Витязь в тигровой шкуре(изд.1969 года), стр. 22
МОЛИТВА АВТАНДИЛА ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ
Он воззвал: «Великий боже, господин и царь вселенной,
Воздающий по заслугам неразумной твари бренной,
Повелитель горних стражей, свет души неизреченный,
Укрепи во мне желанье послужить любви нетленной!
Боже, царь земли и неба, ты словам моим внемли!
Ты велел любить друг друга бедным жителям земли.
Ныне я один страдаю от возлюбленной вдали.
Не гаси любви, чтоб в сердце семена ее взошли!
Боже, боже милосердный, ты один — моя основа!
Не покинь меня в сраженье, не лиши в скитанье крова,
Защити меня от бури и от дьявола ночного!
Если я в живых останусь, послужу тебе я снова!»
Помолившись, из столицы витязь выехал один.
И, покинут Автандилом, горько плакал Шермадин.
Он точил слезами камни и сжигал песок долин.
Что слугу утешит в горе, если скрылся господин?
РОСTEBAH УЗНАЕТ О ТАЙНОМ ОТЪЕЗДЕ АВТАНДИЛА
Вот рассказ о Ростеване, преисполненном печали:
В этот вечер царь с царицей никого не принимали.
Утром царь проснулся мрачный, очи молнии метали,
И велел он, чтоб вазира во дворец к нему позвали.
И когда вазир явился и потупился уныло,
Царь сказал ему: «Не помню, что вчера со мною было!
Не твое ли сообщенье сердце мне ожесточило,
Если я тебя, вазира, поносил за Автандила?
Что такое он задумал, рассердив меня с утра?
Мудрость нам гласит: «Не ждите от рассерженных добра!»
Да и ты не будь беспечным! Образумиться пора!
Доложи теперь мне снова, что докладывал вчера».
И вазир ему вторично рассказал об этом деле.
Царь ему ответил кратко, гнев удерживая еле:
«Пусть я буду иудеем, коль не спятил ты доселе!
Не пытайся мне перечить: худо будет пустомеле!»
Поспешил вазир к спаспету, и ему сказали слуги,
Что хозяин их покинул и исчез из той округи.
«Не пойду к царю я больше, — прошептал старик в испуге, —
Пусть ему доложит смелый, я же в горе и недуге».
Царь, вазира не дождавшись, снарядил за ним гонца,
Но гонец не возвратился, разузнав про беглеца.
И внезапная догадка потрясла царя-отца:
«Тот, кого боялись сотни, верно, скрылся из дворца!»
Государь, склонившись долу, погрузился в размышленье
И рабу с тяжелым вздохом скоро отдал повеленье:
«Пусть ко мне лукавец этот вновь придет для объясненья!»
И когда вазир явился, стал он бледен от волненья.
Был вазир угрюм и скучен. Царь спросил его нежданно:
«Неужели наше солнце, как луна, непостоянно?»
И вазир ему в испуге все поведал без обмана:
«Не желая быть светилом, солнце скрылось средь тумана!»
Услыхав, что витязь скрылся, горя царь не превозмог:
«Неужели я навеки потерял тебя, сынок?»
Рвал он волосы от горя, говорил ему в упрек:
«Отчего ты, столп сиянья, ныне сгинул и поблек!
Ты бродягою не станешь, если ты в ладах с собою,
Но зачем ты, мой питомец, омрачил мой дом бедою?
Ты меня оставил сирым и покинул сиротою…
Для чего ж я так стремился постоянно быть с тобою!
Не видать тебя мне больше, прискакавшего с охоты,
Не видать, как ты с друзьями в мяч играешь без заботы
Не услышать сладкий голос, улетающий в высоты…
Для чего престол мне царский, коль уходишь от него ты
Ты от голода не сгинешь, где бы жить ни захотел,—
Верный лук тебя прокормит и стальные жала стрел,
Бог тебя спасет, быть может, положив беде предел,—
Но, коль ты умрешь в дороге, кто оплачет мой удел?»
Ко двору, внимая слухам, прибежала вся столица.
Рвали волосы вельможи и свои терзали лица,
Толковали меж собою: «Нам ли ныне веселиться,
Если мы достойны мрака и не светит нам денница!»
