Месть Танатоса, стр. 55
Де Криниса одолевали невеселые размышления: он переживал за Вальтера. Что будет, когда о любви шефа Шестого управления к Маренн и об их тайной связи станет известно Скорцени? Похоже, оберштурмбаннфюрер уже догадывается, не может не догадываться, как психиатр доктор де Кринис знал это наверняка. А скоро догадки Скорцени обретут вполне определенную почву — ведь Вальтер подал официальный рапорт рейхсфюреру о разводе, и Отто Скорцени не составит труда понять, почему. Как уговаривал де Кринис Вальтера не торопиться! Вполне можно было бы просто уехать от Ильзе и жить на служебной вилле — зачем огласка!
Используя свое влияние на фюрера, Скорцени вполне может в отместку добиться смещения Шелленберга с его поста, и что тогда станет с лабораторией де Криниса в клинике Шарите?! При смене руководства ее либо вовсе упразднят, либо назначат другого начальника. Конечно, профессора де Криниса, известного дружбой с Шелленбергом, Отто Скорцени не оставит. Вот уж верно говорят — сердцу не прикажешь! А оно, как известно, очень часто не в ладу с умом, даже с таким светлым, как у Вальтера…
Добравшись до блиндажей, де Кринис увидел штандартенфюрера СС Науйокса, который решил вздремнуть на свежем воздухе и лежал, вытянувшись на траве рядом с потухшим костром. Заслышав шаги, Алик открыл глаза.
— Доброе утро, профессор, — приветствовал он де Криниса, чуть приподнявшись. — Что там за шум? Что они делают? — он махнул рукой в сторону реки. — Опять большевики, что ли?
— Нет, слава Богу, — ответил ему де Кринис, — это наши купаются.
— Вот уж с утра пораньше! — поежившись, Алик перевернулся на другой бок.
— Кто-то тут отлынивает от водных процедур?! Я тебя сейчас!
Только что из реки, весь мокрый, Штефан выскочил из-за берез с ведерком в руке и, подбежав к Алику, с размаху окатил его холодной речной водой.
— Душ, герр штандартенфюрер, — громко объявил он. — Чтобы война Вам раем не казалась!
— Доннер веттер, — Алик вскочил, как ужаленный. — Ты у меня дождешься, пожалуй, ветреник! Погоди!
Де Кринис повернул голову — Маренн стояла под березами, застегивая блестящие пуговицы на кителе. Мокрые волосы, переброшенные через плечо, закрывали серебряный погон. Вот она затянула ремень на тонкой по-девичьи талии, поправила кобуру… Когда подошла, то, наблюдая за Штефаном, она улыбалась. Но профессор не мог не заметить, что ярко-зеленые глаза ее оставались грустны…
Освобождение Муссолини
Молодая немка с бледным, красивым лицом, в чертах которого явно угадывалась славянская кровь, навестила в гостинице только что прибышую в Берлин Габриель Шанель, известную французскую модельершу. Она представилась ей как фрау Ильзе Шелленберг.
Я знаю, выкрикнула супруга бригадефюрера не знакомой ей даме в запальчивости, — что Вы приехали сюда, чтобы отнять у меня мужа. Так не старайтесь, не старайтесь зря… Он потерян не только для Вас. Он потерян для меня, — в ее голосе проскользнуло рыдание. — У меня Вам его не отнять я уже ни на что не имею права. А у той другой, которой принадлежит его сердце, его не смог отнять даже рейхсфюрер. Она для него — одна. Она для него — все. Рейхсфюрер подписал ему развод… — закрыв лицо руками, фрау Шелленберг разразилась слезами. Шанель недоумевала.
— Откуда Вы узнали обо мне, фрау, — спрашивала она у белокурой дамы, — о ком Вы говорите? Кто она?
Но женщина не отвечала ей. Сраженная горем, она упала на диван и вскоре затихла. Шанель вызвала к ней врача.
«Черные наяды» африканских ночей, горячая вода залива, мерцающая под созвездием Южного Креста… Маренн сидела на остывающем песке перед затухающим костром, вокруг которого спали солдаты африканского корпуса генерала Роммеля.
Становилось прохладно. Закутавшись в плащ, она курила сигарету, задумчиво глядя на угасающие языки пламени. Сколько таких ночных костров уже прошло на ее пути по всему фронту от Северного моря до Африки. Сколько солдатских лиц…
Африка… Память упрямо переносила ее в начало тридцатых годов. Из тишины африканской ночи перед ней возникло загорелое лицо Анри де Трая, блестящие, как горячее золото, его глаза.
