Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года), стр. 25
Как Сопливец-Нюсата стал Абай-Гэсэром
Обладатель двух жен, ни с одной
Соплячок не ложился женой.
От вечерней поры, когда
В серый цвет одеваются листья,
До рассветной поры, когда
Темнота разрывается лисья,
Спал он в юрте, в дальнем углу,
В бычьей шкуре, на грубом полу.
Озадачены, поражены
Две его красивых жены:
«Если мы ему не нужны,
Для чего нас доводит до слез,
Для чего сюда нас привез
Этот оборотень-колдун?
Врозь проводим каждую ночку,
Мы на разных постелях спим.
А приятно ли спать в одиночку?
Для чего связались мы с ним?»
Сумрак падает за крыльцом.
Что Нюсату-Сопливца тревожит?
Только с матерью и отцом
Он в постель своих жен уложит,
Как из юрты выходит прочь,
Где-то бродит целую ночь.
Две красивых его жены
Были страшно поражены.
«Впрямь ли в юрте он спит в углу?
Что ни ночь встает и выходит
Он в таежную черную мглу,
Где-то бродит он, колобродит:
Может быть, во мраке лесном
Занимается колдовством?
Надо путь его проследить.
Как заснет, — привяжем к подолу
Шелковистую тонкую нить:
Только сумрак спустится к долу,
Мы неслышно за ним пойдем»,—
Две жены решили вдвоем,
Отвергая долю девичью.
Серый сумрак сошел с небес,
И под грубую шкуру бычью,
Чтоб заснуть, Нюсата залез.
Две красивых его жены,
Притворясь, что на разных постелях
В сновидения погружены,
Поднялись в непроглядной мгле,
Осторожно к его поле
Привязали нитку из шелка
И опять улеглись тихомолком.
А Нюсата-Нюргай огляделся,
Встал бесшумно, беззвучно оделся,
Вышел в лес под покровом ночным.
Две жены его — следом за ним,
Не уйдет муженек-хитрец:
Нитки шелковой держат конец!
Наступила полночи пора.
Перед ними — Сумбэр-гора.
Смотрят жены, а их супруг
Превратился в ястреба вдруг
И поднялся, как сумрак сер,
На вершину горы Сумбэр.
Две красивых его жены
Не могли достичь поднебесной
Той вершины, той вышины,—
Пред скалой остались отвесной
И застыли, изумлены
Дивным обликом, статью чудесной.
Что за свет нисходит с чела?
То ли гордая эта скала,
То ль из рода людей существо,—
Есть и губы и нос у него!
Кто бы в тайну его проник?
У него — темно-красный лик,
И просторна грудь и мощна,
И сильна, упруга спина,
И могуч затылок саженный.
Как лопаты — зубы во рту.
Кто поймет его глаз пестроту?
Кто постигнет сей облик священный?
Голова его — точно снег.
То не отпрыск земли — человек,
То властитель заоблачных стран,
То отец Эсэгэ-Малан!
Прилетел к нему ястреб Нюсата,
А при нем — белолобый баран:
Жертвой стать — его назначенье.
У владыки богов Нюсата
Стал просить за свое подношенье
Для похода — вооруженье
И коня для езды и войны.
Две красивых его жены
Поспешили вернуться назад,
По дороге скорбят-говорят:
«Наш супруг — волшебник великий,
Что пред ним земные владыки?
Он могущественный чародей,
Самый сильный он из людей!
Почему же он мучает нас,
Отвергает с нами сближенье,
Держит жен своих в небреженье!
Мы обмануты хитрецом,
Мы отринуты гордецом,
Ничего для мужа не значим!»
Возвратившись, предстали с плачем
Перед старым свекром-отцом.
Десять тысяч небесных богов,
Властелинов небесных лугов,
Запредельных просторов лесных,
Услыхали: Нюсата-Нюргай
Стал супругом двух женщин земных,
И его осудили строго:
«Средний сын могучего бога,
Славный отпрыск небесных царей,
Взял он в жены земных дочерей.
Стал добычей праха и скверны,
Ибо грех совершил беспримерный!»
Так сказав, небожители ввысь
К прародителю поднялись,
В горний край Эсэгэ-Малана.
А Нюсата, чья мощь несказанна,
На вершину горы Сумбэр
Белолобого поднял барана,
Чтобы в жертву его принести
Всем пятидесяти пяти
Небожителям — белым бурханам.
Пред самим Эсэгэ-Маланом,
Пред верховным небесным главой,
Он предстал с молитвой живой:
«Ты опора моя и охрана»,—
И принес ему в жертву барана.
И достиг всех небесных долин,
Всех нагорий и побережий
Запах мяса бараньего свежий.
Эсэгэ-Малан, властелин
Девяти небесных держав,
Запах мяса почуяв, узнав,
Вопросил: «Кто моленье вознес,
Кто нам жертву-даренье принес?»
С высочайшей небесной тверди
Оглядел он земной предел,
На вершину горы посмотрел
И Нюсаты увидел усердье.
