Первый и последний. Немецкие истребители на западном фронте 1941-1945, стр. 68

Во всяком случае, с самого начала у нас не было достаточно сил для того, чтобы выстоять на всем протяжении войны, в ходе которой люфтваффе должны были сражаться на фронтах длиной в тысячи километров и в то же самое время защищать рейх от мощных атак воздушных армад. Силы люфтваффе в начале Второй мировой войны были следующими:

30 полков бомбардировщиков (18 "Hе-111", 11 "Do-17", 1 "Ju-86");

9 полков пикирующих бомбардировщиков ("Ju-87" "Штука");

1 полк истребителей армейской поддержки ("Hs-123");

10 полков тяжелых истребителей ("Me-110D");

13 полков истребителей ("Ме-109Е");

21 эскадрилья разведывательных самолетов дальнего действия (F) (19 "Do-17P", 1 "Не-111Н", 1 "Do-17F");

30 эскадрилий разведывательных самолетов местного применения (Н) (25 "Hs-126", 5 "Не-45/46").

В начале войны численность соединений как в американских, так и в английских военно-воздушных силах была меньшей, но они не находились в таком безнадежно напряженном состоянии, как наши части. Когда в начале военных действий английские и американские военно-воздушные силы столкнулись с большими трудностями, они сохранили достаточно большой скрытый потенциал людских ресурсов и военной промышленности для того, чтобы создавать авиацию на существенно более широком основании. Четыре года спустя с помощью этого рода войск союзники начали проводить успешное разрушение Германии. Если не учитывать некоторые непродолжительные операции, они придерживались принципа экономии сил, а также, несмотря на потери и восстановление последних, они стремились прежде всего к постоянному наращиванию своих сил.

Более низкие летные характеристики и меньшая численность наших истребителей — вот что служило темой нашей беседы с Герингом в замке Вельтенштейн осенью 1943 года. Во время разговора мы вместе с Герингом прогуливались во дворе замка.

Как обычно, я выслушивал его обвинения по поводу неудач истребительной авиации но едва ли находил упреки основательными. Всякий раз когда я считал их несправедливыми — то вставал на защиту своей истребительной авиации, ее боевого духа. Со своей стороны я указал ему на ряд недостатков и упущений, за которые истребительная авиация никак не могла нести ответственность, и потребовал лучшей подготовленности летчиков, а также лучших самолетов и большего их количества. К тому времени Геринг был уже очень возбужден из-за того, что я противоречил ему. И тогда он затронул особенно деликатный вопрос, а именно 50-мм пушку, которую Гитлер приказал установить на истребителях. Фюрер выявил следующую закономерность: морские сражения шли в своем развитии от абордажных схваток и бортовых залпов к тому, что сегодня огонь уже ведется с расстояния, на котором противники не видят друг друга. В начале войны наши танки могли вести огонь с твердой уверенностью на поражение с дистанции чуть более 700 метров, тогда как наши последние модели уже были в состоянии вести бой с вражескими танками на расстоянии в 2700 метров. И только одна истребительная авиация не развивалась в данном направлении. Наши летчики по-прежнему должны были сближаться до дистанции в 370 метров, прежде чем могли эффективно применить свое оружие.

Вот из таких соображении и возник приказ для истребительной авиации: истребителям иметь на вооружении против соединении американских бомбардировщиков дальнобойную пушку калибром 50 мм. Результат был следующим: истребитель "Ме-410" был оборудован бронебойной пушкой KWK-5. весившей 900 кг, которую сделали в виде автоматического оружия со скорострельностью 1 выстрел в секунду с магазином, рассчитанным на 15 снарядов. Летать с таким чудовищным трехметровым оружием, торчавшим почти на три метра впереди, было возможно; и возможно было также стрелять из него, хотя пушку безнадежно заедало примерно после пятого выстрела; можно было даже попасть во что-нибудь, правда, не с расстояния в 1000 или 3000 метров, а самое большее с 400 метров! Следовательно, никакой пользы от этого не наблюдалось, а стрельба сводились к одиночным выстрелам. В связи с этим мы иронически замечали, что вынуждены несколькими артиллерийскими залпами исключительно морально уничтожать экипажи бомбардировщиков, после чего нам ничего не останется, как таранить "мустанги" и "тандерболты" дулами наших пушек.

В своей основе идея Гитлера была верной. То, что он имел в виду, позже было реализовано с помощью реактивных снарядов, но никак не с помощью 50-мм пушки.

В который раз я перечислил Герингу все возражения, которые постоянно возникали против этого в армии, у инженерных специалистов, а также у меня лично, но все сказанное слишком уж раздражало его. Он сказал, что как командующий я не соответствую принятой им точке зрения. Сейчас ему нужен только тот, кто мог бы любым способом внедрять в армии его идеи. Он не для того назначил меня командующим истребительной авиацией, чтобы я постоянно защищал интересы своего рода войск и саботировал приказы, которые он издает после глубокого и тщательного обдумывания. Геринг кричал так громко, что я с трудом сдерживал себя. Я никак не мог дольше мириться с его требованиями. Я находил это безответственным — в столь решительный момент совершать очевидную громадную техническую ошибку.

Поэтому я объяснил Герингу, что никак не могу примирить свою совесть с таким образом действий командующего, каким он себе это представляет, и официально попросил его освободить меня от занимаемой должности и послать обратно на фронт. Геринг с удивлением взглянул на меня. После продолжительной паузы он отрывисто произнес с выразительной краткостью: "Принято!".