В шуршании песка под сапогами часовых почудился ей приглушенный смех гостей в доме Коко Шанель в Париже. Тогда де Трай только что вернулся из Алжира. Повзрослевший и возмужавший, увенчанный лаврами «африканского льва», он привез с собой в Париж странные картины эфиопских художников, метровые бивни слонов и пятнистые шкуры пантер. Он говорил, что из страны зеркальных рек, узорных трав и зеленых зыбей он привез также и то, чего не знал шестнадцатилетним: презрение к жизни и усталость бессонных ночей.
В доме Шанель в Париже, в начале тридцатых, они встретились вновь, более десяти лет спустя, после окончания Первой мировой войны, на которую юный граф Анри де Грай ушел добровольцем. Он был моложе Мари — тогда он был совсем еще мальчишкой.
Юный ас французской авиации, он сражался рядом с Гейнемером и Этьеном Маду. Он смущенно краснел, когда генерал Фош пожимал ему руку, награждая.
Десятилетие спустя, сидя у камина в ее доме в Версале, Анри де Трай признался, что тогда, в восемнадцатом, он по-мальчишески с первого взгляда влюбился в нее, увидев на торжественном смотре рядом с генералом-отцом. Конечно, тогда он больше любил в ней «легенду о Марианне», чем ее саму, которую совсем не знал. Она была для него олицетворением его романтических мечтаний. Но, гордый по натуре, он считал, что не имеет права предстать перед дочерью генерала и тем более рассчитывать на ее взаимность, пока не добьется славы. Только возвеличенный славой, как Этьен Маду, он осмелится подойти к «Марианне Республики».
Она была героиней его юношеских снов. Издалека, стараясь остаться незамеченным, он наблюдал за ней. Он испытал обжигающую болью ревность и тревогу, узнав, что ради простого английского художника, бывшего лейтенанта, изувеченного войной, принцесса Мария оставила прежнюю жизнь.
Вскоре после окончания Первой мировой войны Анри уехал на службу в Алжир. Он не знал, как сложилась ее судьба. Он не знал, что лейтенант умер, что у нее родился сын. Он не знал, что она бросила не только Маршала и «райскую» обеспеченную жизнь. Он не знал, что «Марианна» оставила Францию…
В колониях он быстро дослужился до высокого звания. Он познал любовь красивых женщин и пленительную сладость страстных ночей. Он не надеялся на новую встречу со своей тайной любовью, и все же мечтал о ней. Он хотел, чтобы Мари увидела его героем, украшенным наградами, истерзанным едва зажившими ранами, сильным, непобедимым и преданным ей.
Он усыпал пол в ее спальне ее любимыми белыми розами. Их нежный запах пробуждал ее ото сна. Она собирала их в охапку, спускалась к фонтану и купала цветы в воде. Белые розы дышали в кристальной чистоте воды, шевелили темно-зелеными листьями, качали белокурыми головками, струились тонкими стеблями по волнующейся ряби. Из окна гостиной он видел, как она целовала цветы, которые он ей подарил.
Белые розы Эдема — розы несмелой надежды на возвращение в рай. Он называл ее «моя голубка» и на жемчужно-белой постели с нежностью целовал ее «голубиную грудь». Он предложил ей стать его женой. Он подарил ей кольцо с африканским бриллиантом и обещал называть ее детей своими детьми.
Тогда к Маренн только что пришла слава ученого, она защитила диссертацию у Фрейда — труды многих лет, наконец-то оплатились сполна. Она надеялась, что удачно сложившаяся карьера дополнится счастьем в личной жизни. Она считала встречу с Анри судьбоносной. В то время ей казалось, что с ним к ней возвращается потерянная Франция, утраченные радость и покой.
Она не ошиблась: их встреча действительно оказалась судьбоносной. Но принесла она с собой совсем иное предначертание — не то, которое ожидалось.
В ночь накануне свадьбы граф Анри де Трай проиграл в карты почти все свое состояние. И когда уже не оставалось ничего, на что можно было бы ставить, он поставил на кон свою любовь. Он поставил на на карту принцессу Мари Бонапарт и… выиграл. Всё выиграл назад. Только ее проиграл…