Жили-были. Русские инородные сказки – 7, стр. 46
Семьей обзаводиться мальчик (которого на работе уже звали Владиславом Сергеевичем) не спешил. Не то чтобы Вера Константиновна сильно переживала по этому поводу – лишняя женщина в доме ей была в общем-то ни к чему, даже сейчас, когда управляться с готовкой становилось все труднее, – но все же чувствовала некоторую неловкость. Пора бы уже. Хотя, конечно, мужчине жениться никогда не поздно…
Все их вечера были похожи один на другой: Слава приходил с работы, ел заботливо приготовленный ужин, исполнял мелкие домашние дела – иногда пылесосил, иногда менял простыни, мыл посуду, задергивал шторы, выносил помойное ведро – и заходил в бабушкину комнату, усаживаясь в старое рыжее кресло.
После обычного: «Как дела?» – «Нормально. А ты как? Поясница не болела сегодня? Лекарства еще остались?» – Вера Константиновна просила:
– Расскажи мне что-нибудь.
Внук обреченно вздыхал:
– Ну что у меня может быть интересного? Ты бы, баб, лучше телевизор посмотрела! Столько сериалов каждый день идет: и детективные, и про любовь, и комедийные…
– Там все выдуманное. А мне интересно про живых людей.
Про живых людей Славе рассказать было нечего. Приходя на работу, он тут же утыкался в свой компьютер, даже чай пил, не отрываясь от монитора, а в общей курилке он, некурящий, не бывал. Ну да, работали рядом какие-то люди, но как-то не складывались с ними приятельские отношения, не умел он этого, да и не стремился. Он несколько раз пробовал объяснить это бабушке, но та только обижалась: «Не может быть! Столько народу, а тебе и рассказать о них нечего?» Приходилось выдумывать.
– Ну-у… У Алены, помнишь, она референт, вчера суд был. С мужем развелась. Только вот непонятно, как с квартирой теперь будет, наверное снова через суд, она же считается как совместно нажитое имущество.
– А большая квартира?
Слава вонзал ногти в ладонь – сочинять на ходу было для него мучительно.
– Какой там! Однокомнатная, и район не слишком хороший… Она переживает, говорит: «Я бы ему все отдала, так самой жить негде…» Даже плакала в коридоре, я случайно увидел. Жалко ее…
Вера Константиновна задумалась, изучая полноватое и простоватое лицо внука.
– А она ведь славная, эта Алена, да?
– Ну, ничего… Симпатичная… Волосы длинные… Тихая…
– А ты не думал за ней поухаживать? Ну подумаешь, не повезло девочке с первым мужем – сейчас это часто бывает. А она, мне кажется, тебе симпатизирует. Жили бы здесь, все вместе…
– Ой, ну брось, баб! – совсем скис Слава.
– Ладно, ладно, я же на тебя не давлю… Но пойми, мне ведь тоже неприятно, когда эта твоя… мачеха начинает: «Что-то Славик при вас слишком засиделся!» И так посмотрит еще, словно я в этом виновата.
– Ба-аб…
– Ну хорошо. А как там твой приятель – Володя? Что-то ты давно мне ничего о нем не рассказывал.
Володю Слава выдумал едва ли не в первый день после устройства на работу. Точнее, даже не выдумал, а просто вспомнил, как учился у них на курс старше бывший футболист с раздробленной на тренировке коленной чашечкой – симпатичный, немного неуклюжий, шумный, но добрый парень, честно получавший свои тройки, принципиально не пользуясь услугами влюбленных девочек, которые не то что курсовик – и диплом за него написали бы, пожелай он. И хотя в институте они едва были знакомы, в Славиных рассказах Володя превратился в закадычного приятеля, вместе с которым они ходили вместе то выпить пива после работы, то на футбол. Так Слава оправдывал свои редкие вечерние отлучки: он давно уже зарегистрировался на сайте знакомств, но пока что все его свидания заканчивались ничем. Посидев с ним часок в кофейне, девушки обычно тепло прощались – и исчезали с горизонта. Ну да, не принц, да еще и с лежачей бабушкой…
– Ну так что Володя? Вы, часом, не поссорились? Ты смотри, лучший друг, обидно будет, если из-за какого-нибудь пустяка разругаетесь.
