Рай. Том 2, стр. 21

И сейчас в Мэтте не было вожделения, желание угасло, осталось лишь омерзение.

Мэтт, повернувшись, поднял свой портфель, открыл его и вынул сотовый телефон, с которым никогда не расставался. Когда Сью О'Доннел с соседней фермы подняла трубку, Мэтт нетерпеливо ответил на расспросы о семье и спросил:

— Здесь все завалило снегом. Не попросишь Дейла утрамбовать дорогу трактором?

— Ну конечно, — согласилась она, — он сегодня дома, и я попрошу его сразу же выехать.

Рассерженный на досадную задержку, бессильный что-либо изменить, Мэтт повесил трубку и направился в душ. Пока похоть не довела его до крайности и не толкнула на глупость, которая будет стоить ему того малого остатка гордости и самоуважения, которые, как он считал, еще живы в нем, нужно немедленно выпроводить Мередит отсюда!

Он смутно припомнил, что видел в вечер ее приезда. Она вышла из машины… и нагнулась у переднего колеса, будто потеряла что-то. Перспектива шарить в снегу казалась куда менее неприятной, чем терпеть ее под своей крышей еще день. Или ночь. Если он не сможет найти ключей, попросту замкнет накоротко провода для запуска мотора. Да, но что, если в машине установлена сигнализация, которая тут же выключит двигатель, если он попытается сделать это? Ничего, придумает что-нибудь еще, но выпроводит Мередит в два счета. Как только дорога будет очищена от снега, даст ей пять минут на сборы и распрощается.

Глава 38

Застегивая на ходу рубашку, Мэтт решительно устремился вниз. Мередит обернулась и, видя, что он, натягивая легкую кожаную куртку, направляется к двери, удивилась:

— Куда ты идешь?

— Попытаюсь найти твои ключи. Помнишь, где ты уронила их?

Губы Мередит удивленно приоткрылись при виде окаменевшего лица Мэтта.

— Я… я… они выпали где-то у переднего колеса, но тебе не стоит выходить сейчас…

— Стоит, — коротко ответил он. — Спектакль продолжался достаточно долго. И не делай такой удивленный вид! — рявкнул он. — Тебе так же надоело играть в супружеское счастье, как и мне.

Мередит резко втянула в себя воздух, словно от удара, но Мэтт холодно добавил:

— Я восхищаюсь твоей настойчивостью, Мередит. Ты хочешь получить хаустонский участок за двадцать миллионов и в придачу спокойный быстрый развод по взаимному согласию и без всяких сложностей. Поэтому и провела здесь два дня, всячески угождая мне, чтобы добиться своего. Ты честно пыталась, но ничего не вышло. Теперь возвращайся в город и веди себя, как подобает настоящей деловой женщине. Судись со мной за хаустонский участок и подавай на развод, только давай покончим с этим омерзительным фарсом! Роль покорной, любящей жены тебе не идет, и тебя от нее, должно быть, тошнит так же, как меня.

Повернувшись, он почти вылетел из комнаты. Мередит смотрела на то место, где он только что стоял, сердце разрывалось от боли, разочарования и унижения. Так он неожиданно решил, что два последних дня были всего-навсего омерзительным фарсом!

Смаргивая навернувшиеся против воли слезы, кусая губы Мередит, снова повернулась к сковороде. Очевидно, она потеряла всякую возможность рассказать ему правду о ребенке и, ужаснее всего, не имела ни малейшего представления, откуда такая перемена и почему он ведет себя так, словно внезапно возненавидел ее. Боже, как ей отвратительна эта изменчивая непредсказуемость в настроениях Мэтта! И он всегда был таким! Никогда не знаешь, о чем он думает, что собирается сделать через пять минут.

Но прежде чем покинуть его дом, она обязательно расскажет правду о том, что случилось одиннадцать лет назад! Но теперь Мередит казалось, что ему будет совершенно все равно, если даже он поверит ей.

Мередит взяла яйцо и с такой силой стукнула его о край сковороды, что желток оказался на плите.

Минут десять Мэтт шарил в снегу у переднего колеса «БMB»в бесплодной попытке отыскать ключи, рыл и разбрасывал мокрые комья, пока не промокли перчатки и не заледенели руки, но потом сдался и, заглянув в окно, проверил, установлена ли на машине сигнализация. По всей видимости, да. Если взломать дверной замок и соединить провода напрямую, сигнализация тут же отключит мотор.

