Не моя война, стр. 24

— И никто не попытался его за это наказать, снять с роты, отстранить от командования или даже просто убить?

— Нет. Его все боятся.

— А как он воюет?

— У нас командиры не воюют.

— Не понял. Это как?

— Командир находится сзади, в тылу роты, и по радиостанции командует. Но радиостанций на всех не хватает, а те, которые есть, часто ломаются, бегают посыльные и передают команды командиров.

— Круто! Так можно посылать людей на смерть пачками, сам при этом не рискуешь! Абсолютно ничем не рискуешь. Только дырки на кителе крути для орденов, — если они что-то освободили, захватили. Сколько у него осталось людей после боевых действий, когда батальон попал под обстрел?

— Это военная тайна!

— Ну-ну. Из всей роты обстрелянных тех, кто мог как-то стрелять, было человек пять. Это все кто уцелел?

— Это военная тайна! — голос охранника не был уверенным. Значит я прав.

Потихоньку мы доковыляли до столовой. На плацу выступал мулла. Мы знали, что по мусульманским обычаям убитого должны были похоронить до заката солнца. Может это и правильно? А то лежит у нас тело покойного три дня. И так этот запах всем надоест. И что с этим покойным делать?

Мусульманство появилось в жаркой стране. Там, если покойный полежит три дня, то такое будет! Странно, о чем он говорит? Вроде до вечерней молитвы ещё далеко.

— Мужики! О чем ваш поп разоряется?

— Он говорит, что в смерти обоих бойцов виноваты вы.

— Кто? — Витя не понял.

— Вы виноваты.

— Так, ну-ка пойдём, разберёмся!

— Не ходите. Вас могут убить, — попросил один из охранников.

— Так вы же наши телохранители.

— Мы не сможем своих обидеть! — он был смущён.

— Ага, значит, как нам нож в спину всадить — это добро пожаловать, а как нас защитить и сказать этому идиоту, что мы не убивали и инструктировали всех по правилам техники безопасности — это фиг! Это так понимать?

— Примерно, — последовал уклончивый ответ.

— Весёлые вы ребята! С вами оборжаться можно. Пошли! Скажем все, что думаем по этому поводу. Нельзя же такое терпеть.

Ковыляя, мы добрались до выступающего муллы. Он, увидя нас, перешёл с азербайджанского на русский:

— Мы ведём священную войну, но к нам втёрлись в доверие лазутчики! У нас есть вера, с нами Аллах! Зачем какие-то инструктора из неверных? По их вине погибли двое наши боевые товарищи. Это они, — он показал пальцем на нас: — специально так проводили занятия, что они поубивали друг друга! Их надо убить. Гусейнов — отважный командир, но он всего лишь человек. И вот эти гяуры втёрлись в доверие к нему и проникли к нам. Они — убийцы, и не дойдёте вы до линии фронта, как они сделают все, чтобы вы погибли здесь! Смерть шакалам!

Кто-то из строя одобрительно что-то заорал. Видать, многие хотят нашей смерти. А мы здесь никого не знаем. У, зверьё!

— Здесь стоит первая рота, — начал я, слава богу, командирский голос у меня есть. — Спросите у них. Убивали ли мы ваших товарищей? Инструктировали или нет о мерах по технике безопасности? Спросите, кто убил первого, а кто второго. И есть ли в этом наша вина. Если позволите себя оболванить, то погибнете в первом же бою. Мы здесь не по собственной воле, но мы выполняем свою сторону договора.

— Я предлагал им сегодня принять ислам. Эти грязные собаки отказались! — перебил меня мулла. — Русские свиньи!

Придёт время — ты у меня ещё ответишь за «русских свиней»!

— У каждого своя вера, каждый верит во что-то своё, и здесь дело идёт не о вере, а о том, чтобы мы научили вас выживать в бою.

— Видите! Видите! Эти гяуры учат вас всего лишь выживать, а не побеждать! — мулла торжествовал. — А нам нужна лишь победа!

— Я хочу, чтобы все вернулись домой целыми! Кто победит — я не знаю, но мы все нужны нашим семьям. Я не занимаюсь политикой и религией! Я лишь пытаюсь научить вас выжить. Если у кого много веры и нет опыта, но он уверен в своей победе, то может не посещать наши занятия — флаг ему в руки и электричку навстречу! Кто хочет вернуться домой, и спасти товарищей — милости прошу.