Увидав своих придворных, царь сказал им со слезами:
«Уж не светит нам светило, это видите вы сами!
Чем его мы прогневили? Как он мог расстаться с нами?
Кто из вас теперь сумеет управлять его войсками?»
Наконец иссякли слезы, и промолвил властелин:
«Расскажите, как ушел он — с провожатым иль один?»
В это время с завещаньем появился Шермадин,
Безутешный, полный страха, ибо скрылся господин.
Раб сказал: «В его покоях я нашел посланье это.
Там осталась только челядь, провожавшая спаспета.
Он один ушел в дорогу, связан узами обета.
Царь, пошли меня на плаху, чтобы я не видел света!»
Прочитавши завещанье, царь промолвил: «В этот год
Пусть не носят украшений ни дружина, ни народ.
Пусть усердно молят бога толпы нищих и сирот,
Чтобы он хранил скитальца от лишений и невзгод!»
ВТОРОЙ ТАЙНЫЙ ОТЪЕЗД АВТАНДИЛА К ТАРИЭЛУ
Лик луны вдали от солнца полон дивного сиянья.
Рядом с солнцем он сгорает, обречен на умиранье.
Но без солнца вянет роза — беззащитное созданье.
Так и мы в разлуке с милой умираем от страданья.
Лишь теперь я продолжаю мой рассказ об Автандиле.
Ехал он с кипящим сердцем, удержать тоску не в силе,
Образ девы солнцеликой узнавал в дневном светиле,
Отводя глаза от солнца, сеял слезы в изобилье.
Иногда, позабываясь, слова он сказать не мог.
Из очей, подобно Тигру, падал слез его поток.
Оборачиваясь к дому, тосковал он, одинок,
И не знал, куда несется без тропинок и дорог.
«О любимая! — рыдал он. — Как в разлуке не томиться!
Разум мой с тобой остался, и душа к тебе стремится!
Жаждет взор мой изнемогший на тебя взглянуть, царица,
Плохо сделает влюбленный, коль любви не подчинится!
Где искать мне утешенья, как прожить до новой встречи?
Уж давно б я закололся, чем вести такие речи,
Но тебя сразит известье, что скончался я далече…
Пусть же льются, словно реки, эти слезы человечьи!»
И воззвал он к солнцу: «Солнце! Ночи солнечной сиянье!
Ты есть образ всеблагого и его напоминанье!
Не ему ли хор созвездий служит в бездне мирозданья?
Примири меня с судьбою, не отринь мои рыданья!
Ты, в котором виден образ созидателя вселенной,
Помоги мне снять оковы, ибо я страдаю, пленный!
Потеряв свои агаты, я ищу рубин бесценный
И томлюсь один в разлуке, как когда-то с незабвенной!»
Так молился он и таял, как горящая свеча,
Но спешил на помощь другу, путь томительный влача.
Ночью сравнивал он деву с блеском звездного луча,
И беседовал он с небом, речи жаркие шепча.
Божьим именем скиталец заклинал луну, взывая:
«От тебя в сердцах миджнуров страсть пылает роковая!
Дай же мне терпенье сердца, чтоб не тратил зря слова я,
Чтобы лик, тебе подобный, вновь увидел, изнывая!»
День его терзал и мучил, ночь несла ему отраду.
Иногда, к реке спускаясь, он вдыхал ее прохладу.
Слезный ток его кровавый был подобен водопаду.
И, взнуздав коня поспешно, вновь скакал он до упаду.
Стройный станом, как алоэ, плакал он, угрюм и дик,
И, убив козу из лука, ел у скал береговых,
И, насытясь, снова ехал, ибо грудь пронзал Марих,
И твердил он: «Нет мне счастья без любимых роз моих!»
Передать слова скитальца я уже не в силах ныне,—
Как он жаловался звездам, как скитался по пустыне,
Как сжигал слезами очи, как терзал себя в кручине…
Наконец пещеры дэвов он заметил на чужбине.
И Асмат, увидев гостя, вышла к витязю поспешно,
И не знала, что ей делать, и рыдала безутешно.
Витязь спешился и деву обнял горестно и нежно,—
Люди радуются встрече — те, кто ждет ее прилежно.
