Под небом голубым, стр. 33
— Ты как ручная птичка щеголихи, прикованная ниткою к руке.
— тебя. Освободить наконец, освободить! Ведь и ей ты
— Приди же, ночь! Приди, приди, Ромео, мой день, мой снег,
— в тягость. Ей неприятно — неловко
— светящийся во тьме, как иней на вороньем оперенье! Приди, святая, любящая ночь! Приди и приведи ко мне Ромео!
— находиться рядом с тобой, видеть твои глаза — хоть ты и скрываешь, что должно скрывать. А жалость жалит сильнее, чем безразличие.
— Бедный муж, где доброе тебе услышать слово, когда его не скажет и жена на третьем часе брака?
— Нужно разорвать замкнутый круг. Время вылакает воспоминания из миски твоей памяти, вылижет насухо, и скоро ты нальешь туда новую похлебку. Спасение в том, чтобы не видеть ее. Только в этом
— Вне стен Вероны жизни нет нигде, но только ад, чистилище и пытки.
— спасение. Скорее бы добраться
— Из жизни выслать, смерти ли обречь — я никакой тут разницы не вижу.
— до телефона. Набрать номер (кстати, записная книжка с тобой?), набрать номер
— Когда ты мне об этом говоришь, ты мне топор вручаешь на подносе, чтоб мне с улыбкой голову срубить.
— набрать номер и согласиться. Да, мол, приезжаю завтра же. Нет, сегодня. Нет
— Молчи о том, чего не понимаешь!
— нет, не сможешь. Оставить ее выше
— удалиться, чтобы жить, или остаться и проститься с жизнью
— твоих сил! Ты — да прекратите же наконец спектакль, замолчите же!!! — ты разрываешься между ролью и неролью, которая тоже роль и требует игры, требует притворства, требует улыбки на лице — «я улыбаться мог одним лишь ртом, а тайный взгляд, когда он зол и горек, умел скрывать…» — и улыбаешься. Но уехать… Хорошо, положим
— Природа слабодушна и рыдает, но разум тверд, и разум побеждает.
— ты уедешь. На неделю, на месяц, на год. На жизнь, в конце концов. Но сны — куда ты денешься от снов? Скажи пожалуйста, куда ты спрячешься от снов, в которых вы вместе — смеетесь, и ты целуешь ее волосы и мягкие теплые ладони с прохладными подушечками пальцев, — куда
— Когда я вправе доверяться сну, он обещает мне большую радость.
— скажи на милость, куда
— Я видел сон. Ко мне жена явилась, а я был мертв и, мертвый, наблюдал. И вдруг от жарких губ ее я ожил и был провозглашен царем земли.
— куда ты сбежишь от снов?! Неужели существует такое благодатное место, где ты не будешь просыпаться в радости, чтобы через мгновение понять: на самом деле все по-другому. Нет, такого места не существует. Поэтому поклонись зрителям (тебе хлопают, слышишь?), поклонись и отправляйся-ка в гримерку, вытащи из кармана куртки записную книжку и иди звонить. Бывают спектакли, которые можно сыграть только один раз. Сегодня ты исчерпал свой лимит.
17. …страшного», — сказал Дар. «Вообще-то, именно так все и должно было произойти, — сказал Дар. — Ты же и сам знал это. Есть люди, которым никогда не жить в семье, люди, удел которых — восхождение по ступеням волшебной башни. Что, впрочем, не мешает им мечтать. Но нельзя мечтать все время, просто невозможно. Посмотри правде в глаза: ты предназначен для другого. Она — тоже. Вам никогда не быть вместе. Пойдем. Пойдем-ка. До колокольни не так уж далеко, всего пару этажей», — и обнял за плечи, и поволок — и ты не сопротивлялся.
