Дитя во времени, стр. 25

Глядя на лица родителей, Стивен замечал в них не столько следы, оставленные временем, сколько разрушения, причиненные исчезновением Кейт. Теперь они редко упоминали о ней, почему он и был так удивлен двадцать минут назад. Потеря единственной внучки в два месяца выбелила голову отца и избороздила морщинами кожу вокруг глаз матери. Вся их жизнь после выхода на пенсию строилась вокруг внучки, для которой эта комната была раем, населенным запретными вещами. Она могла провести здесь полчаса в одиночестве, встав на цыпочки перед сервантом, увлеченная бессвязными диалогами, в которых сама же отвечала за стеклянный зверинец высоким попискивающим голосом. Помимо этих явных признаков, Стивен не замечал в своих родителях других видимых следов горя. Они не хотели усугублять его боль. Эта общая черта связывала всех троих: они не могли вместе горевать о Кейт, и произнести вслух ее имя, как сейчас это сделал отец, значило нарушить неписаное правило.

Лишь когда с ужином было покончено, Стивен сделал над собой усилие и заговорил о велосипедах. Он сказал, что у него сохранилось одно воспоминание, обстоятельства которого ему неизвестны. Стивен описал багажник, на котором сидел, дорогу по направлению к морю, покрытый галькой берег и рокочущий шум прибоя. Отец вызывающе покачал головой, как делал всегда, когда сталкивался с безвозвратным прошлым. Но миссис Льюис ответила сразу же:

– Это было в Олд-Ромни, в Кенте. Мы как-то провели там несколько дней. – Она тронула мужа за руку. – Помнишь, мы еще тогда взяли у Стэна свои старые велосипеды, эти развалины. Мы пробыли там неделю, и каждый день как по заказу лил дождь.

– В жизни своей не был в Олд-Ромни, – ответил отец, но уже не так уверенно, словно ждал, чтобы его переубедили.

– Что-то случилось с твоей переподготовкой, и тебе дали неделю отпуска. Мы сняли комнаты, и хозяйка готовила нам завтрак, уже не помню, как ее звали, но у нее было довольно уютно, очень чисто.

– Так вы забрали свои старые велосипеды, – подсказал Стивен.

– Да-да, верно. Мы купили их за много лет до этого, они были тогда совсем новые, а потом, когда нас направили за границу, отдали их твоему дяде Стэну.

На этот раз голос отца прозвучал твердо:

– Бывали у нас велосипеды, но новые – никогда. Мы не могли себе такого позволить. Не в те годы.

— Говорю тебе, могли, в рассрочку, и отдали их Стэну, а когда поехали в Олд-Ромни, то взяли их на неделю обратно.

Отказавшись признать существование велосипедов, отец вынужден был проявить твердость и в отношении Олд-Ромни.

– Да не был я никогда в этом месте. Даже близко не подходил.

Желая скрыть раздражение, мать Стивена поднялась и начала убирать со стола. Когда она сердилась, голос у нее становился ниже.

– Вечно ты забываешь то, чего не хочешь помнить.

Мистер Льюис наполнил стаканы и, скорчив комическую гримасу, подмигнул Стивену: посмотри, мол, каково мне теперь приходится.

Доброе настроение довольно легко восстановилось за кофе, когда разговор зашел о похоронах одного престарелого родственника, которые проходили на Уимблдонском кладбище неделю назад. Мать Стивена, прерываясь, чтобы утереть набегавшие на глаза слезы, рассказала историю, происшедшую во время похорон. Маленький мальчик, правнук покойного, во время службы бросил в могилу игрушечного медвежонка, который так и остался лежать на крышке гроба, глядя на собравшихся единственным уцелевшим глазом. Ребенок поднял невообразимый шум, заглушив монотонное бормотание священника. Среди приглашенных послышались смешки, члены семьи начали метать по сторонам сердитые взгляды. Никто не захотел лезть вниз и вызволять игрушку, так ее и похоронили вместе с покойным.

– И горевали о ней куда больше, – добавил отец Стивена, который слушал эту историю во второй раз с широкой ухмылкой на лице.

