Чёрный всадник, стр. 37

— Друзья, не удивляйтесь моей слабости… Сейчас я плакал по тому, чего не вернёшь, и по тем, кого не вернёшь… И я клялся сам себе беспощадно бороться, пока сил хватит, с врагами заклятыми. Бороться, чтобы спасти хотя бы то, что ещё возможно спасти. Жизнь и будущее деток этих. Нашу землю… И если недавно я шёл в Запорожье, чтобы не остаться одиноким, то теперь я знаю, что иду в Сечь, к Серко, для того, чтобы помочь ему своей саблей защищать свой народ и его землю! Если и вы так думаете, то заклинаю вас, братья, идти вместе со мной. Вы слышите, как взывают эти руины о мести! Вы видите, до чего довели нас неразумные гетманы — до полного разорения нашей державы, до полной гибели…

— Ну, виноваты не только они, — вставил Арсен.

— Конечно, не только они, — согласился Палий. — Но прежде всего — они!.. Припомните: Юрий Хмельницкий двадцать лет назад владел обоими берегами Днепра и было у него шестьдесят тысяч казаков, кроме запорожцев. Могло бы быть сто двадцать, а то и больше! Стоило только клич кликнуть… А что он имеет теперь из-за своей дурной головы? Тысячу янычар, татар, волохов да сотню продажных лоботрясов… Однако худшее его наследие — разделение Украины на Левобережье и Правобережье. С этого и начались наши беды! И если Левобережье осталось под защитой Москвы и благодаря этому выстояло, выжило в вихре лихолетья, то Правобережье, которое по милости Юрася отошло снова к Польше, начисто вытоптали турки, татары, поляки и свои безголовые гетманята… Казалось бы, насколько был умным Петро Дорошенко, но и у него не хватило умения объединить Украину. А мог ведь! Мог объединить под покровительством России… Все было почти готово, когда он пришёл с войском на Полтавщину, и левобережные полки вот-вот должны были вручить ему гетманскую булаву. Так нет! Получив известие из Чигирина, что жинка наставила ему рога с молодым казаком, оставил войско на брата и помчался сломя голову, чтоб покарать изменщицу. И все распалось. И опять начались междоусобицы, раздоры, пока турки, приглашённые им, не доконали Правобережье… Нет, что ни говорите, только они, гетманы, виноваты в том, что произошло… Но нам от этого не легче…

Он встал, заглянул на печь, где притихли дети.

— Что, милые мои птенчики, тепло вам тут?.. Вот и растите на здоровьице! На вас вся наша надежда… Прощайте!

Казаки вышли из домика.

3

На другой день к вечеру, проехав по бездорожью широкой долины Унавы, а потом — Ирпеня, обоз прибыл к небольшому, живописному селу Новосёлки, которое раскинулось на низменной террасе реки, вблизи озера Ракитного.

Ещё издали послышался лай собак и церковный перезвон. Путники не верили своим ушам: неужели это не мерещится им?

Но нет — из труб многих хат вьются вечерние дымы, и звон колокола действительно доносится с небольшой деревянной церкви; заметив чужих, собаки залились лаем ещё сильней, на их лай из хат выходили люди.

— Даже странно, — сказал Палий. — Это первое село, сохранившее в себе дух людской!

Они свернули с луга, проехали широкий выгон и остановились перед церковью. К ним стали подходить мужики в свитках, кожухах и высоких бараньих шапках-бирках, с любопытством рассматривали измученных дальней дорогой беглецов. Заслышав гул голосов, ржание лошадей, из церкви с трудом вышел старенький попик в тёмной рясе поверх шубейки и с небольшим серебряным крестом на груди. Палий и Арсен подошли к нему и попросили благословения. Попик осенил их тремя перстами и дал поцеловать крест.

— Батюшка, мы хотели бы найти у вас приют на ночь. Люди промёрзли, изголодались, многие больны, всем нужен отдых, — сказал Палий, опережая десятки вопросов, посыпавшихся со всех сторон.

— Вижу, вижу, мил человек. И хотя в селе уцелела лишь треть людей из тех, что жили здесь ещё десять лет назад, мы сможем приютить этих несчастных, — ответил священник и сразу же приказал прихожанам принять на ночёвку по семье прибывших.

Впервые за много недель измученные путники почувствовали уют обжитых хат и тепло добрых сердец.