– Да нет, нормально все. Просто он в командировке сейчас…
На самом же деле с Володей история получилась просто невероятная. Дела в компании шли настолько хорошо, что решено было расширить штат. Три дня назад на работу приняли нового системщика, даму-юриста и… того самого Володю. А уж когда он подошел, хлопнул Славу по плечу и заявил: «О, привет! Ты ведь у нас учился? То-то я смотрю – лицо знакомое! Ну что, после работы дадим по пиву?» – тот и вовсе растерялся.
Собственно, он и мямлил-то сейчас потому, что о живых, непридуманных людях говорить не умел, словно барьер какой-то стоял у него внутри, хотя чего уж проще было бы рассказать бабушке о том, что вот Володька ремонт затеял, а нормальную бригаду найти никак не может, кого ему ни посоветуют или заняты, или сивухой за версту воняют. Тем более что про этот ремонт Славе приходилось слушать вот уже третий обеденный перерыв подряд.
– Он скоро приедет. В субботу на футбол пойдем.
И это, как ни странно, было правдой: футбол Слава не слишком любил, но и отказаться от приглашения бывшего однокашника не смог.
– Вот и славно. Знаешь, ты ведь ни в школе ни с кем не дружил, ни в институте… Я так радовалась, когда Володя появился. Вот еще бы жениться тебе…
– Ну, ба-аб…
– А ты не «бабкай»! Может же старуха помечтать! Я вот уже старая, и ноги не ходят, почти ничего не могу – только лежать и мечтать о том, что все у тебя будет хорошо. Просто хорошо. Как у всех. Я ведь не жду, что ты станешь миллионером или получишь Нобелевскую премию, – в такие мечты и поверить-то трудно, не то что душу вложить. А говорят, что если в мечту душу вложишь, то она непременно сбудется.
На следующее утро дверь в отделе, где работал Слава, отворилась, и на пороге возник начальник.
– Вот, позвольте вам представить: наш новый секретарь-референт Елена Александровна…
– Можно просто Алена, – улыбнулась из-за его плеча милая длинноволосая девушка лет двадцати пяти, нервно теребя золотой ободок кольца на правой руке.
Некод Зингер
Иерусалимская секвенция
Как всякому ныне известно из записей, сделанных по следам моих устных рассказов Генрихом Теодором Людвигом Шнорром, отправляясь из Константинополя с миссией от турецкого султана к королю Марокко и пролетая на своем страусе в окрестностях Туниса, я выронил в Средиземное море портфель со всеми своими документами, деньгами и подарками для короля, когда сия талантливая птица перевернулась в полете вверх ногами. Добравшись по доскам потерпевшего крушение корабля до Венеции, я был встречен с почестями и колоколами, которые пристали великому святому, прибывшему на крыльях гиппогрифа.
Немало поездив по свету и пережив незабываемые приключения в столицах и провинциях различных империй, я взял себе за правило в каждый город брать с собою нового Вергилия. Не сомневаюсь, что сей в высшей степени полезный и разумный обычай утвердится среди путешественников и в будущие века всякий странствующий иностранец и в Санкт-Петербурге, и в Вене, и в Оттоманской Порте будет вооружен, кроме походной трости и верного пистолета, новеньким, только что из типографии, изданием великого латинянина в оригинале или же в переводе на один из современных языков.
Прогуливаясь по набережной Рио-дела-Сенса в Каннареджио, я не выпускал из рук только что разрезанный томик. Меня не покидало ощущение волнующей близости скорого приключения. Тут взгляд мой упал на каменную фигуру восточного мужчины в огромном тюрбане, подобно мне державшего в правой руке раскрытую книгу. Каменный истукан тут же обратился ко мне на чистейшем древнееврейском языке, коего я, как всякому известно, являюсь редким знатоком: «Сударь мой, вы, как я погляжу, человек в здешних краях новый, оттого и стоите разиня рот перед домом, в котором преставился старик Тинторетто. Будьте осторожны! Как бы не залетела вам в рот неуемная душа его в образе мухи, осы или москита. Ежели такое случится, то сударь мой воспылает непреодолимой страстью к малеванию и не успокоится, пока не пририсует усы и испанские бородки всем святым угодницам от Сан-Марко до Сан-Джорджио-Маджоре».