Якутский героический эпос Олонхо. Нюргун Боотур Стремительный., стр. 121
СТИХ 262
УОТ УСУМУ
Ый-ай… Ыарт-татай!
Ыр-ар… Алаатыгар!
Буйа-буйа, буйакам!
А-а, буян! Разбойник!
Злой озорник!
Ты вольно гулять привык
По широкой средней земле,
Убивать и грабить привык
В Нижнем мире,
В бедственной глубине,
Никем не обузданный до сих пор,
Неуемный бродяга — шатун!
За девками весь свой век,
По снегу, по росе,
Впустую гоняешься ты,
Пустая твоя голова!
Хоть ростом велик —
А вовсе дурак!
Хоть в плечах широк —
А скулишь, как пес!
Хоть прикидываешься орлом, —
А дрожишь, как голый птенец!
Ты добычу мою —
Туйаарыму Куо
Требуешь у меня,
Смеешь приказывать мне —
Отдай, мол, ее,
Поставь предо мной!
Так я и послушал тебя,
Так за нею и побежал…
Как расхрабрился ты,
Коли сам решился
К нам залететь, —
Обезумел вовсе, видать?
Уж не думаешь ли, щенок,
Что выпущу я тебя
Живым из пасти своей?
Уж не думаешь ли,
Что удастся тебе
Чем-нибудь поживиться здесь?
Наконец-то попал
Ты в лапы мои…
Я грудную клетку твою разорву,
Выпью горячую кровь твою,
Мимо глотки ни капли не уроню,
Черное мясо твое сожру,
Кости твои сокрушу!
После не жалуйся ты,
Что внезапно я
Напал на тебя!
Предупредил я,
Теперь — берегись… —
Налетел Уот Усуму
На Нюргуна-богатыря,
Громовыми голосами крича,
Оглушительным рыком рыча,
Начали биться они…
Закружилась над головами их,
Завизжала Илбис Кыыса,
Заголосил, завыл
Свирепый Осол Уола…
Суматоха великая поднялась,
Чудовищный переполох…
Колдовскую долину Хонгкурутта,
Каменную твердыню ее
В щебень истоптали они.
От тяжкого топота их
Верхний мир
Тревожно плескаться стал,
Словно белое молоко
В посудине берестяной;
Нижний мир,
Как кумыс в турсуке,
Взбуровился, грузно плещась;
Средний глинисто-каменный мир
Всей непомерной толщей своей,
Всей незыблемой ширью своей,
Как трясина, качаться пошел…
Всесветная
Наступила беда,
Несчастья несметные начались.
Проклятия, вопли, плач
Прокатывались по трем мирам;
Отовсюду страшный слышался рев;
Затрещали укрепы
Вселенной всей,
Зашатались опоры миров…
Сидящая на хребте
Зловещих нижних небес
Свирепая Куохтуйа Хотун,
От грохота богатырской борьбы,
От великой тряски мира всего,
Тошноты унять не могла,
Рвоты удержать не могла.
За сердце хватаясь, она
Заметалась в логове страшном своем,
Задыхаясь, жаловаться начала:
«Ох, сердце болит…
Ох, шею свело…
Темя ломит,
Затылок трещит!
Ой, как страшно дерутся они!
Теплое ложе мое,
Прощай!
Покой, тишина — прощай!»
Так, падая,
Подымаясь, мечась,
Плакала, голосила она.
В гневе просыпающийся ото сна,
Возвеличивающийся на темном хребте
Западных ненасытных небес,
Улуу Суорун Тойон
Почуял спросонья в груди —
Под самой глоткой своей —
Жгучую, нестерпимую боль.
Почувствовал в середине спины
Мучительную жестокую боль,
Почуял, будто ему
По темени кто-то бьет…
Это гул и дрожь
Земли и небес
От грузного топота ног
Дерущихся богатырей
Причинили ему жестокую боль,
Нагнали ему болезнь.
То встанет, то ляжет он,
Стараясь перетерпеть…
Но чем дальше, тем пуще
Драка идет,
Тем хуже чудовищному старику.
