Попаданец со шпагой, стр. 69
Тут как раз вернулся хозяйский сынок. Ну, я вам доложу! А ещё говорят про акселерацию конца двадцатого века…
Не скажу, что он уделал бы Шварценеггера или Сталлоне одной левой, но то что уделал бы – это точно. Этакая "гора" ввалилась в избу. Причём жира на ней даже под одеждой не угадывалось – сплошные мышцы. По моему скромному разумению, такой детина мог бы вчера "загнать под лавку" всех четверых варнаков не особо напрягаясь, если бы у тех ружья не имелось.
Вместе с ним прибыл некто "полицейскообразный". Суровый такой. И сразу хотел дать понять, что он здесь "король горы". Обломился.
Увидев мой мундир и выслушав о последних событиях, тут же перестал корчить из себя вершителя судеб на отдельно взятой мельнице.
Получив исчерпывающие объяснения о событиях сегодняшнего дня на "большой дороге", посмотрев на закоченевшие тела разбойников, он поспешил по-быстрому смотаться с мельницы, обещав к тому же прислать для Тихона лекаря как можно скорее. И за счёт казны.
Вот и ладненько. Местный доктор не помешает – я всё-таки не врач ни разу. И что делать дальше: разбудить моего "Планше" и напоить уже принесёнными чаем и рассолом или не тревожить и дать набираться сил во сне, не знаю. Но рискну:
— Тихон! — потряс я раненого за здоровое плечо.
— Слушаю, Вадим Фё… — пролепетал он, не открывая глаз.
— Молчи! — оборвал я слугу. — Попей вот немного и спи дальше.
И чай, и рассол в основном проливались мимо, но несколько глотков удалось направить по прямому "месту назначения". И ладно, граммов двести жидкости ввести в организм удалось, а там ещё разбудим…
Слегка оторвался и порубал яичницы с луком и салом, хлопнул из фляжки граммов сто пятьдесят для снятия напряжения и снова пристроился у ложа болящего.
Телевизора рядом нет, книжки тоже – остаётся "развлекаться" мыслями.
И не только о Тихоне.
Может зря я приколол того подонка? Всё человек из моего времени, не исключено, что и договорились бы как-нибудь?
Представил себе ситуацию:
— …Ну всё, гондон штопаный, в последний раз ты из себя со своими кишками единое целое представляешь…
— Ах, ты из наших! — это типа я отвечаю. — Из двадцатого века?
— Ну да, — предположим, что офигевает и останавливается он. — Ты тоже оттуда?
Ладно, а что дальше?
— Тут твои ребята моего слугу серьёзно ранили, давай его побыстрее к людям переправим, чтобы выходили, а?
— А со мной что потом будет?
— Да я помогу, не сомневайся. Так что?
— Ну ладно, чего от меня-то требуется?
— Да помоги лошадь поймать и Тихона перевязать…
— Давай…
И как только расслабляюсь – немедленно получаю саблю в организм. Не смогу я его отмазать. И я это понимаю, и он. К тому же, вспоминая слова Силантия: "…в остроге, там ему и место…" Не самым достойным человеком был мой визави в прошлой жизни…
Почти наверняка кончил бы этот фигурант меня при первой же возможности и пошёл бы дальше "зипуна добывать". Да ещё и форму мою вместе с документами присвоить мог запросто.
Нет уж, как писал Дюма: "Первый порыв самый правильный". Если не под "газом", конечно, происходит. Убить этого человека было необходимо, и хватит разводить это интеллигентское рефлексирование.
Я попросил хозяина организовать для меня лежанку рядом со слугой и через полчасика на двух лавках соорудили относительно приличную… Не кровать, конечно, но нечто её напоминающее.
Посидел ещё до полуночи – вроде всё ничего. Выпил мельничиховой самогонки, закусил огурчиками, которые вряд ли можно назвать "солёными" по нашим меркам – скорее квашеные. Соль-то в те времена "кусалась" и крестьяне за годы выработали рецепт "в плепорцию" – чтобы и огурцы с капустой до лета продержались, и соли поменьше уходило.
