Пустыня смерти, стр. 57

— Но он может находиться в пятистах милях отсюда, индейцев ведь многие тысячи, — напомнил ему Калл.

— Я могу учуять его, — упорствовал Гас. — Если он поблизости, у меня начинают зудеть ребра. Ты когда-нибудь испытывал зуд в ребрах?

— Нет, разве только когда ел протухшее мясо, — ответил Калл.

Дважды в этом походе ему приходилось есть протухшее мясо, и все его нутро выворачиваю от этого наизнанку.

Ночь оказалась безлунной, что немало встревожило Калеба Кобба, а Длинноногого даже довольно сильно. Лошадей завели в загон, изготовленный из веревок, а часовых сменяли через каждый час. Вечером Калеб собрал рейнджеров и выступил перед ними с речью:

— Мы забрались слишком далеко, чтобы возвращаться назад, — сказал он. — Мы все же направляемся в Санта-Фе. Но индейцы знают, что мы здесь, а они прирожденные конокрады. Нам нужно смотреть в оба. Если потеряем лошадей, нам не пересечь эти бесконечные прерии. Краснокожие молодчики будут преследовать нас по пятам и хватать голыми руками, как цыплят.

И все же несмотря на предостережения и усиленную охрану, когда наступил рассвет, рейнджеры не досчитались двадцати лошадей. И это притом, что никто из часовых на постах не клевал носом и не сомкнул глаз. Калеб Кобб рвал и метал — его было впору связывать.

— Как они умудрились увести двадцать лошадей, а никто из вас ничего не услышал? — вопрошал он.

Брогноли бродил вокруг оставшегося табуна, считая и пересчитывая лошадей. Сначала он полагал, что считает неверно — нелегко точно определить число голов лошадей, тесно сбитых в кучу. Так он считал и пересчитывал, пока Калеб не вышел из себя и не приказал прекратить.

— Проклятых лошадей увели! — крикнул он. — Теперь они, скорее всего, милях в сорока отсюда. Тебе не подсчитать их, потому что их нет!

— Думаю, это дело рук Брыкающегося Волка, — сказал Длинноногий. — Он может увести лошадей хоть из конюшни.

— Если я поймаю этого конокрада, то привяжу его к хвосту лошади и пусть она забрыкает его до смерти, — пригрозил Калеб. — Раз уж его зовут Брыкающийся Волк, то это будет самая подходящая смерть для этого мерзавца.

Ночная кража лошадей сильно ухудшила положение. Трое рейнджеров вообще лишились коней, а у всех других осталось только по одной лошади. Дело осложнилось еще и тем, что среди украденных лошадей оказался и Том, крупный серый мерин Матильды, и у нее теперь не было средства передвижения. Она проплакала все утро — так сильно любила своего Тома. Вид плачущей Матильды всколыхнул весь лагерь. Связавшись с Чадрашем, Матильда стала заметно меньше психовать, и все заметили, какая она на деле кроткая и мягкая. Но видя плачущей такую крупную женщину, рейнджеры закипали от злости. Чадраш потерял покой и поскакал из лагеря, как ни уговаривала его Матильда не делать глупостей.

— Он ускакал за смертью, — плакала она.

— Если прекратишь рев, то он, может, и вернется, — уговаривал ее Длинноногий.

Он стал одним из трех безлошадных рейнджеров и поэтому находился в мрачном настроении.

Перспектива шагать пешком в Санта-Фе через огромную равнину отнюдь не прельщала его, но в то же время не радовала и мысль идти пешком назад, в Остин. Он сам видел, что только что случилось с рудокопом Роем Чаром. Поэтому твердо решил оставаться в отряде, даже если его ноги окажутся избитыми в кровь и покроются волдырями.

Калл и Гас вместе заступали на пост часовыми в самое темное время. Калл чувствовал себя виноватым в том, что нес службу недостаточно бдительно и не смог предупредить воровство лошадей.

— Да брось ты, я ведь тоже не смыкал глаз, — успокаивал его Гас. — Воровство не могло произойти во время нашего дежурства. Я слышу даже, как мышь ползет, когда не сплю.

— Может, ты и слышишь мышей, но индейцев не услышал и не заметил, как они уводят лошадей, — говорил ему Калл.

