Чёрный всадник, стр. 41

— Батьку убили! — закричал в отчаянии Секач, спрыгивая с коня. — Слышите? Батьку убили!..

Над распростёртым телом атамана склонилось несколько запорожцев. Крики горести слетали с их уст. Атаман лежал навзничь, весь залитый кровью. Все больше и больше подъезжало казаков, так как страшная весть тут же разнеслась по лавам.

Воспользовавшись замешательством, охватившим запорожцев, Гази-бей резко развернул коня и, бросив оставшуюся горстку своих воинов, кинулся наутёк.

Его никто не преследовал. Запорожцы собрались у тела наказного атамана.

Подъехал Семён Палий. Молча скинул шапку, слез с коня. Секач также молча вытянул из-за пояса убитого атаманскую булаву и протянул её Палию. Неторопливо, печально поклонился и тихо сказал:

— Челом тебе, наказной атаман! Что будем делать?

Разгорячённый боем Палий в первое мгновение даже отшатнулся, не веря в то, что случилось. Но, внимательнее посмотрев на неподвижное окровавленное тело старого атамана, взял пернач. Старые запорожцы выжидательно наблюдали за ним. Как поведёт себя молодой атаман? Не сморозит ли какой-либо глупости?

Палий заметил в глазах некоторых старых казаков насмешливые искорки, и в нем вспыхнула злость. Нашли время, старые хрычи, ехидничать! Поэтому голос его прозвучал сухо, даже сурово:

— Братья, не время оплакивать сейчас погибших. Но и без почестей бросить их тела в чужой земле мы не можем! Так пусть здесь останется сотня сподвижников покойного атамана — они его и похоронят как положено… А мы попробуем догнать беглецов. Или на их плечах ворвёмся в Бахчисарай… Айда за мной!

Гул копыт раскатился над каменистой долиной Салгира.

Когда запорожцы выбрались из Ак-Мечети и выскочили на высокий холм, откуда открывался широкий обзор с видом синеющих в бледно-голубой дымке далёких гор на горизонте, они увидели верстах в двух от себя облачко серой пыли — это скакали к Бахчисараю челядинцы акмечетского салтана с жёнами и детьми.

Казаки закричали, засвистели и, огрев коней нагайками, помчались вслед.

Беглецов догнали в полуверсте от леса, зеленевшего на склонах холмов. Неуклюжие татарские кибитки остановились. Из них высыпали черноголовые татарчата. Заверещали женщины.

От передней кибитки шарахнулся в сторону, к лесу, всадник в белом тюрбане. Перед собой, на луке седла, он держал двух маленьких ребятишек. Не оглядываясь, стрелою летел он к кустарнику, где надеялся найти спасение.

— Перехватывай, хлопцы! Это салтан, черт его побери! — крикнул Метелица, придерживая коня возле кибитки. — А я загляну в его гнездо, может, и пташку какую поймаю!

За салтаном бросился Арсен со своими побратимами.

В Ак-Мечети он обшарил весь салтанский дом, но Златку и Стёху не нашёл ни среди убитых, ни среди освобождённых пленных. На вопрос, не привёз ли салтан с Украины двух девчат по имени Златка и Стёха, невольники ответили, что возвратился он с ясырем, но припомнить, были ли среди пленных девчата с такими именами, не могли.

След девушек исчез. Это было самым страшным… Где же они? Куда их девал салтан? Не успел ли, случаем, продать в заморские края?.. Только он один мог дать определённый ответ.

И казаки, не жалея коней, вихрем неслись за всадником в белом тюрбане. Догнать! Во что бы то ни стало догнать и взять живьём!

А Метелица в это время, не слезая с коня, рванул чёрную кошму, которой была завешена кибитка. Там, забившись в угол, притаилась женщина в пёстром татарском одеянии.

— Эге-ге! И впрямь пташка! — загудел радостно Метелица и, чтобы получше рассмотреть свою добычу, с трудом нагнулся ниже и просунул голову под свод кибитки. — Да ещё и хороша, разрази меня гром! Дарма что некрещёная!

Женщина с ужасом смотрела на усатого, побагровевшего от усилия старого казака. Пышная русая коса рассыпалась по яркой одежде. Красивые руки взметнулись вверх, как крылья чайки, и застыли, словно прося пощады или защищаясь от удара.

— Пан, не убивай меня! Не убивай! — вдруг взмолилась женщина по-польски. — Я не мусульманка! Христианка естем!

