой двоюродный дедушка Ямгурчи, добрый старик. Меня он очень любит и сделает все, о чем я его попрошу…
— Почему ты…
— Стёха, неужели ты до сих пор не догадалась, как я люблю тебя! — вырвалось у юноши. — Лучше мне видеть тебя мёртвой, чем женой другого… чем женой… отца моего…
Стёха давно знала, что Чора любит её. Но поскольку он, то ли по молодости и свойственной ему замкнутости, то ли по другой какой причине, никогда не говорил ей о своём чувстве, она над этим не задумывалась. Теперь его отношение могло сыграть важную роль в её судьбе. Влюблённого Чору ей пока что бояться нечего. Зато жестокого и наглого Кучук-бея…
Нет, колебаться нельзя! Да и жизнь за последнее время научила её быть решительной и полагаться в тяжкие минуты только на себя.
Она накинула на плечи пёстрый татарский халат, обулась в мягкие чирики из бараньей кожи и шагнула к двери.
Чора взял Стёху за руку и, осмотрев двор, вывел в густо-синюю темноту южной безлунной ночи…
БУДЖАК
1
Иваник и Рожков лишились коней ещё на Днестре. Их отобрали ордынцы при переправе через реку, а самих отпустили: выручили ярлыки. Оборванные, босые, чуть живые от голода и усталости, доплелись они до Киева и первые два дня, воспользовавшись гостеприимством генерала Гордона, только и делали, что ели на кухне и спали на чердаке конюшни. А на третий день, малость восстановив силы, спустились на Подол, миновали Житный базар и направились к Киевской коллегии.
За каменной стеной, на просторном дворе, вымощенном обожжённым кирпичом, шныряли монахи, шумно играли спудеи младших классов. Старшие стояли группами и о чем-то разговаривали. Смех, взлетавший то там, то здесь, свидетельствовал, что разговоры их были отнюдь не на учёные темы.
Иваник и Рожков подошли к ближайшей группе.
— Хлопчик, поди-ка сюда, знаешь-понимаешь, — поманил Иваник упитанного парнишку, глядевшего на них чёрными глазами. И когда тот подошёл, спросил: — Ты, часом, не знаешь тут таких… Яцько и Семашко?
Паренёк развернулся на одной ноге и что было сил закричал на весь двор:
— Яцько-о! Сема-ашко! К вам родичи приехали! Должно, сала привезли! Эге-гей, сюда!
Иваник и Рожков смущённо поглядели друг на друга: не было у них с собою никакого подарка. Да и откуда ему взяться, если каждый из них гол как сокол.
Яцько и Семашко не замедлили появиться и, узнав Иваника, обрадовались, как родному. Засыпали его десятком вопросов. Наверно, хлопцам жилось несладко, они сильно похудели, вытянулись, и ко всему ещё, конечно, скучали по родным и близким.
— Постой, Яцько, постой! — перебил Иваник. — Мы и сами ничего не знаем ни про Арсена, ни про семью Семашко, потому как только-только вернулись из полона…
— О-о! — вырвалось у Яцько.
Семашко молчал, по-видимому, был более сдержанным.
— Из полона, знаешь-понимаешь. Видали там Стёху, сестрёнку Арсена…
— О-о! — ещё больше удивился Яцько. — Арсен уже знает?
— Ещё нет! Мы сюда за тем и пришли, чтоб ты на Запорожье махнул и разыскал там Арсена… Вызволять надо дивчину.
У Яцько радостно заблестели глаза.
— Я это мигом!.. Василь, поедем?
Медлительный Семашко ответил не сразу. Наморщил лоб, отчего чёрные брови его сошлись у переносицы, как крылья ворона.
— А нас пан ректор отпустит?
— Мы его и спрашивать не будем!
— До Запорожья не близкий путь. Мы пешим ходом, пешедралом, не далеко уйдём.
— Ты, Василь, как с луны свалился! — По всему видно было, что Яцько, как старший и более бывалый, верховодит. — Зачем пешком? Днепр, по-твоему, к чему?.. Плоты, бывает, вниз плывут! Попросимся, и нас возьмут. Ещё харчеваться будем за то, что поможем.
Яцько рассуждал, как взрослый. Иваник переглянулся с Кузьмой: их сомнения, можно ли поручить такое важное дело ребятам, развеялись. Яцько доберётся до Сечи. Вдвоём с Семашко — и подавно. Арсена там найти нетрудно…
— Ну, чего ещё, я согласен, — сказал Семашко.
Надо думать, ему тоже надоело сидеть на спудейских харчах, хотелось на свободу, на днепровское приволье.
— Вот и ладно, хлопцы, — улыбнулся Кузьма Рожков. — Отойдём-ка в сторонку. Надо будет кое-что вам рассказать и передать…
Они зашли за угол дома и сели на потемневшую от времени и непогоды скамейку под кустом сирени.
2
В который уже раз возвращался Арсен из ближних и дальних странствий в Сечь, но всегда его охватывало радостное возбуждение при мысли о встрече с товариством, с друзьями. Он не воспринимал такие встречи как что-то обычное, будничное. Это были для него самые счастливые дни в жизни.