18. … увидел ее потом, много-много позже, рядом с мужем. Они выглядели великолепно: он и она. В его взгляде не было ничего, он не знал. Она… Она была счастлива. В ее взгляде проступала жалость — не об утраченном, нет. Жалость к тебе, одинокому, благополучному, добившемуся успеха, запеленутому в славу актеру. И этот взгляд окончательно подтвердил то, во что ты не желал верить все прошедшие годы: вы чужие. Вот оно самое страшное, невыносимое, — не «любит-ненавидит», — а чужая. Отныне и навсегда. Ты не изменишь ничего в привычном укладе жизни. Ты будешь играть, как играл, и выходить на «бис», кланяться публике, жевать и пить, спать, учить роли, репетировать, ездить в такси, звонить приятелям, читать книги, встречаться с женщинами, расписываться на календариках и плакатах, отмечать праздники в шумных компаниях или в узком кругу близких друзей (последнее все реже и реже). (Праздники… странная штука. Всегда печаль, иногда — боль, тоска. Не потому что один — потому что не с теми, с кем хотел бы быть. Не с ней). Все останется как было. Ты не изменишь ничего. Только однажды остановишься, когда из окон дома напротив магнитофон пропоет: «…одиноким волком я бегал и одиноким волком умру». Будешь стоять, слушая песню до конца («Одинокий волк… — это круто! Но это так, сынок, тяжело! Ты владеешь миром — как будто, — и не стоишь в нем ничего!»). Жалость к себе? Нет, пустота. «…и одиноким волком умру». Завтра будет билет на самолет — летите на съемки за океан. Престижно, шикарно, роскошно. Бесцельно. Как и вся жизнь. (Ты поймешь это в кресле, глядя, как тонет в облаках земля — «ах, как много выпало снега!» — последний этаж башни на проверку оказался подвалом). Потом ты приедешь в город. Чтобы потеряться. Впрочем, нет — ты потерялся намного раньше. Теперь ты просто до-потерялся. Логическое завершение абсурдной жизни.
ЧЕЛОВЕК. ВСЕГДА.
19. Свеча горела на столе, свеча…
ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.
20. Пренебрежение людьми не оправдывается ничем:
ни собственным талантом, ни избранностью, ни увечностью, ни даже смертью.
Глава шестая
ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
1. Сначала он ничего не понимал. Портьеры памяти висели безжизненно — дырявые фанерные листы на окнах заброшенного дома. Потом… потом пришла первая дрожь узнавания, сперва слабая, как дыхание мотылька, перешедшая после в яростную агонию бешеного леопарда. Слова обретали смысл, проступали легкими штрихами, чтобы взбугриться литым барельефом и, окончательно вырвавшись из каменного плена забвения, ожить и зазвучать в полную силу. Вот тогда-то человек понял, о ком идет речь в книге. Но все равно не хотел верить, предпочитал думать о некоем совпадении, невероятном, невозможном совпадении… которому не место здесь — не выживет. И только когда последняя фраза («приедешь в город, чтобы потеряться») легла в сознание, словно в новенький, еще ни кем не заселенный гроб — признал. И уронил голову на прижатые одна к другой ладони, стискивая изо всех сил веки, чтобы не видеть, не читать этого! Не читать! Не видеть!
Но слова уже обрели силу и чуть презрительно наблюдали за тщетными попытками человека. Тогда он открыл глаза и снова взглянул на книгу, лежавшую перед ним.
Признал.
И вспомнил все до конца.
ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.
2. Они прилетели в город под утро, полусонные, вялые. До съемок было что-то около суток. Человек, как и все, отправился в гостинницу, оставил там свои вещи и спустился вниз — «на прогулку». Небоскребы напоминали застывшие порции мороженого, мороженое — таящие на солнце небоскребы. Очень скоро он отделился от компании и отправился обратно в номер — отсыпаться. По дороге купил какой-то покетбук, сунул в карман куртки, чтобы было чем заняться в свободное время. Вернувшись, почти мгновенно заснул.
3. Человек проснулся в пустоте, без красок и звуков — в первый момент показалось, что умер. Потер проволочными пальцами картонное лицо, пошевелил деревянными руками, чувствуя, как рвутся одна за другой ниточки. Встал с кровати. «Почему так темно?» Подошел к окну — «…и тихо?» За окном ничего не было, открытый космос. Вернее (внутренне усмехнулся) — закрытый космос, потому что даже без звезд и солнца. Абсолютная чернота, которая в данных условиях утратила свою цветовую характеристику. «Оп-ля-ля, вот это да! Прямо как в монологе: „Забытые, мертвые, голые боги, Которых изгнали в другие чертоги Неверие и машинальный прогресс! Ужели вы нас пустотой наградили — Всех тех, кого сами же и породили? Коль так, — справедливость, ты здесь!“ Дурацкий монолог, но сейчас такие пьески в ходу у почтенной публики. А жить за что-то нужно, не правда ли?… Хотя речь не о том. Интересно, с какой стати во всем городе погас свет? И если даже погас — почему тогда так тихо?» Человек наощупь нашел одежду, обувь — уже у двери протянул руку и накинул на плечи куртку. Вышел, хотел было закрыть номер, но ключа в кармане не оказалось: дырка. «Надо бы зашить. Когда только успела порваться?» Следовало, наверное, не оставлять дверь открытой, но что-то гнало его вперед, дальше, дальше — из гостинницы. Лифт разумеется, не работал, пришлось спускаться по лестнице. На полпути в голову пришла мысль, что ведь нужно было сначала попробовать постучать к соседям. Пожал плечами: «Не возвращаться же».