Посуду мыли все вместе, следуя давно заведенному порядку. Пока Стивен и отец убирали со стола, мать набрала воды в кухонную раковину и приступила к своей части работы. После того как на столе скопилось достаточно мокрых тарелок и чашек, которые нужно было протереть, настала очередь Стивена. Тем временем отец, закончив носить посуду, стал смахивать крошки с обеденного стола. Затем он присоединился к остальным, чтобы помочь им вытереть и расставить все по местам. После этого миссис Льюис обычно отпускала мужчин из кухни, чтобы самостоятельно вымыть и вытереть противни, на которых готовилось тесто и жарилось мясо. Эта сложная операция напоминала одновременно танец, ритуал и военные маневры. Если раньше при виде этих действий Стивена охватывало отчаяние, то теперь, когда в его собственной жизни воцарился хаос, они стали казаться ему успокаивающими. Дождавшись, когда отец начал энергично натирать поверхность обеденного стола в гостиной и они с матерью остались на кухне одни, Стивен снова спросил ее про велосипеды. Когда они были куплены?

Мать не стала спрашивать, зачем ему это нужно. Опустив руки в резиновых перчатках в мыльную пену, она наклонила голову и задумалась.

– Еще до того, как ты родился. До того как мы поженились, потому что мы катались на них, когда твой отец ухаживал за мной. Они были такие красивые, черные, с золотыми буквами, и ужасно тяжелые.

– Ты знаешь бар под названием «Колокол» неподалеку от Отфорда в Кенте?

Мать покачала головой.

– Это где-то возле Олд-Ромни? – спросила она в тот момент, когда мистер Льюис появился в дверях кухни.

Уступая внутреннему побуждению, которому он собирался противостоять, – не портить этот вечер и не провоцировать раздоров, даже самых незначительных, – Стивен удержался от дальнейших расспросов.

После того как все было вымыто и разложено по местам, они еще посидели и поговорили, пока Стивену не пришла пора уходить, чтобы успеть на метро. Они вышли попрощаться на крыльцо, на теплый летний воздух. Знакомая печаль охватила родителей Стивена, их голоса звучали приглушенно, хотя слова были вполне бодрыми. Отчасти это потому, подумал Стивен, что он снова, уже в который раз за эти тридцать лет, покидал дом, словно подтверждая значимость того, первого расставания; а отчасти потому, что он уходил один, без жены или дочери, невестки или внучки. Но что бы ни было причиной их печали, это так и осталось невысказанным. Как всегда, родители стояли на дорожке, ведущей к дому, и махали вслед сыну, растворявшемуся в сумерках, окрашенных оранжевым светом натриевых фонарей, махали, опускали руки и снова принимались махать, как когда-то на пустынной взлетной полосе, пока небольшой изгиб улицы не скрыл его из виду. Казалось, они хотели лично убедиться в том, что он не передумает, не повернет назад и не вернется домой.

Глава V

Стивен, сидя за рулем взятой напрокат машины, ехал по небольшой пустынной дороге, которая вела на восток, к Центральному Саффолку. Окошко в крыше было открыто на всю ширину. Стивен устал настраивать радио в поисках приемлемой музыки и теперь довольствовался напором теплого воздуха и ощущением новизны от того, что в первый раз в этом году сел за руль. В заднем кармане его брюк лежала открытка, которую он написал Джулии. Судя по всему, Джулия хотела, чтобы ее оставили в покое. Стивен не знал, стоит ли посылать ей открытку. Солнце высоко стояло у него за спиной, и видимость впереди была изумительно ясной. Дорога, зажатая с обеих сторон бетонированными дренажными рвами, плавно петляла через протянувшуюся на многие мили сосновую лесополосу, прорезанную широким коридором вырубленных пней и засохшего папоротника. Впоследствии Стивен вспоминал, что хорошо выспался накануне. Он был расслаблен, но сохранял бдительность. Стрелка спидометра дрожала возле отметки сто двадцать, и Стивен лишь слегка притормозил, поравнявшись с большим грузовиком розового цвета.