Красный сын, средний сын Хан-Хурмаса,
В дар принес ему свежее мясо
И вымаливал за приношенье
Для похода — вооруженье,
Скакуна для быстрой езды,
Для войны и для дел державных
Тридцать три воителя славных,
Триста опытных ратных вождей:
Всех богов, что его заставили,
Бросив небо, спасать людей,
Что на землю его отправили,—
Умолял, воззвав к доброте,
Богатырь Бухэ-Бэлигтэ.
Собрались в назначенный час
Эсэгэ-Малан, Хан-Хурмас,
Многознающие бурханы,
Чьи владенья — небесные страны,
Собрались поднебесные боги,—
Были солнца над ними чертоги,
А под ними был звездный свет.
Стали мудрый держать совет.
Порешили: Бухэ-Бэлигтэ,
Что на землю сошел с небосвода
Ради блага людского рода,
Чтобы землю спасти от беды,
Пусть получит коня для езды
И оружие — для похода.
Для войны и для дел державных —
Тридцать три воителя славных,
Триста ратных вождей — для побед.
В час, когда моленье-обет
Возносил их отпрыск-потомок,
На горе Сумбэр средь потемок
Приношенье жертвы свершал,—
Ветерок задышал-прибежал,
С небосвода спустился конь,
На лету высекая огонь.
Этот конь был гнедым Бэльгэном.
Обладал он мощью костей
И хребтом тридцатисаженным.
Хвост его был в тридцать локтей,
Были уши его в три аршина,
Содрогалась под ним вершина,
И была у гнедого красива
В три воза шириною грива.
Счастлив был Нюсата, что снова
Увидал своего скакуна!
Он за повод поймал гнедого,
Он в серебряные стремена,
Вспомнив прежние времена,
Ловко вдел могучие ноги,
Сел в седло, что сработали боги
Из якутского серебра.
Богатырства настала пора!
Был Бэльгэн несравненным конем:
Он взлетел на простор небесный —
Удержался всадник на нем.
Он в земные низринулся бездны —
Удержался всадник на нем.
Слышит всадник вопрос от коня:
«Ты какой обладаешь силой,
Что решил вскочить на меня?»
Молвил всадник: «Запомни, гнедой,
Обладаю силой такой:
Если б вдруг оказалась ручка
У великой тверди земной,
Я бы ручку эту рванул,
Я бы землю перевернул!
А теперь скажи мне слова,
Ты, исполненный хвастовства:
У тебя-то мощь какова?»
«Я умею бежать так скоро,
Что, пока три горсточки сора
Средь земного простора горят,
Я легко — туда и обратно —
Вкруг земли пробегу троекратно»,
Седоку ответил гнедой.
«Если так, мы должны с тобой,
Мой гнедой скакун, подружиться!»
Так сказав, ездок удалой
На гнедом помчался домой.
А гнедой Бэльгэн, словно птица,
Между небом летел и землей,—
То ли соколом, то ли беркутом,
Мимо туч, по камням низвергнутым.
Сотрясается твердь земная,
Небеса трепещут просторные,
Рассыпаются горы черные,—
Только пыль чернеет густая.
Красных гор не стихают обвалы,—
Только прах взметается алый.
Видит всадник: победно скача
Горной чащей лесной, горным лугом,
Приближаются друг за другом
Славных тридцать и три силача,
Приближаются, говорят:
«Ты — великий Абай-Гэсэр,
Наш хозяин и старший брат!»
Вверх посмотрят они — засмеются,
Вниз посмотрят — прольют слезу.
Небеса без них остаются,
Их земля поджидает внизу!
Так Нюсата, средь мрака ночного,
Получил на горе Сумбэр
Для величия — имя Гэсэр,
Для езды — скакуна гнедого,
Для гнедого коня — снаряженье,
Для сражения — вооруженье,
Для войны и для дел державных —
Тридцать три воителя славных,
Принял истинный облик свой.
Богатырь поскакал домой,
Возвратился он в край родной,
В тот, чья почва благословенна
И светла, благодатна река.
Увидал он отца Сэнгэлэна,
И стояли вокруг старика
Триста опытных знатных вождей
И три тысячи ратных людей.
Сэнгэлэн восхищен, изумлен,
Говорит он: «Саргал-нойон
Приглашает на пир гостей
В свой серебряный, белый дворец, —
Тучных режет быков и овец».
Ставят мясо — кряжи нагорные,
Ставят вина — воды озерные.
Бьет Саргал в золотой барабан,
Созывает на пир северян,
Он в серебряный бубен бьет,
Созывает южный народ.
Восемь дней пирование длится,
Девять дней страна веселится
И сама себе удивляется,
На десятый день — отрезвляется!
Молодого Гэсэра ханом,
По обычаю, нарекли:
Да земным он послужит странам,
Да защитою станет земли!
А у хана для дел державных —
Тридцать три воителя славных,
Триста опытных, знатных вождей
И три тысячи ратных людей!