Другая сторона, стр. 44

— Берн находится слишком близко к границам Рейха. Вы сами понимаете, что нейтралитет Швейцарии — вещь относительная. Гитлер ведет войну со всем миром. Если ему придет в голову, что для блага Рейха необходимо оккупировать Швейцарию, то он ее оккупирует. Поэтому, уезжая в Берн, вы не уезжаете из Германии. Я не берусь доказывать, что Америка — рай на земле, тем более что сам я в ней никогда не был. Но американский бюджет пухнет от военных заказов, война в Европе идет на пользу американской экономике, доллар крепнет день ото дня. У администрации президента Рузвельта есть понимание того, что излишки денег необходимо вкладывать в пауку. Прежде всего — в науку фундаментальную, как вы выразились, ту, которая даст практическую отдачу через несколько лет. Десятки европейских ученых, которые не хотят ввязываться в политику и которым война только мешает работать, уехали в Штаты и нашли там хорошо оплачиваемую работу. Знаете, у меня лично сложилось такое мнение об американцах. Сами они — народ, обделенный искрой Божьей, но хорошо умеют создавать условия для работы человеку талантливому. Крупному ученому там дают дом с прислугой, которая избавляет его от повседневных бытовых мелочей, машину и лабораторию с обученным персоналом. Только работай! Я интереса ради просмотрел список нобелевских лауреатов — граждан САСШ. Так что вы думаете? Уроженцев этой страны среди них меньшинство. Больше половины — недавние эмигранты. Как тот же Эйнштейн.

— И вы мне предлагаете отдельный домик с прислугой в Штатах?

— Не так все просто. Я уполномочен от имени американского правительства сделать вам предложение переселиться в Америку и продолжить свои исследования там. Но решение о вашем материальном обеспечении буду принимать не я. Вы сами сказали, что семь лет не выезжали из Германии и варились в собственном соку. Ваше имя, безусловно, известно в научном мире, но о ваших работах за последние годы неизвестно никому, потому что они нигде не были опубликованы.

— Они и не могли быть опубликованы из-за цензуры.

— Вот видите. Я предлагаю поступить следующим образом. Вы даете мне какую-нибудь оконченную серьезную работу, я переправляю ее в Штаты, где с ней смогут ознакомиться специалисты. Они дадут заключение относительно научной ценности вашей работы, и тогда правительству САСШ будет легче принять решение.

Рикард покопался в ящике стола и вынул из него пачку исписанных листов.

— Хорошо. Возьмите вот это. Я и написал эту статью больше года назад, но не смог ее опубликовать даже в нашем университете. И все из-за цензуры! Кажется, в Германии эта статья никому уже не интересна. Немецкое государство не поощряет фундаментальную пауку.

Штейн полез во внутренний карман пиджака, вынул бумажник и отсчитал банкноты.

— Профессор, прошу вас понять меня правильно. Вот две тысячи долларов. Давайте будем считать вашим гонораром за эту статью. Пожалуйста, не отказывайтесь. Вы теперь остались без средств к существованию, а вам необходимо хорошо питаться и поддерживать себя в добром здравии.

— Ого! Доллары?! — удивился Рикард, принимая и пересчитывая деньги. — На эти деньги в Германии я смогу прожить несколько лет.

— Извините меня, профессор, если я задам вам глупый вопрос. Я слышал, что на основании исследований в области ядерной физики можно построить какую-то сверхмощную бомбу?

— Теоретически — да, такое возможно. Но только зачем ее строить? Представьте себе, что несколько тысяч вагонов с динамитом взорвались в одной точке и создали в эпицентре взрыва температуру в несколько миллионов градусов, почти как на Солнце. Какой прок от такого взрыва? Кому нужно, чтобы в радиусе нескольких километров от эпицентра взрыва такой бомбы выгорело все живое? Такая бомба не будет иметь практического применения именно из-за своей мощности.

— Так, значит, ее действительно можно создать?

