Помнишь ли ты..., стр. 55

— Вы всегда думали, что, поскольку я выросла в семье преуспевающего бизнесмена, я унаследовала необходимые качества, чтобы создать процветающую компанию, но это не так.

Когда она на минуту замолчала, бабушка напомнила ей негромко и ласково:

— И все-таки ты многого добилась. Диана была на грани истерики.

— Только благодаря счастливой случайности! — возразила она. — Мне передался от отца страх перед бедностью. К тому же я не понаслышке знаю, какими черствыми становятся богачи, когда кто-нибудь из них оступается. Несчастному никогда не избавиться от позорного клейма, и я не хотела, чтобы Кори убедилась в этом на собственном горьком опыте. Я вовсе не была предприимчивой, но мне пришлось отважиться на риск — чудовищный риск! После смерти отца у нас остался только этот дом, и я так перепугалась, когда была вынуждена заложить его, чтобы начать дело, что в тот день упала в обморок. Я просто не могла придумать другого способа обеспечить вам такую жизнь, как прежде…

Выдержав паузу, она глубоко вздохнула.

— Я сделала несколько роковых ошибок, о которых до сих пор жалею. Чтобы привлечь частных инвесторов, я продала им акции компании — акции, которые стоят теперь целое состояние! Но эта ошибка не была единственной: я много раз упускала свой шанс, воздерживалась от решительных действий.

Затем она печально добавила;

— Все, чего я добилась для компании Фостеров, явилось результатом бесконечных тревог и изматывающей работы в сочетании с невероятной удачей!

Единственным человеком в комнате, которого не застало врасплох признание Дианы, был Коул, однако он выглядел весьма обескураженным. Он полагал, что издание журнала «Красивая жизнь» началось как хобби еще при Роберте Фостере — от избытка тщеславия и скуки. Но никогда, ни на одну минуту у него не возникала мысль, что журнал обязан своим появлением финансовым затруднениям. До сих пор Коул также предполагал, что Диана только возглавляет компанию Фостеров, а не является ее основательницей.

Но больше всего его поразило, что Диана взвалила на себя невероятную ответственность, когда ей было всего двадцать два года. Как и ему самому, когда он окунулся в самостоятельную жизнь, но к тому времени он уже немало испытал, привык к борьбе, трудностям и лишениям. Но утонченная, робкая и сдержанная Диана?!

Пока семья пыталась пережить второе сильное потрясение за последние десять дней, Диана, похоже, забыла о присутствии Коула, а он предпочитал, чтобы о нем помнили. Он мог бы положить конец дискуссии — либо удалившись под удобным предлогом, либо вежливо напомнив присутствующим, что такие сугубо семейные дела лучше обсуждать в кругу близких родственников. Коул частенько применял последнюю тактику, когда женщины, с которыми он встречался, пытались вовлечь его в споры со своими домочадцами. Разговоры в кругу семьи неизменно заставляли Коула чувствовать себя инопланетянином.

У него не имелось ни малейшего опыта в семейных делах, он не представлял себе, как могут относиться друг к другу члены большой семьи.

Наконец Генри Бриттон проговорил виновато и обиженно:

— Диана, напрасно ты пошла на такие жертвы ради нас. В конце концов, твоя мать, бабушка и я вернулись бы в Лонг-Вэлли и жили так, как прежде, а Кори могла окончить колледж и по вечерам подрабатывать фотографом.

Коул ожидал от Дианы взрыва праведного негодования, но, несмотря на то что голос у нее дрожал от слез, она мягко улыбнулась и покачала головой:

— Ты ничего не понял, дедушка. Мне претит сдаваться без борьбы. У Кори редкостный дар, но она зарыла бы свой талант, снимая молодоженов для какого-нибудь местного фотографа.

Диана перевела взгляд на мать и бабушку, и голос у нее стал глухим от сдавленных рыданий.

— Вы даже не осознаете, как щедро вы одарены природой! Вы видите красоту в самых обыденных вещах и делитесь этим с людьми. — Дрогнувшим голосом Диана добавила:

— Вы, все четверо, совершили настоящий переворот в умах миллионов — мужчин и женщин, молодых и старых. Политики давно твердят о возврате к традиционным ценностям, но именно вы подарили людям чудесный и простой способ осуществить это.

