Триумф нежности, стр. 53

Габриэла спала, а Эдуарде после ужина сразу же ушел. Кэти вздрогнула, вспоминая этот отвратительный ужин. Никто не проронил ни слова. Эдуарде ел в яростном молчании, а Габриэла, бледная как смерть, пыталась улыбнуться Кэти, утешая ее. Кэти, не способная проглотить ни кусочка, старательно избегала взгляда Эдуарде и виновато смотрела на несчастную Габриэлу. Когда они поужинали, Эдуарде откинул волосы назад и с глубоким возмущением посмотрел на Кэти.

— Примите мои поздравления, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — Вам удалось стереть в порошок великолепного человека. Этого не удавалось даже его собственному отцу, хотя он очень старался. А у вас получилось.

Затем он гордо вышел…

Кэти машинально взглянула на пластмассовые часы, стоявшие около постели, и услышала, как открылась, а потом захлопнулась входная дверь. Тяжелые шаги Эдуарде стучали прямо по направлению к ее спальне. Она поспешно провела кончиками пальцев по щекам, затем взглянула на Эдуарде, чей силуэт вырисовывался в дверном проеме. Она приподняла голову со слабым вызовом, когда он приблизился к кровати, на которой она сидела.

Протягивая ей большой кожаный фотоальбом, он холодно сказал:

— Вот человек, которого в глазах жителей этой деревни вы низвели до уровня нищего. Кэти в оцепенении взяла альбом.

— Откройте его, — проговорил Эдуарде. — Он принадлежит Рафаэлю и его жене. Они хотят, чтобы вы увидели его до отъезда.

Кэти сглотнула:

— Здесь вместе с ними Рамон?

— Нет, — отрезал Эдуарде.

Когда он ушел, Кэти открыла альбом. В нем не было фотографий, он был наполнен дюжинами и дюжинами журнальных и газетных вырезок. Ее глаза устремились на первую, и руки начали дрожать. Это была газетная фотография. Рамон стоял перед десятком микрофонов, когда выступал на Всемирной конференции предпринимателей.

— О Боже! — прошептала она. — О мой Бог!

Обрывки материалов нахлынули на нее, фотографии Рамона закружились перед глазами. Красивое лицо Рамона было серьезным, когда он говорил с арабскими нефтяными шейхами; Рамон, откинувшийся в кресле, за столом для переговоров с международными лидерами делового мира; Рамон с портфелем в руке, поднимающийся по трапу реактивного самолета с золотыми буквами «Гальварра интернэшнл» на борту…

Кэти попыталась прочитать статьи, но ее смятенное сознание могло улавливать лишь обрывки фраз:

…Обладающий потрясающим даром вести переговоры, Гальварра стал инициатором приобретений, которые подняли «Гальварра интернэшнл» до статуса финансовой империи… Свободно владеющий испанским, французским, итальянским, английским и немецким… Окончил Гарвардский университет… Магистр… Дочерние компании раскиданы по всему миру… Врожденно замкнутый человек, против любых вторжений прессы в свою личную жизнь…

Рамон в смокинге, играющий в казино в Монте-Карло, в то время как ослепительная блондинка обворожительно улыбается ему. Рамон, прислонившийся к перилам своей огромной океанской яхты, а легкий ветерок треплет его волосы.

Многие фотографии свидетельствовали о его нежелании фотографироваться, так как были размытыми, очевидно, пересняты с увеличением.

В этом альбоме было все, включая начало конца. Среди рассказов о корпорации, терпящей финансовый крах в Иране, были и фотографии наполовину недостроенных небоскребов в Чикаго и Сент-Луисе.

Кэти закрыла альбом и обвила его руками, прижимая к сердцу. Она терлась щекой о его крышку, а ее тело сотрясалось от рыданий.

— О, дорогой, почему ты не рассказал мне? — судорожно всхлипывала она.

Глава 19

Гарсия отнес последние два чемодана в «роллс», и Кэти повернулась к Габриэле, которая уныло стояла в гостиной.

— Мне так жаль, — прошептала Габриэла, когда Кэти попрощалась с ней, — мне так жаль.

Эдуарде шагнул вперед и холодно протянул руку.

— Счастливого полета, — сказал он, и его голос был еще более отчужденным, чем когда-либо.

Гарсия открыл дверцу «роллса», и Кэти села. Она взглянула на роскошный, обшитый белой кожей салон, который однажды поразил ее. Конечно же, это была машина Рамона, осознала Кэти с внезапной болью. Неудивительно, что он выглядел таким мрачным, когда она пришла от нее в восторг: он терял эту машину. Он потерял все, даже ее.

