Километры саванов, стр. 22

– Здравствуйте, сударь, – произнесла она. – Я зашла...

У нее был тихий покорный голос, влажные миленькие глазки, миленькие зубки, милое грустное личико. Одета аккуратно и не без элегантности, но скромно. Кончики ее грубоватых пальцев были топорно окрашены. Рабочая. Простая парижская рабочая женщина. Из тех, о которых охотно вспоминают в песенках...

– Господин Марселлен еще не вернулся, – сказал хозяин гостиницы с подходящим к случаю выражением голоса. – Но его найдут, не тревожьтесь. Этот господин... – он показал на меня – ...специалист, детектив...

– Детектив? – воскликнула она. – Что же он такого натворил?

– Ничего, – успокоил ее я. – Его ищут из-за наследства.

– Ах! Так, значит, это правда?

– Он ждал наследства?

– Видите ли, он уже давно говорил мне, что мы разбогатеем... Но получив это наследство, он, очевидно, меня бросит.

– Но он его еще не получил, – возразил господин Габриэль. – Потому его и ищут.

– Да? Хотелось бы верить... Я уже ничего не понимаю.

– Я вам объясню, – сказал я. – Объяснять – моя работа. Меня зовут Нестор Бурма. А вас?

– Клотильда Филиппон. Зовите меня Кло.

– Так вот, Кло, вы наверняка сможете дать мне сведения о вашем бродяге, которые помогут мне в работе. Пойдемте обсудим все в кафе, а? Я угощу вас аперитивом.

– Если вам угодно, сударь.

– Отправляйтесь в "Старый Сомюр", – посоветовал господин Габриэль из гостиницы "Масе".

– Хорошо. И вам оставлю стаканчик.

– Вы схватываете на лету, – усмехнулся он.

В "Старом Сомюре", между двумя рюмками, я не узнал ничего нового. Все, что рассказала мне Кло, было равно нулю. У нее с собой, в сумочке, облегченной с досады от всех личных бумаг, даже не имелось фотографии возлюбленного. Но свое детское и преходящее иконоборчество она не довела до крайности и призналась, что сохранила дома несколько случайных снимков и увеличенных фотографий. Вероятно, у изголовья кровати. Пожалуй, фотография больше и не была мне необходима, но все-таки мне бы хотелось глянуть хотя бы на одну. Я внушил девушке достаточно доверия, чтобы она мне не отказала, когда я предложил проводить ее до дома.

Она проживала по улице Сент-Фуа, в другом конце округа, в районе, шумном от нервной одышки двигателей крупных грузовиков, неподалеку от места своей работы – мастерской искусственных цветов. В квартире одной из старых и беспомощных теток ей принадлежала более или менее отдельная комната. Этим объяснялось, почему она не сожительствовала с Виктором Марселленом. Я пожелал, чтобы в конечном счете с такой же легкостью разъяснилось и множество других обстоятельств.

– Вот, – сказала мне Кло, когда наконец мы оказались у нее, раскладывая передо мной целый ряд оттисков различного формата. – Вы заберете с собой одну из них?

– Возьму ту, что вам нравится меньше других. Шмыгая носом, она протянула мне один снимок со слащавым, но вполне четким изображением.

– Думаю, здесь он выглядит крутым парнем. Крутым? Вот еще!

Я положил фотографию в бумажник.

– Посмотрите эту, – с жалкой улыбкой сказала она. – Мы не слишком-то здесь хороши, а? Но я ее сохраняю. На ней мы вместе.

С фотографией, наверное, было связано и какое-то счастливое воспоминание, потому что, извините! Такого рода документы следовало бы сжигать без остатка. Трудно сказать, кто из двух голубков выглядел глупее на этом снимке. Они словно соревновались между собой.

– Снимок сделан исподтишка...

– Заметно.

– ...одним из бродячих фотографов на бульварах. Кем-то из его приятелей.

Я не смог удержаться:

– Странный приятель! Он не мог предупредить, что будет снимать.

– Да вроде это был не друг, а так, просто знакомый.

Она тщательно уложила все фотографии в альбом.

Больше я ничего нового не узнал бы от брюнетки, но мы еще чуточку поболтали. Вновь вспомнила она о надеждах на процветание, высказанных журналистом, и высказала убеждение, что теперь тот ее бросит. Короче говоря, обычные и вполне объяснимые причитания! Сколько я их слышал на своем веку!