— Завтрак готов! — сухо окликнула Мередит, входя в гостиную, когда раздался стук входной двери. — Ты нашел ключи?

— Нет, — бросил Мэтт, пытаясь держать себя в руках. — В городе есть слесарь, но по воскресеньям мастерская закрыта.

Мередит подала яичницу и села за стол напротив Мэтта. Отчаянно пытаясь воскресить подобие прежних дружелюбных отношений, она сдержанно и спокойно спросила:

— Не желаешь ли сказать мне, почему ты внезапно решил, что весь этот уик-энд был с моей стороны всего-навсего утомительным фарсом?

— Скажем, вместе с выздоровлением ко мне вернулась способность мыслить, — коротко ответил он.

Минут десять, пока они ели, Мередит пыталась вовлечь его в беседу, но в ответ получала лишь неприветливые, односложные ответы. Проглотив последний кусок, он встал и объявил, что собирается продолжать укладывать вещи в гостиной.

Мередит с упавшим сердцем посмотрела ему вслед и начала механически убирать кухню. Когда последняя тарелка была вымыта и поставлена в сушилку, она вошла в гостиную.

— Тебе многое нужно успеть, — сказала она, полная решимости преодолеть вновь выросшую между ними стену враждебности. — Я могу тебе помочь.

Мэтт услышал нежную мольбу в ее голосе, и тело отозвалось новой волной желания. Выпрямившись, он взглянул на нее:

— Ты могла бы подняться наверх со мной и предложить мне свое соблазнительное тело.

— Как хочешь.

Почему, печально думала Мередит, он так чертовски непредсказуем, и отчего внезапно посчитал ее утомительной и надоедливой? Его отец сказал, что Мэтт обезумел от печали и скорби, узнав о ее предполагаемом аборте, но когда Мередит якобы отказалась видеть его, сердце его едва не разбилось. В тот день Мередит подумала, что Патрик преувеличивает, но теперь поняла, что он был прав, и эта уверенность вызывала в ней странные, неописуемые, мучительные ощущения. Однако это ее не удивляло. Мэтт всегда старался взвалить на себя огромную ответственность, но никто не мог узнать о том, что он в действительности думает, и чувствует.

Вопреки всему надеясь, что настроение Мэтта улучшится, если она оставит его в покое, Мередит поднялась наверх и провела утро, укладывая белье и содержимое шкафов. Мэтт сказал за завтраком, что большую часть вещей он отправит в благотворительный фонд. Он собирался сохранить все фамильные безделушки и сувениры, и Мередит тщательно отобрала все вещички, связанные с дорогими воспоминаниями, укладывая их отдельно.

Решив немного отдохнуть, она уселась на кровать и открыла альбом с фотографиями, очевидно, принадлежавший матери Мэтта. Многие из снимков пожелтели и выцвели от старости. На них по большей части были сняты родственники из Старого Света — девушки с милыми личиками, длинными локонами и в шляпках и красивые неулыбчивые мужчины с ирландскими фамилиями, такими, как Лениген, О'Мейли и Коллер. Внизу каждой фотографии стояли дата и имя человека, изображенного на снимке. С самой последней улыбались родители Мэтта в свадебных нарядах. Под снимком было выведено аккуратным почерком:

«Апрель 1949 года».

Судя по количеству имен, у Элизабет Фаррел было громадное множество кузенов, тетушек и дядюшек в Старом Свете, думала Мередит, мягко улыбаясь и с легкой тоской представляя, как это должно быть прекрасно — иметь большую семью.

В полдень она спустилась вниз. За обедом они ограничились сэндвичами, и хотя Мэтт по-прежнему вел себя недружелюбно, по крайней мере отвечал на ее вопросы и замечания со сдержанной вежливостью. Мередит посчитала это добрым знаком — возможно, теперь его настроение немного улучшилось. Закончив уборку, она в последний раз удовлетворенно оглядела кухню и отправилась в гостиную, где Мэтт аккуратно складывал в ящики книги и безделушки. Мередит остановилась в дверях, любуясь игрой мускулов под туго обтягивающей плечи Мэтта замшевой сорочкой.