В ту ночь Калл, Длинноногий и многие другие рейнджеры, будучи в охранении, то и дело прикладывали ухо к земле и прислушивались. Но слышали они лишь, как переминаются с ноги на ногу их лошади в загоне из веревок. Помимо установки веревочных ограждений, рейнджеры стреножили большинство лошадей, так что убежать сами они не могли. Калл и Гас заступили на дежурство как раз перед рассветом. Они обходили вокруг табуна каждые пять минут. Калл был уверен, что внутри ограждений индейцев нет. И только когда занялась заря, он усомнился в этом.

Восходящее солнце было желтым, как пламя. Но желтый свет появился почему-то на западе, где солнце не восходит.

Секунду спустя ненормальное явление заметил и Длинноногий и заорал так громко, что разбудил весь лагерь.

— Это не восход солнца, ребята! — кричал он.

В этот момент Калл заметил какое-то движение на северном направлении. Двое индейцев проникли за ограждение и сняли путы с ног нескольких лошадей. Калл выстрелил в них, но было еще довольно темно.

— Проклятие, они ускользнули, — выругался он -Не знаю, сколько лошадей они увели с собой.

— Теперь это не имеет значения, нам нужно возвращаться назад, к той последней речке, — сказал Длинноногий.

— Зачем? — удивленно спросил его Калл.

Длинноногий лишь махнул рукой на запад, где весь горизонт уже был залит желтым светом.

— Это не восход солнца, — произнес он отрывистым голосом. — Это пожар.

17

Не успел отряд перестроиться и направиться назад на юг к небольшой речушке, про которую упомянул Длинноногий, как рейнджеры заметили такой же желтоватый свет, разлившийся на юге. Пожар, полыхавший на западе, уже заметно приблизился к ним. Длинноногий резко повернул своего коня и подъехал к Калебу Коббу.

— Пожар устроили команчи, — сказал он. — Они дожидались, когда ветер подует на нас. Теперь позади нас тянется каньон, а с двух сторон полыхают пожары.

— С трех сторон, — уточнил Калеб, показывая на восток, где тоже разгоралось желтое зарево.

Рейнджеры мигом поняли, какая над ними нависла страшная угроза. Калл посмотрел на Гаса, который старался казаться невозмутимым, и произнес:

— Мы все обязательно зажаримся, если не попрыгаем в каньон. Больше всего мне претит мысль быть зажаренным.

Гас глянул вниз и примерил глубину каньона — он стоял всего футах в двадцати от края. Прерии теперь превратились в огненное кольцо горящей травы. Спокойно сидя в седле и дожидаясь, пока Длинноногий и полковник примут решение, что делать дальше, в душе Гас испытывал то же неясное волнение, какое переживал около реки Пекос. Индейцы явно превосходили их в военной тактике. Они всегда подстраивали им всякие хитроумные ловушки.

— Трогаем, ребята, — сказал подъехавший Длинноногий. — Булем пробиваться на запад — там у нас больше всего шансов.

Вскоре отряд растянулся в цепочку, из-за нехватки лошадей более двадцати рейнджеров ехали по двое на одном коне. Чадраш посадил Матильду позади себя — он двигался прямо по краю каньона, внимательно глядя вниз.

— Думаю, что можем спуститься вниз пешком, — сообщил он Калебу. — Если продвинемся немного вниз, то не сгорим. На этих голых скалах и утесах гореть нечему.

Калеб приостановился на минутку, прикидывая размеры и жар пламени. Огненное кольцо заметно сжалось. Казалось, что с новым порывом ветра язык пламени дотянется и до них — каждый раз, когда задувал ветер, пламя прыгало вперед ярдов на пятьдесят. Степная трава была высокая, а огонь вздымался вверх на двадцать-тридцать футов.

— Проклятые изверги, — проворчал Калеб. — Может, нам поджечь траву сбоку и устроить встречный пожар? Я слышал, что он может остановить пламя.

— Нет времени, да и ветер усиливается, — возразил Длинноногий. — Думаю, Чад прав. Нужно найти удобное место и спускаться вниз.

Калеб все еще медлил. Может, это и был единственно верный выход из создавшейся ситуации, но тогда они лишились бы всех своих лошадей. Тропинка, по которой могли бы спуститься лошади, не проглядывалась. Может, рейнджеры и уцелеют при пожаре, а что потом? Они останутся в голых прериях, без лошадей, без продовольствия, без воды. Сколько же времени понадобится команчам, чтобы похватать их голыми руками?