– Стоит мне только вспомнить, как он бывал мил со мной! Но уехать, не попрощавшись, просто так... Послушайте, сударь, как-то в пору безденежья я и домой приносила работу. Так он взялся за изготовление искусственных цветов. И они были не хуже других...

На каминной доске она показала мне два лиловых цветка, которые соперничали друг с другом в узкой стеклянной вазочке.

– Это его работа.

– Что это такое?

– Билл.

– Как?

– Билл.

– Но это же не название цветка?

– Английское имя. Это ирисы, и шутки ради он их как-то раз скрестил Биллом. Не знаю, почему. У журналистов, знаете ли, мелькают странные мысли...

Я фыркнул:

– Из Альманаха Вермо. Билл. Ирис. Билирис. Песни Билирис. Он любит каламбуры, да?

– О да!

Он, конечно, чтобы соблазнить малышку, постарался, и теперь она в своем слепом поклонении захочет пересказать мне все его шуточки. Лучше быстрее смыться. Что я и сделал.

Заглянул в агентство. Элен уже уехала, оставив записку с рекомендациями не переутомляться. Я положил было руку на телефонную трубку, но передумал. Бесполезно звонить Эстер и расспрашивать о новостях. Из листка Леменье я выписал адрес господина Мэро, он же господин Барт, на площади Район и отправился в ресторан по улице Мельниц доедать то, что там еще оставалось. После еды, вместо рюмки, я снова взял в руки снимок господина Виктора Марселлена. Кло была права. На снимке вид, пожалуй, решительный. Энергичное лицо, вид закоперщика, хитреца. Парня, который знает, как действовать. Потише, мой мальчик. Здесь тебе не фотографирование на улице. Ты был не так лих, когда, явившись к своему преподавателю сольфеджо и классному шантажисту, чтобы отрапортовать о выполненном задании, обнаружил его помятым. И ты так быстро сообразил, что дело запахло табаком, что бросил все: хату, женщину, шантаж и на всех парусах растворился в пространстве.

Глава десятая

Уборка

Ночь уже опустилась, когда я выходил из ресторана. Я направлялся к дому господина Эжена Мэро, этого изысканного любителя таинственности, являющегося позором одного из правящих Францией двухсот семейств. На площади Гайон его дом находился совсем рядом с рестораном Друана, где в декабре кого-то осчастливливают Гонкуровской премией. А некоторые, кто также рассчитывал на лавры, удостаивались лишь погребальных венков. Накрахмаленный лакей сообщил мне, что господина Мэро нет дома. Господин Мэро находился в своем клубе на улице Людовика Великого.

В этом труднодоступном месте я все же сумел добиться, чтобы мою визитку передали господину Мэро. Вероятно, ему не слишком понравится мой способ режиссировать его игру. Не слишком долго заставив себя ждать, он присоединился ко мне под люстрой вызолоченного салона, который я окуривал, размышляя о "плимуте", припаркованном перед роскошным игорным домом. "Плимуте" господина Рене Левиберга, Господин Мэро мял в ухоженных пальцах мою визитку и косил все больше и больше. Без вступления он произнес официальным тоном:

– Констатирую, что вы не теряли времени даром и являетесь толковым детективом. На мой вкус, даже слишком толковым. Я вам не поручал раскрывать мое истинное лицо.

– В моем ремесле одно неизбежно следует за другим, – объяснил я.

Я показал ему фото журналиста.

– Тот самый молодой человек. Вы его нашли?

– Еще нет. Я только обнаружил, что он не брезгует шантажом. Но это вы знали.

– Не понимаю.

– Не надо лукавить. Это скверно выглядит. Давайте откроем карты. Вы соперничаете с Левибергом, из текстильной фирмы, за обладание "Меридьеном". Небольшой скандальчик, способный скомпрометировать еврея, пришелся бы весьма кстати. У Виктора Марселлена есть что-то на Левиберга. Вы об этом знаете, и не понаслышке, а потому что юный мошенник предложил вам продать это оружие. По тем или иным причинам вы не смогли договориться, а теперь, передумав, пытаетесь восстановить контакт. Верно?