Ревмя он ревет,
Невтерпеж ему…
Дух перехватывает у него,
Хрипит несчастный старик.
Вылезли у него из орбит
Налитые кровью белки.
Всем нутром содрогаясь,
Улуу Суорун
Горестно икая, мыча,
Громко начал взывать.
СТИХ 263
УЛУУ СУОРУН ТОЙОН
Ыа… Ыа… Ыар-татай!!!
Аа… Аа… Алаатыгар!!!
Оглушил меня
Топот тяжелых ног,
Пропади она пропадом,
Силища их!
Будто по темени моему,
Бухают ногами они…
Трещит затылочный мой позвонок,
Спину ломит,
Сердце щемит…
Посохи огневые мои,
Вертящиеся жезлы —
Опора мощи моей —
Вырвались из рук у меня,
Впились в утробу мою…
Абытай-халахай!
Задыхаюсь я!
Срок мой последний настал,
Рухнуло солнце мое!
Я наказывал — не пускать
Бродягу и вора
Уот Усуму
В Средний мир
Умыкать жену.
Прежде, чем накрепко я уснул,
Это настрого я наказал
Тебе — супруге моей…
Ты, видать, нарушила мой запрет,
Ты, видать, подговорила его
Напасть и девку украсть!
Напасть я терплю по вине твоей!
А много ли он приданого взял?
Сколько выкупа тебе притащил?
Честью ли тебя угостил?
Чем до тошноты окормил?
Из-за жадности попавших в беду
По своей вине дураков,
Из-за алчности, ненасытимой ничем,
Бедствие терпящих глупцов,
До гибели вы меня довели…
В три погибели согнуло меня!
Но пока не вылетел из меня
Выдох последний мой,
Самовольную семейку мою
Сам я угомоню!
Жилы я у вас перерву,
В живых не оставлю ни одного…
Посмотрю, как вы будете околевать,
Прежде чем околею сам!
А пока не поздно еще,
Прежде, чем я слово скажу,
Прежде, чем дух я переведу,
Проклятого выродка твоего,
Противящегося воле моей,
Грабителя Уот Усуму
Скрути
И прочь убери;
И пускай он пропадом пропадет!
Скачущий
На Вороном коне,
Стоя рожденном
На грани небес,
Стремительный Нюргун Боотур,
Нагрянувший сам сюда
На безумствующие небеса,
С пустыми руками от нас не уйдет.
Опустошит он наше гнездо,
Опрокинет он наш очаг,
Затопчет огонь, хохоча,
По ветру развеет золу…
Пусть бы три грозных богатыря,
Три стража смерти пришли,
С края света сюда прилетев,
И неукротимых этих бойцов
Скрутили бы арканом своим
И розняли бы, наконец,
Ожил бы я тогда! —
Такие слова сказал
Улуу Суорун Тойон,
Так он, охая, простонал;
И посохи огненные свои
С трудом руками поймав,
Грузно старец налег
Всей грудью на них,
Исступленно вертя в высоте
Сверкающие острия…
Еланью владеющая ледяной
На крутизне бесноватых высот,
Сидящая с закоптелым лицом
На кровавом ложе своем,
Та, которую не перехитрить
Заклинающим по три дня подряд
Восьмидесяти восьми
Черным шаманам и колдунам,
Простирающая, как тучу, обман,
Не смиряющаяся ни перед кем,
Грозная Куохтуйа Хотун,
Увидав, что владыка ее, супруг,
Улуу Суорун Тойон,
Всем туловищем огромным своим
Содрогаясь,
Вот-вот умрет,
Завопила,
Руками всплеснув.
Страха не знавшая никогда,
Устрашилась даже она;
Решила в уме своем,
Что, мол, пусть виновник беды
Пропадает сам за свою вину,
Погибает сам
За свои грехи…
Всполошилась старуха,
Беснуясь, мечась,
В отчаяньи зычно крича,
Умолять, взывать начала.