Автандил спросил у девы: «Где твой брат и господин?»
Слезы девы покатились из агатовых стремнин.
«Без тебя, — она сказала, — он не мог страдать один.
Я не знаю, где он бродит средь ущелий и долин».
Содрогнулся юный витязь, словно грудь копье пронзило:
«О сестра, позор герою, коль его исчезла сила!
Как он мог, нарушив слово, позабыть про Автандила?
Для чего он мне поклялся, если трудно это было?
Ведь и я терпел лишенья, изнывая от разлуки!
Отчего ж он сумасбродом снова сделался от скуки?
Как он смел нарушить клятву, если мы пожали руки?
Мне ль, однако, удивляться, обреченному на муки!»
Но ему сказала дева: «Витязь, ты, возможно, прав,
Но не думай, мне внимая, будто мой угодлив нрав.
Мог ли он, лишенный сердца, клятвы выполнить устав?
А ведь он покончил с сердцем, счеты с жизнью оборвав!
Сердце, разум и сознанье цепью связаны одною.
Если сердце умирает, остальных берет с собою.
Человек, лишенный сердца, жизнью брезгает земною.
Ты еще не знаешь, витязь, каково ему, герою!
Не застав в пещере друга, был ты вправе рассердиться,
Я же толком не умею за миджнура заступиться:
Говорить язык устанет, сердце в пепел обратится,—
Рождена я, видно, в горе, чтобы с витязем томиться.
Муки этого миджнура столь безмерно велики,
Что страшатся даже камни, не стерпев его тоски.
Слезы витязя могли бы затопить русло реки…
Впрочем, все в чужих страданьях мы большие знатоки.
Провожая Тариэла, я спросила на прощанье:
«Что же делать Автандилу, коль приедет на свиданье?»
Он ответил: «Пусть поищет, как искал когда-то ране,
Далеко я не уеду, не нарушу обещанье.
Я исполню эту клятву, хоть страдаю я жестоко.
Буду ждать я, как ни тяжко, до назначенного срока.
Коль найдет меня умершим, пусть схоронит недалеко,
А найдет живым — дивится, ибо жизнь — мгновенье ока!»
Скрылось солнце за горами для меня, и с этих пор
Я горючими слезами орошаю камни гор,
Как безумная, стенаю, проклинаю свой затвор,—
Смерть и та меня забыла: вот он, божий приговор!
Есть в Китае некий камень с мудрой надписью такою:
«Кто друзей себе не ищет, тот враждует сам с собою».
Ныне стал шафранным витязь, сходный с розой молодою.
Поищи его, исполни то, что велено судьбою!»
«Ты права, — ответил странник, — мне не нужно оправданья!
Но не я ль, миджнур, миджнура не оставил без вниманья?
Увидав источник жизни, прибежал к нему как лань я,
Все поля вокруг обрыскал ради этого свиданья!
Ту жемчужину, с которой сочетается кристалл,
Я покинул, и на счастье уповать я перестал.
Уезжая самовольно, я доверье потерял:
Огорчил царя с царицей, недостойный их похвал.
Господин мой воспитатель — государь весьма могучий.
На меня его щедроты, словно снег, летят из тучи.
Но ушел я, вероломный, все забыл в печали жгучей…
Согрешив перед владыкой, уж не жду я жизни лучшей!
Я для друга эти беды, о сестра, претерпеваю!
Чтоб свое исполнить слово, по чужому езжу краю!
Он же скрылся из пещеры — тот, по ком я умираю,
И теперь, устав смертельно, я в тоске изнемогаю!
Но оставим эти речи. Мешкать в поисках грешно.
Сожаленья не изменят то, что минуло давно.
Иль найду его, иль сам я с ним погибну заодно, —
Богохульствовать не буду, если это суждено!»
Не сказав ни слова больше, он помчался сквозь теснину,
Пересек ручей и лесом устремился на равнину.
Леденил холодный ветер розу, равную рубину,—
«Никогда, — шептал он, — больше солнцеликой не покину.
В чем мой грех, великий боже? — говорил он божеству. —
Почему я не с друзьями, обездоленный, живу?
О двоих зачем тоскую, вижу гибель наяву?
Пусть же кровь моя, о боже, на мою падет главу!»