Наша древняя столица, стр. 6

При Иване Калите

Замыкал купчина некий

Кладовые в темноте.

Чтоб никто в глухую пору

Не пролез бы со двора,

Чтоб какому-либо вору

Не добраться до добра —

До каменьев драгоценных,

До одежды парчевой,

Что хранится в высоченных

Сундучищах кладовой.

А деньжищ-то понабрали

Те купцы за много лет!

Сколько пряталось в подвале

Тех серебряных монет!..

Вот они! Лежат в витрине,

Меж ключей, ножей, замков,

Эти денежки доныне

Пролежали шесть веков!..

Вот и серп.

Сверкал он летом

Над пшеницей за селом,

Молча дремлет в зале этом

На витрине под стеклом.

Серп зазубрен да искрошен,

Съеден ржавчиной времён,

А когда-то был хорошим,

Был когда-то острым он.

И крестьянка молодая,

За снопом укрыв дитя,

Пела, колос подрезая,

То ли плача, то ль шутя:

«Уж тебе ли да не в золоте ходить!

Уж тебе ли да не бархаты носить!

Уж тебе ль не жить в высоком терему,

Ненаглядному дитяти моему!»

А младенец, ждавший ласки,

Материнских тёплых рук,

В небеса таращил глазки,

Жизнь разглядывал вокруг.

Он, в неволюшке рождённый,

В нищете курной избы,

В этой песне полуденной

Не нашёл своей судьбы.

Есть ещё витрина справа,

У высокого окна.

Наша гордость, наша слава

В ней навек сохранена.

Из колец, сплетённых туго,

Одеянье там лежит.

Это древняя кольчуга,

А над нею шлем и щит.

Им от «поля Куликова»

Сохраниться довелось.

Медью был тот щит окован,

Шлем копьём пробит насквозь.

В этом шлеме русский воин

Пал от вражеской руки

В час, когда противник с воем

В наши врезался полки.

В этой битве много тысяч

Полегло таких, как он,

На граните уж не высечь

Этих ратников имён.

Но дела в веках нетленны,

Не исчезнут, не умрут,

Летописец вдохновенный

Посвятил им славный труд.

Здесь, в музее, он хранится,

В нём история жива —

На развёрнутых страницах

Древнерусские слова.

Эту повесть, это «Слово»

Мы «Задонщиной» зовём,

Битву поля Куликова

Изучаем мы по нём.

И, хранимая народом,

Долежав до наших дней,

Эта повесть с каждым годом

Всё становится древней.

Кто ж нашёл следы столетий?

Кто в историю влюблён?

Кто сложил в витрины эти

Драгоценности времён?

Это опытные руки

Археологов страны.

Мы ревнителям науки

Благодарны быть должны.

1480 год

ЖИВ НАРОД, И РУСЬ ЖИВА, И ОПЯТЬ РАСТЁТ МОСКВА

В рассвете спит ещё столица.

Мерцают звёзды далеки,

Густой, седой туман клубится

Меж берегов Москвы-реки.

Ещё ворота на засовах

И площадь Красная пуста,

А через час в рядах торговых

Уже начнётся суета.

Откроются ларьки, лабазы,

И выложат товары, снедь,

И загудит в посадах сразу

Колоколов церковных медь.

Над золотыми куполами

Вороний грай разгонит сон

В Кремле, что новыми стенами

Кирпичной кладки обнесён.

К соборам, убранным богато,

Дворец выходит за дворцом,

Тут Грановитая палата,

Что Красным славится крыльцом,

А вот палата Золотая,

С чудесной росписью внутри,

В ней, иностранцев принимая,

Сидят теперь государи.

А дальше погреба, и службы,

И монастырские дворы —

Дворы бояр, что с князем в дружбе,

Льстецов придворных той поры.

А вот на каменной подклети

Дворец со множеством красот.

Там князь Иван Васильич Третий

Завёл богатый обиход.

Не только пышной жизни ради,

Но чтоб в Европе короли,

Чтоб Мухаммед — султан в Царьграде —

И папа римский знать могли,

Что Русь, доступная когда-то

Вторженьям варваров-врагов,

Теперь сама крепка, богата,

Сильна единством городов.

И то, что создано руками

И сердцем русских мастеров,

Живёт и будет жить веками

Среди сокровищ всех миров.

МУЖИК С СОШКОЙ, А БОЯРИН С ЛОЖКОЙ

Терем, терем, теремок,

Он затейлив и высок.

В нём окошки слюдяные,

Все наличники резные,

А на крыше петушки,

Золотые гребешки!

А в перилах на крылечке

Мастер вырезал колечки,

Завитушки да цветки

И раскрасил от руки.

В терему резные двери,

На дверях цветы да звери.

В изразцах на печке в ряд

Птицы райские сидят.

За переднею палатой

Спальня в горнице богатой,

И постель там высока,

Высока до потолка.

Там перины, одеяла,

И подушек там немало.

И стоит, покрыт ковром,

Ларь с хозяйкиным добром…

Вот, читатель мой, давай-ка

Мы заглянем в теремок.

Кто хозяин и хозяйка?

Кто палаты строить мог?

Чья шкатулка красной меди

Скатным жемчугом полна?

Чьи амбары и подклети

Распирает от зерна?

Вот он — «сам» с «самой» — супругой.

Посмотри сюда скорей,

Как расселись полукругом

Пять боярских дочерей.

И «сама», любуясь ими,

Речь ведёт о сватовстве:

Мол, с невестами такими

Редки семьи на Москве.

Все дородны, ладны, сыты,

Все разубраны в шелка.

«Сам», сопя, молчит сердито,

Щиплет бороду слегка.

Что-то нынче «сам» не в духе,

Он стоит, глядит в окно.

(При таком огромном брюхе

Сесть, конечно, мудрено!)

Он глядит, «самой» не внемля,

Как согретую весной

Для хозяев пашет землю

Мужичишка крепостной.

У хозяина их много:

Двести, триста, восемьсот…

Он следит за ними строго,

Как скоту, ведёт им счёт.

Чтоб они весь век трудились

На него, его рабы,

Умирали и родились

В нищете курной избы.

В этих избах печи были

Без трубы, не как теперь,

Их «по-чёрному» топили —

Дым клубился в окна, в дверь.

Трудно жили крепостные,

А зимой, в холодный год,

В избы «чёрные», курные

Приводили даже скот…

Землю пашет мужичишка

На господской полосе,

У такого нет излишка

Ни в одежде, ни в овсе!

Брат его — затейник тонкий,

Мастер русского резца,

Это он точил колонки

Для господского крыльца.

Зять его — художник ценный,

Доверяют лишь ему, —

Он расписывает стены

У хозяйки в терему.

А живут по-скотски оба,

Этих некому жалеть —

От младенчества до гроба

Либо окрик, либо плеть!

Вот какой тогда была

Крепостная кабала.

КАК В МОСКВЕ УЧИЛИСЬ, ЧЕМ В МОСКВЕ ЛЕЧИЛИСЬ