Потихоньку уснулось…
Наутро разбудил меня Тихон. Не, нормально, да? Откуда у него здоровья столько? Ведь литра полтора крови потерял. Слаб, конечно, но стал пытаться выполнять свои обязанности. На ногах еле держится, но держится, выясняет, понимаешь, чего мне на завтрак желательно.
При женщинах я обычно не матерюсь, но как только до моего просыпающегося сознания дошли первые биты излагаемой слугой информации, то хозяйки дома не постеснялся… Громко и вычурно – сам не представлял, что так умею. Видели бы и слышали своего педагога сейчас мои ученики из конца двадцатого века – проблемы с дисциплиной на уроках химии одной из смоленских школ не являлись бы актуальными лет несколько.
Уже через десять секунд Тихон лежал под одеялом и испуганно хлопал ресницами.
Ещё на протяжении минуты я, весьма доходчиво, разъяснил своему единственному крепостному, что вставать в ближайшие пару дней, он имеет право только по нужде.
Но, отдышавшись и собравшись с мыслями, понял, что радуюсь: если уж встал на второй день – дело идёт на улучшение. Через денёк можно трогаться дальше.
Местный "полицейский" по поводу моего слуги в курсе, но всё-таки бумаженцию Тихону выправить надо. У мельника таковой не оказалось. В смысле бумаги. То есть вообще – чистых листов в данном месте проживания трёх жителей Российской империи не имелось. И у меня с собой тоже. Пришлось очередной раз раскошелиться, чтобы послать сына мельника за банальными канцелярскими принадлежностями.
А на следующий день я уже отправлялся в Тулу. Тихону приказал ещё минимум два дня соблюдать постельный режим, а Петрякову за этим проследить. Ну и о соответствующем вознаграждении, если мой слуга выздоровеет, напомнил.
Дальнейший путь к новому месту службы прошёл без приключений, но вот прибыв в российский "Город мастеров" и добравшись до пункта назначения я слегка ошалел:
Имелся некий периметр, огороженный высоченным забором с одним-единственным входом возле которого бдительно несли службу двое пехотинцев.
Узнав о цели моего "визита" и мельком глянув на бумаги, один из них тут же просочился за ворота, а второй сурово смотрел на меня, ничуть не смущаясь офицерского мундира.
Не прошло и минуты, как вместе с первым солдатом вышел некий поручик и, проверив документы, кивнул и приказал караульным пропустить меня внутрь ограждения.
Кажется, мои идеи Барклай оценил, и я прибыл в первую в истории России "шарашку"…
Выходила на рубеж "катюша"…
Оставив меня на пороге явно "свежесбацаного" домика об одном этаже, офицер нырнул за дверь, но достаточно быстро нарисовался обратно и пригласил войти.
Несколько метров по коридору и я вошёл в кабинет, где меня поприветствовал артиллерийский подполковник:
— Здравствуйте, уважаемый Вадим Фёдорович. Заждались вас уже. Рад вашему прибытию и знакомству с таким выдающимся учёным, — хозяин кабинета протянул мне руку. — Засядько Александр Дмитриевич.
Мой новый начальник был среднего роста, с совершенно неярким, но приятным и открытым лицом. Слегка кучерявящиеся тёмные волосы с небольшой рыжинкой… И как бы нечего больше сказать – обычная славянская внешность, глаз ничего не цепляет, но в целом впечатление очень благоприятное. А ещё Георгий четвёртой степени, значит настоящий боевой офицер.
— Во-первых, поздравляю вас чином штабс-капитана, — огорошил меня подполковник, — приказ на производство пришёл ещё позавчера.
— Благодарю, — ещё раз пожал я руку Засядько, — прошу простить опоздание – дорожные неприятности.
— А что случилось?
Вкратце пришлось рассказать о произошедшем, что произвело впечатление на собеседника, но он поторопился перейти непосредственно к делу:
— Меня приказом самого министра выдернули из турецкой войны, дали достаточно чёткие, но не совсем понятные инструкции, которые я, тем не менее, выполнил: построена лаборатория, прибыли пятеро химиков из различных городов, завезено немало всевозможной химической дряни и посуды, всё это окружено забором и взято под тщательнейшую охрану… А теперь, извините, просто сгораю от нетерпения: ради чего это всё?