— Эх, молодой человек! — вздохнул Рикард. — В тридцатых годах мы были очень близки к созданию атомной бомбы. Если бы Гитлер не свернул финансирование теоретической науки, то уже сегодня мы имели бы пробные образцы мощностью до пятидесяти килотонн. Но оружие уничтожения, которое можно создать — не самое лучше применение человеческого разума. Повторю вам, что проку в такой бомбе нет никакого, потому что сбрасывать ее даже на противника — бесчеловечно и негуманно. Одной такой бомбой можно стереть с лица земли целый город. Поэтому гораздо целесообразней применять ядерное топливо для производства дешевой энергии.

У Штейна было свое мнение относительно использования бомбы, но он не стал его высказывать, чтобы не насторожить профессора.

— Извините меня еще раз, но почему вы все время называете меня молодым человеком? Вы, конечно, старше меня, но не настолько же, чтобы…

— Как вы думаете, сколько мне лет? — перебил Рикард.

— Ну, не знаю. Лет около сорока, — неуверенно прикинул Штейн.

— Мне пятьдесят восемь, молодой человек! Я почти вдвое старше вас! Вот что значат занятия спортом и любимая работа.

Штейн уже откланивался, когда, смущаясь и подбирая слова, Рикард спросил его:

— Мы тут, в Германии, почти лишены информации и вынуждены довольствоваться только тем, что выливает на наши уши доктор Геббельс. Вы в Норвегии имеете больше источников. Я слышал, что там продают даже американские и английские газеты.

— Да. Это так.

— Тогда ответьте… Как в действительности обстоят дела под Сталинградом?..

XX

18 января 1943 г.

Дни нового подъема на фронте. Сейчас дали сообщение о прорыве у Ладоги и соединении с Ленинградом!.. Блокада закончена. Это очень эффектно, хотя и не воскресит миллионов ленинградцев.

Удар по немцам под Воронежем подтверждает мое предположение, что мы играем на выигрыш, на разгром немецкой армии. Сумеет ли Гитлер нас остановить или нет — его дело проиграно. Если он нас и остановит, то только «для английского короля».

У нас дни неожиданных встреч. Вдруг вчера утром пришел Гуторов. Он вечером вылетел из Брянского леса и утром оказался в Москве. Странное сочетание цивилизации XX века — мораль дикарей и новейшая техника. В Брянском лесу он жил, окруженный немцами, которые называют партизан «лесные звери», убивал немцев и жег старост, а вчера мирно пил у меня чай. Он очень надломлен пережитым — своей и немецкой жестокостью. Говорит, что немцы убивают даже детей. Спрятавшись в овине, он слушал вопли жертв, мучимых немцами, и, очевидно, щедро им «платил». Говорит, что полиция, установленная немцами, набрана из наших милиционеров и что почему-то среди полицейских много агрономов. Приезд его говорит о том, что мы готовим удар под Брянском. Он говорит о том, что партизаны сами могут взять Брянск. У них есть и танки, и 70-мм орудия, полковые минометы и множество автоматов». [4]

Под Сталинградом дела у немцев шли все хуже и хуже. Очевидность катастрофы холодила кровь окруженных солдат и офицеров страшнее лютых морозов. Все лето немцы «катались», теперь для них наступало время «возить саночки».

Для фон Гетца служба в пятьдесят первом армейском корпусе началась с неожиданных подарков судьбы. Первым, кого Конрад встретил в штабе корпуса был… капитан Лейбниц. Тот самый, вместе с которым и с майором Майером он угощался горилкой в Ровно. Лейбниц отрекомендовался в качестве адъютанта командира корпуса генерала Зейдлица. «Черт его знает, как у них получается пролезать на самые лучшие должности, — думал фон Гетц. — Или штабные и в самом деле чуют штабных за версту? Почему из сотен офицеров корпуса на должность адъютанта назначили именно его? То ли погоны как-то по-другому пришиты, то ли галифе иначе отглажено, то ли подворотничок подшит каким-то невероятным фасоном, но ведь надо же — именно Лейбница! Был адъютантом в Берлине, его отправили на перевоспитание на Восточный фронт, в самое пекло, а он пролез туда, где попрохладней».

Капитан искренне обрадовался фон Гетцу.