Исчерпав все объяснения и доводы, Диана вернулась к причине семейного собрания:

— Что бы вы ни думали, поверьте, Коул никоим образом не принуждал меня выйти за него замуж. Я сочла, что брак с ним — благо, и порадовалась, что он доверился мне. Знаю, он выполнит свою часть сделки, и я намерена выполнить свою.

Диана почувствовала, что сейчас лучше всего будет оставить родных, чтобы они спокойно обсудили случившееся. Взглянув на Коула, она произнесла:

— Нам пора.

Коул шагнул вслед за ней, но бабушка Дианы с вызовом спросила:

— Неужели вы не останетесь на воскресный ужин?

Диана попыталась уберечь Коула от очередного испытания.

— Не сегодня, — произнесла она. — Может быть, в другой раз.

Но к ее удивлению, Коул повернулся к бабушке с не менее вызывающей улыбкой и сказал:

— А я и не знал, что приглашен.

— Зато теперь знаете, — возразила она. Мэри Фостер присоединилась к матери:

— Прошу вас, останьтесь.

Генри тоже поддержал родных, но лицо его по-прежнему было мрачным:

— Вы давненько не пробовали стряпню Розы.

— Благодарю, — ответил Коул сразу всем, и ему показалось, что в глазах Кори мелькнуло робкое предложение дружбы. — Я счастлив остаться.

Диана увела Коула в сад, чтобы семья могла примириться с мыслью о внезапном браке. Приглашение на ужин, адресованное в первую очередь Коулу, Диана сочла хорошим знаком. Она не сомневалась, что сегодняшний вечер оставит у Коула приятные воспоминания, и была польщена, когда он принял приглашение.

Глава 34

Верстаки и другое оборудование уже убрали, и лужайка вновь стала образчиком ухоженной полутропической роскоши.

Пальмы, окруженные ароматными гардениями, грациозно качали ветвями над шезлонгами у бассейна. Высокие кусты мирта, усыпанные бутонами, оживляли картину всплесками розовых и белых мазков, победно высились розовые и алые астры, а громадные цветы гибискуса радовали глаз всевозможными оттенками желтого.

Поскольку Диана знала, что мужчин особенно зачаровывает мастерская ее дедушки, прежде всего она повела Коула именно туда. Он вежливо интересовался всем, но Диана чувствовала фальшь у него в голосе и потому поспешно провела его между грядок, отвоевавших себе половину лужайки.

Коул по-прежнему оставался задумчивым, и Диана решила, что сцена в гостиной привела его и большее раздражение, чем казалось на первый взгляд. Собираясь выяснить недоразумение, Диана остановилась возле бассейна. Прислонясь к гладкому толстому стволу пальмы, она искренне произнесла:

— Извини за все, что ты услышал в свой адрес. Пожалуйста, будь снисходительнее к дедушке.

— Так я и сделал, — сухо ответил он.

— Мне кажется, ты неловко себя чувствуешь, — заметила Диана.

Коул покачал головой:

— Нет.

— Может, ты сердишься? — спросила она, пристально вглядываясь в лицо Коула.

— Нет.

— Тогда в чем же дело?

— Я потрясен.

— Чем? — Диана растерялась.

— Тобой, — совершенно серьезно сказал он. Диана закатила глаза в насмешливом недоверии:

— Для потрясенного человека ты слишком мрачен.

— Просто подобное я испытываю нечасто. Диана поверила ему и на миг лишилась дара речи от удовольствия.

— Кстати, — добавил он, — этот мой вид отнюдь нельзя назвать мрачным.

— Неужели? — усомнилась Диана, еще не успев опомниться после похвалы. — Как же ты выглядишь, когда чем-нибудь недоволен?

— Пожалуй, тебе лучше не знать.

— Ну, это мы еще посмотрим…

Насмешливые подтрунивания вызвали у Коула взрыв хрипловатого смеха, — Почему ты не спрашиваешь, что меня потрясло…

Диана решила ему подыграть:

— Во-первых, я точно знаю, что мастерская дедушки тут ни при чем: великолепное розовое дерево ты назвал доской. И вряд ли ты знаешь, чем отличается роза от гибискуса.