Обнаружив, что Гарсия до сих пор не закрыл дверцу, Кэти подняла на него глаза. Он полез в карман своей черной униформы и вытащил банковский чек. Кэти уставилась на чек в немом горе. Он был на три с половиной тысячи долларов, на пять сотен больше, чем она потратила. Очевидно, Рамон не поверил ей даже тогда, когда она сказала правду.

Кэти почувствовала себя больной. То, в чем она себя упрекала, не было ее виной! Если бы Рамон не пытался выдавать себя за обычного фермера, она не была бы такой подозрительной и не боялась бы выйти за него замуж. Она бы не чувствовала себя обязанной оплачивать половину покупок. Тогда ничего бы не произошло. Но это случилось. Она опозорила и унизила его, и теперь он отправляет ее домой.

«Отправляет меня назад», — подумала она, когда машина плавно тронулась с места. Что с ней случилось, что она позволила Рамону отослать ее?

Еще не пришло время, чтобы становиться послушной. Но Кэти задрожала от ужаса, вспомнив ярость, застывшую на его лице, убийственный гнев в каждом отчетливо произносимом слове. Его угрозу: «Солжешь еще один раз, и я сделаю так, что твой первый муж покажется тебе святым». Этого ему лучше было не говорить!

Кэти прикусила губу, отчаянно пытаясь найти в себе хоть какое-нибудь мужество, чтобы попросить старого шофера отвезти ее к Рамону и объясниться с ним. Она обязана поехать к нему. Она без конца повторяла себе, что Рамон не стал бы делать того, что сделал с ней Дэвид. Рамон не знал, как напугал ее, когда сказал эти слова. В любом случае она не собирается лгать ему, так что у него не будет причины.

Из этого ничего не выйдет, осознала Кэти. Она не могла остаться с его яростью наедине. Подсознательно или нет, она безумно боялась физической расправы.

Ей был необходим кто-то, кто пошел бы с ней к нему. Но ей неоткуда ждать помощи. К тому же уже слишком поздно. Рамон ненавидит ее за то, что она сделала. Нет, он любил ее. А если он любил, то не смог разлюбить так быстро и просто.

«Он должен выслушать меня», — лихорадочно подумала Кэти, когда темно-бордовый «роллс» плавно остановился, пропуская группу туристов, переходящих через улицу. «Боже мой, кто-то должен заставить его выслушать меня!» Как раз в это время Кэти увидела, как падре Грегорио идет через сквер от своего маленького домика к церкви. Его темная сутана развевалась от легкого ветерка. Он взглянул прямо на машину, увидел ее лицо через окно и медленно отвернулся. Падре Грегорио никогда не поможет ей… Или?

«Роллс» уже тронулся с места. Кэти никак не могла найти кнопку, чтобы открыть перегородку. Она постучала в нее и позвала:

— Остановитесь! Parese!

Но только по тому, как сузились глаза Гарсии в зеркале заднего вида, она поняла, что он услышал ее. Очевидно, Рамон дал ему приказ посадить ее на самолет, и именно это он и собирался сделать. Кэти попыталась открыть дверь, но она была заблокирована.

В полном отчаянии она прикрыла рот рукой и закричала:

— Пожалуйста, остановитесь, меня сейчас стошнит. Это сработало! Гарсия мгновенно остановил машину, открыл дверь и помог ей выйти.

Кэти оттолкнула руку изумленного старика.

— Мне уже намного лучше! — крикнула она и побежала через площадь прямо в церковь к человеку, который однажды предлагал ей свою помощь.

Она метнула взгляд через плечо, но Гарсия ждал около машины, думая, очевидно, что ее охватило сильное религиозное чувство.

На верхней ступеньке Кэти замешкалась: падре Грегорио не испытывал к ней ничего, кроме презрения. Он никогда не станет помогать ей. Он решительно велел ей возвращаться в Штаты. Она заставила себя рывком открыть тяжелую дубовую дверь и вошла в холодную, освещенную лишь свечами темноту. Она бегло осмотрела алтарь и небольшие украшенные ниши, где в маленьких красных светильниках мерцали свечи, но священника там не было. А потом она увидела его. Он не был занят чем-то, как она предполагала, а просто одиноко сидел на второй скамье. Его седая голова была наклонена, плечи опущены, то ли в отчаянии, то ли в благоговейной молитве.