Народ одобрительно заворчал. Кажется, поняли, что я хотел им сказать. Дошло, допёрло до этих ополченцев!

— Они вас обманывают словами, что заботятся о вас. Вы им не нужны. Только командиры и я заботимся о вас, — забеспокоился мулла.

— О, и это правильно! — я весело перебил его. — Именно ваши командиры нас и пригласили к вам. Именно ваши командиры, которые заботятся о вашем здоровье, вашей жизни, вашей победе.

— Как в Афгане говорили? С нами Аллах и четыре пулемёта! — встрял Виктор.

Мы не стали дожидаться ответной реакции и ушли с плаца. Вслед нам неслись проклятья, но мы их не слушали. Мы выиграли этот раунд.

После ужина к нам пришёл комбат и врач, что нас лечила в больнице. Аида!

Комбат шумно отдувался, от него по-прежнему несло запахом грязного тела и свежего перегара. Он и так был уже изрядно навеселе. Потерять по дурости двух людей и ходить веселиться! М-да! Ну и нравы!

— А, привет! Я вам доктора привёл! Я все делаю, что обещаю! — он плюхнулся на кровать, икнул и сплюнул на пол. — Слышал о вас. И хорошее и плохое. Что моих бойцов учили стрелять — это хорошо, а то, что с муллой полаялись — это вы зря. Он очень авторитетный человек! И, — он поднял палец вверх: — очень уважаемый. С очень большими связями наверху!

— Авторитетнее чем вы сами?

— Нет, конечно! Я — командир! Я — самый главный здесь!

— Мулле скажите, пусть исповедует и не лезет в дела военные.

— Ни хрена вы не понимаете! Мы, — он снова громко икнул, — строим светское исламское государство, и поэтому религия и вера будут играть очень много. Ну ладно, вы мне помогли. И я вам тоже помогу, мулла не будет больше к вам приставать. А сейчас я пошёл.

— Добрый вечер! — миловидная Аида нам улыбалась.

Единственное приятное лицо во всем этом бедламе.

Глава восьмая

Витка подскочил, поцеловал ей руку, лицо его залил яркий румянец. Но Аида была печальна. На голове её был повязан чёрный платок, глаза были красными, а под глазами мешки.

— Здравствуйте, доктор! — Виктор был жизнерадостен, не скажешь, что полдня ходил на сломанных пальцах.

— Приятно вас снова видеть! Хоть один нормальный человек нас посетил. Тем более не в зеленой форме.

В ответ Аида лишь печально улыбалась и кивала головой. Было видно, что мыслями она где-то далеко. Она не поднимала головы. Часто делала глубокий вдох и задерживала дыхание. Из своего чемоданчика она выкладывала инструменты, медикаменты, перевязочные материалы.

— Аида, — начал я, — послушайте, это, конечно, не наше дело, но вас кто-то обидел?

Она лишь молча покачала головой, не поднимая головы. Из глаз её беззвучно капали слезы, плечи тряслись от рыданий.

— Аида, давайте мы вам поможем, — Витька подошёл ближе и положил ей руку на плечо.

— Не бойтесь, вы нам можете доверять.

Аида упала на стул, сорвала платок с головы и заплакала, уткнув лицо в платок. Так она плакала безостановочно минут пять. Мы как бараны топтались рядом, не понимая, в чем дело. Эта женщина была нам глубоко симпатична, и мы желали ей искренне помочь.

Виктор налил стакан воды и поднёс доктору.

— Выпейте, это поможет.

Аида оторвалась от своего платка и приняла стакан, рука заметно подрагивала.

— Спасибо, — произнесла она. Отдала стакан: — У меня муж погиб.

— Как погиб? — ничего умнее мы спросить не могли, просто вырвалось само собой. — Вчера, когда мы уезжали, вроде все нормально было. Может ошибка?

— Нет, — она замотала головой. — Сегодня утром сказали, завтра привезут, там не стали хоронить.

— М-да. Ситуация. А зачем вы сюда приехали?

— Приехали ваши, — она кивнула головой в сторону окна, — спрашивают, кто лечил двух русских. Сказала, что я. Вот они и усадили меня в машину. Еле инструменты успела взять, и вот это для вас.