Метелица озадаченно уставился на неё, толстой пятернёй почесал бритый затылок. Его суровое лицо подобрело, между бровями разгладилась глубокая морщина.

— Гм, говоришь, полька?

— Так, пан! Так!

— Значит, невольница получается?

— Так, пан! Так!

— А испугалась чего?

— Думала, зарубишь меня…

— Глупенькая, мы невольников не рубим, а вызволяем. И ты будешь вольная!

— Дзенькую бардзо [44], — чуть слышно прошептали помертвевшие уста.

Метелица подморгнул ей, подкрутил седой ус.

— Благодарностью не отделаешься! Га-га-га!.. Муж дома есть?

— Был.

— Вот обрадуется, черт его подери, когда такое солнышко ясное заглянет вдруг в его осиротелую хату. А? Эх, был бы я помоложе!..

Женщина ничего не ответила, все ещё, очевидно, не веря в своё счастливое спасение.

Метелица с сожалением крякнул, тяжело вздохнул, вспомнив, наверно, о своих шести десятках, и выпрямился в седле.

— Ну, пани, прошу прощения, я оставлю тебя тут, так как должен ехать. Хлопцы, кажись, выпустили из рук мурзу, чтоб им пусто было!

И старый казак поскакал к лесу, где стояли обескураженные неудачей Арсен и его побратимы. Салтан нырнул в заросли и скрылся в хорошо знакомых ему оврагах.

3

Салтан Гази-бей с двумя маленькими сыновьями-близнецами на руках вихрем проскакал на взмыленном коне по узкой улице Бахчисарая, на ходу крича: «Казаки! Казаки!»

Перед воротами ханского дворца, на каменном мостике, под которым журчал мутный поток, он осадил коня: ханские нукеры длинными копьями преградили ему дорогу.

— Казаки! В Ак-Мечети казаки! — прохрипел салтан. — Быстро к хану! Бейте тревогу!.. Вот-вот они будут здесь!

Нукеры посерели от страха. Один из них торопливо открыл ворота, а второй принялся изо всех сил колотить железным чеканом в большое медное било.

Узкие улочки растревоженного Бахчисарая разом заполнились мечущимися людьми.

Салтан въехал во двор ханского дворца. Страшное слово «казаки!» моментально облетело все закоулки и подняло на ноги всех от мала до велика.

Со второго этажа по лестнице деревянной галереи быстро сбежал в золотистом шёлковом халате хан Мюрад-Гирей. Увидев запылённого всадника на мокром от пота коне, кинулся к нему.

— Что? — выдохнул испуганно.

— Великий хан, казаки!

— Где?

— Перешли Альму и с минуты на минуту будут здесь! Я едва выскользнул из их рук! Все мои погибли…

— О аллах!

— Великий хан, дорого каждое мгновение! Не медли!

Мюрад-Гирей повёл округлёнными от испуга глазами на нукеров.

— Коней! — закричал визгливым голосом. — Коней! Посадить всю мою семью на коней — и в леса! Живей!

Ему подвели гнедого рысака. Не ожидая, пока другие члены семьи соберутся и сядут на коней, он вскочил в седло и ловко сунул в стремена мягкие, обшитые атласом комнатные туфли.

Лопотал на ветру золотистыми полами роскошный халат. Блестела на солнце вспотевшая бритая голова. Тучи пыли вздымались из-под копыт ханского коня.

Без оружия, без чалмы, плешивый, в цветастых шёлковых шароварах и в таком же халате, грозный Мюрад-Гирей был похож не на хана-воина, перед которым трепетал весь Крым, а на обрюзгшего престарелого купца из Кафы или Гезлева.

Перепуганные жители городка шарахались от его коня и жались к глиняным заборам. Следом за ханом мчались нукеры, ханские жены, сыны и дочки. Топот копыт, вопли, туча пыли и перьев от раздавленных конями гусей — все это нагоняло ещё большую панику на бахчисарайских жителей, и так уже ошалевших от известия о нападении казаков, свалившихся как снег на голову.

Со всех сторон слышались крики:

— Казаки!

— Урус-Шайтан!

— О вай-вай, горе нам, правоверные!

— О аллах!

Люди словно обезумели. Кричали. Плакали. Умоляли ханских воинов не оставлять их на произвол судьбы. Но никто никого не слушал. Слепой животный ужас гнал хана, его бесчисленную семью, дворцовую стражу прочь из Бахчисарая. Скорее туда, в леса, темно-зелёными кущами лежащие по взгорьям и глубоким долинам! На яйлу [45], а там — к морю, где всегда наготове стоят ханские корабли!