БОРЬБА С ВРАГОМ И С РУКОВОДСТВОМ

Когда я покинул замок, следуя через маленький городок Вельтенштейн к аэродрому Нюрнберга, я заметил, что прохожие на улицах смотрят на меня со смешанным выражением жалости и любопытства. Они слышали голос владельца замка. На аэродроме я узнал из телефонного звонка личного адъютанта Геринга, что мне велено оставить мой пост впредь до будущих распоряжений.

В этих колебаниях насчет моих будущих обязанностей отражалась внутренняя атмосфера в среде германского высшего командования — напряженная нервозность и натянутость, которые делали невозможным" окончательное завершение каких бы то ни было замыслов или мероприятий. Высшее командование шло от одной импровизации к другой, часто отменяя то, что днем ранее было решено и принято к исполнению.

Две недели спустя после инцидента в замке Вельтенштейн я запросил, кого собираются назначить на мое место и когда мой преемник прибудет для того, чтобы вступить в должность. В ответ было сказано, что никаких приказаний все еще не поступало и что меня проинформируют в надлежащее время.

Минуло еще две недели. И тогда мне сообщили, что рейхсмаршал решил оставить меня на моем посту. Только много времени спустя Геринг извинился за то, что произошло. Он попросил меня принять во внимание его возбужденное состояние.

Несчастья, которые сгустились в небе над Германией, в который раз вынудили Геринга принять еще большее личное участие в командовании при обороне рейха. Время от времени он принимал па себя непосредственное командование истребительными соединениями при вражеских налетах. Однако большого энтузиазма среди командиров крупных соединений и в дивизионных штабах это не вызывало. И это вполне объяснимо, потому что однажды Геринг послал все истребительные части преследовать друг друга вплоть до Пльзеня. В историю обороны Германии операция вошла под названием "Воздушный налет на крепость Кепеник". Американские воздушные силы атаковали сверху из-за туч Дюрен в Рейнской области. Серебристо-бумажную фольгу, сброшенную с бомбардировщиков, ветер стал относить на восток, и в то время как бомбы уже упали на Дюрен, радарные установки уловили сигналы от металлических полосок прямо над Рейном, кроме этого, от службы авиационных сообщений поступил сигнал о сильных самолетных шумах. Ситуация была совершенно ясной для передовой дивизии истребителей, однако их мнение ничего не значило, ведь главнокомандующий, следивший за событиями из Каринхолла, посчитал положение дел в воздухе совсем иным. Его недоверие надолго распространилось на процесс командования дивизиями истребителей. Так, он допускал, что бомбардировщики летели в восточном направлении, в сторону Верхней Франконии. Поскольку ему показалось. что налет угрожал шарикоподшипниковой промышленности Швейнфурта, он приказал всем силам истребительной авиации быть в данной зоне. Он полагал, что его опасения скоро подтвердятся, потому что служба авиационных сообщении теперь докладывала о шумах крупного соединения, летевшего в сторону Швейнфурта. Но там не упала ни одни бомба — она и не могли упасть, потому что в данное время вражеские бомбардировщики были уже на пути домой. Командование истребительной авиацией уже знало об этом, однако главнокомандующий люфтваффе считал, что он разбирается в этом лучше, чем эти "простофили" На самом деле то. что служба авиационных сообщении приняла за неприятельские соединения, летевшие в направлении Швейнфурта, было не чем иным, как нашими собственными истребителями, которые летели поверх облаков и которые направил туда сам "Толстяк". Естественно, что из-за облачности истребители не смогли установить положение Швейнфурта и проскочили мимо него в поисках американских бомбардировщиков. Теперь же служба авиационных сообщений передавала об авиационных шумах к востоку от Швейнфурта и в восточном направлении, что заставило Геринга предположить о налете па заводы Лейна. Истребительной авиации поступили новые приказания: "Всей авиации следовать в направлении Лейпцига". Но тут произошло то же самое, что и над Швейнфуртом. Командование истребительной авиацией бросило, как неблагодарное занятие, попытки донести до сознания Геринга настоящее положение дел в воздухе. И снова наши истребители облетели зону вокруг Лейпцига, причем никаких признаков какого-либо воздушного налета не обнаруживалось. Мы спрашивали самих себя: "Какой же это налет?". "Что собираются предпринять американцы?" — спрашивал себя в Каринхолле главнокомандующий. Затем его осенила новая идея: вероятно, целью являлись заводы "Шкода" под Пльзенем. Таким образом, истребители были посланы до Пльзеня, преследуя самих себя, вследствие того что службой сообщения слышались авиационные шумы, а также вследствие оценки Герингом ситуации в воздухе. По счастливому стечению обстоятельств, облачный покров медленно рассеялся, и тогда мы смогли увидеть небо полное немецких самолетов-истребителей, и никаких признаков каких бы то ни было неприятельских бомбардировщиков. Как только солнце просияло над Пльзенем, Геринг внезапно осознал, что он поставил не на ту лошадку. Воспринимая происшедшее с чувством юмора и понимая, что поставил себя в глупое положение, он послал телеграмму всем командирам и начальникам соединений, имевшим отношение к этому происшествию: в телеграмме с очаровательной иронией он поздравлял самого себя и всех участников с "успешным отражением воздушного налета на крепость Кепеник" ^[4].