— М-м-м, Панове, жию, как кот на масленицу, — заявил Спыхальский, уминая горячие пампушки и запивая их холодной ряженкой, когда Арсен с Палием и священником зашли в хату, где приняли пана Мартына вместе с семьёй Иваника. — Эх, будь моя воля, пожил бы я тутай до весны, Панове, так не знал бы горя!

— О, это мысль, знаешь-понимаешь! — подхватил Иваник. — Слышь, Зинка? Останемся? А то куда нам ехать — в Дубовой Балке все спалили нехристи, не осталось ни кола ни двора… Я видел, тут есть пустующие хаты. Если община позволит, можно и поселиться в какой-нибудь… Под боком — речка, лес, луг, поля. И для нас клочок землицы найдётся, чтоб весною вспахать и засеять.

Арсен переглянулся с Палием. У него тоже промелькнула мысль, что было бы неплохо устроить здесь своих. Ведь ему придётся ехать дальше, в Запорожье. А потом — на розыски Златки и Стёхи…

Палий, понимающе кивнув, шепнул:

— Я и сам думал уже…

За столом у священника он повёл речь о положении беглецов. Рассказав отцу Ивану о бегстве из Немирова, о страшном опустошении, которое они видели повсюду на своём пути, о том, что им, нескольким десяткам казаков, нужно будет ещё ехать с важными вестями в Киев и Запорожье, Палий попросил:

— Панотче, устройте наших людей! В Новосёлках многие хаты стоят в запустении. Дозвольте людям поселиться в них… Без дела не будут сидеть. Да большинство мужчин умеют держать саблю в руках. В теперешнее время это тоже не последнее дело!

— Вот соберём завтра сходку, и как община решит… — ответил священник.

На следующий день все село собралось у церкви, отец Иван с паперти рассказал о желании и просьбе прибывших поселиться в их селе.

— Прихожане, нелегко нам после тяжкого лихолетья живётся ныне… Но все же имеется у нас крыша над головой, имеется что поесть и попить… А взгляните на этих вот обездоленных, какая беда у них! Так неужели не пригреем их у себя, дорогие мои миряне?

— А как же, почему не пригреем? Пусть остаются! Жить есть где! — раздались голоса. — Свои ведь люди!

Так дубовобалчане и немировцы поселились в затерянном между лесов и лугов сельце над тихоструйным Ирпенем. В тот же день они начали устраиваться в облюбованных домах.

Арсен выбрал просторную хату, с клуней и поветью, сплетёнными из лозы и покрытыми камышом. Посреди двора над срубом колодца высился журавль, а большой огород, который тянулся до самых прибрежных лугов, был обсажен развесистыми вербами. Напротив этого пустовавшего жилища раскинулся широкий выгон, на другой стороне которого стояла небольшая деревянная церковка. Целый день вся семья работала, приводя в порядок новое жильё. Арсен с Романом расчистили снежные сугробы, починили ворота, привезли из лесу фуру сухих сосновых дров и сложили их в клуне. Мать Арсена затопила печь. Дед Оноприй смастерил стол и лавку, а также топчан за печью, чтоб было на чем спать. Якуб с Яцько поправили хлев и погреб…

Арсен работал как в тумане. Он исхудал, лицо почернело. Перед глазами все время стояла Златка. Чернокосая, голубоглазая, улыбающаяся… Где она? Что с нею? Не продали ли девушку куда-нибудь за море, где затеряется её след?.. От бессильной злости крепче сжимал топорище и рубил топором мёрзлое дерево, словно стараясь высечь из него искры.

Потом в забытьи мечтал о том, как, найдя Златку, женится на ней, разживутся они своим хозяйством, может, даже здесь, в этом приветливом и живописном селе… А почему бы и нет? Здесь очень красиво! Должно быть, буйно цветут по весне луга! Сколько в окрестных лесах ягод, грибов, орехов, диких груш и кислиц! А речка, наверно, так и кишит рыбой и раками… И земли сколько хочешь, столько и засевай, было бы чем!

Ему, утомлённому военной службой в Сечи, походами, боями, скитаниями по чужим краям, смертельной опасностью, не раз подстерегавшей его, безумно хотелось пожить мирно, с любимой и со всею семьёй, пахать поле, засевать пушистый чернозём отборным зерном, косить и жать, ухаживать за скотиной. А зимними вечерами, когда завывает вьюга, сидеть в тёплой хате перед пылающим в лежанке пламенем и держать в своих руках маленькие Златкины руки…