Санторин, стр. 34

Слова, которые произносил глубоким, страстным и властным голосом Уикрэм, звучали убедительно и производили нужное впечатление. Если бы Тальбот не знал, что доктор Уикрэм несет самую откровенную наукообразную чепуху, он поверил бы каждому его слову.

— Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему мы хотим быстрее снять с самолета атомную бомбу и затем увезти ее подальше, лучше всего на паруснике — вот почему сюда пришла «Ангелина». Спад критической массы происходит очень медленно. Нам нужно перенести бомбу в какое-нибудь отдаленное место, а там нежно опустить ее на дно моря.

— Как же вы все сделаете? — поинтересовался Андропулос. — Как вам удастся «нежно» опустить эту бомбу на глубину в тысячу метров? А если бомба камнем упадет вниз?

Уикрэм улыбнулся.

— Я обсуждал вопрос с капитаном Монтгомери, командиром «Килчаррана». — На самом же деле Уикрэм ни с кем ничего подобного не обсуждал. — Мы присоединим понтоны к бомбе, придадим им отрицательную плавучесть, и она, как перо, опустится на дно морское.

— А затем?

— А затем ничего. — Перед мысленным взором Уикрэма предстала картина того, как пассажирский лайнер проплывает над атомной подводной миной. — Она будет разлагаться и покрываться ржавчиной. Пройдут годы, может, даже столетия. Возможно, у рыбной братии начнется понос, не знаю. Одно очевидно: если мы не избавимся от этой чертовой бомбы, нам придется столкнуться больше чем с пищеварительными проблемами. Лучше пусть некоторые из нас, особенно те, кто занят извлечением бомбы, будут не спать всю ночь, нежели мы все вместе заснем вечным сном.

Глава 8

Тальбот встряхнул головой, сел на своей койке и с трудом открыл глаза. Ему в глаза хлынул яркий свет лампочки: в дверях каюты стоял Ван Гельдер.

— Два тридцать. Хуже времени нет, Винсент. Наверное, что-то случилось. Погода успокоилась, и капитан Монтгомери буксирует самолет. Я прав?

— Да, сэр. Но есть нечто более срочное. Пропал Дженкинс.

Тальбот спустил ноги на землю.

— Дженкинс? Говорите, пропал? Но если это утверждаете вы, значит, он действительно пропал. Вы, конечно, уже все обыскали?

— Разумеется. Принимало участие сорок добровольцев. Вы же знаете, как его все любили.

Тальботу это было известно. Дженкинс, их буфетчик и, кстати, морской пехотинец, прослуживший на флоте пятнадцать лет, спокойный, энергичный человек с отменным чувством юмора, пользовался большим уважением тех, кто его знал.

— Может, Брауну что-то известно?

Сержант морской пехоты Браун, такой же мощный и солидный, как главный старшина Маккензи, был закадычным другом Дженкинса. Они оба любили немного выпить в буфетной после окончания дневной смены. Дурная привычка, на которую Тальбот молчаливо закрывал глаза. Ведь во всей королевской морской пехоте трудно было найти еще двух таких бойцов, как они.

— Нет, сэр. Они вместе отправились в свой кубрик. Браун заснул, а Дженкинс сел за письмо к жене. Больше его Браун не видел.

— Кто обнаружил его отсутствие?

— Картер, старшина-оружейник. Вы же знаете, он обожает шарить по всем углам и выискивать несуществующие преступления. Картер заглянул в офицерскую кают-компанию, в буфетную, ничего там не нашел, прошел в кубрик к морской пехоте и разбудил Брауна. Они вдвоем быстро все обыскали и никого не нашли. Тогда они направились ко мне.

— Наверное, бесполезно спрашивать, есть ли у вас какие-нибудь идеи.

— Да. Браун, похоже, убежден в том, что его друга на борту корабля нет. Говорит, что Дженкинс никогда не ходил во сне. У него не было никаких проблем — в этом Браун абсолютно уверен — и никаких врагов на борту корабля. Точнее, я хотел сказать, среди экипажа. Пил умеренно и был предан своей жене и двум дочерям. Браун убежден, что Дженкинс случайно стал свидетелем того, чего ему не следовало видеть, хотя трудно себе представить, что это могло быть, если он сидел и писал письмо жене. Подозрение Брауна немедленно пало на Андропулоса и его компанию — думаю, они с Дженкинсом часто вели о них разговор, — и он готов был сразу же отправиться к каюте Андропулоса и вышибить из него дух. Я еле удержал его, хотя, между нами, я бы с гораздо большим удовольствием сделал обратное.

— Вполне понятная реакция с его стороны, — сказал Тальбот и сделал паузу. — Только непонятно, какое отношение к этому может иметь Андропулос со своими друзьями. И какая у них причина для убийства Дженкинса. Вам не кажется, что он просто мог пойти на борт «Килчаррана»?

— Что ему там делать? Хотя такая мысль приходила мне в голову. Я обратился к Данфорту, первому помощнику командира на «Килчарране», поискать Дженкинса. Он собрал кое-кого из их команды, они провели поиски. На водолазном судне особо не спрячешься, поэтому осмотр занял не более десяти минут. Дженкинса они не нашли.

— Ну что ж, в настоящий момент мы ничего поделать не можем. Боюсь, что и в будущем. Пойдемте посмотрим, как обстоят дела у капитана Монтгомери.

Сила ветра упала до трех баллов, море почти успокоилось, и дождь был уже не таким сильным. Монтгомери, одетый в штормовку, по которой стекали потоки дождя, стоял у лебедки. Самолет, все еще двигаясь рывками, медленно, но уверенно приближался к корме подъемного судна. Команда газорезчиков, тоже вся в штормовках, стояла наготове у леерного ограждения.

— Ваши люди смогут устоять на ногах? — спросил Тальбот, обращаясь к Монтгомери.

— Это будет непросто. Конечно, мы постараемся закрепить самолет с обеих сторон с помощью тросов, но мешает этот мерзкий дождь. Мы сделаем все, что нужно, но уйдет много времени. Видимо, лучшей погоды у нас не будет.

Поэтому смысла вам здесь оставаться никакого. Думаю, вы можете спокойно еще поспать. Я дам знать, как только мы вырежем дыру в фюзеляже и будем готовы извлечь бомбы. — Он вытер лицо. — Я слышал, что пропал ваш человек. Чертовски странно, не правда ли? Не кажется ли вам, что здесь дело нечисто?

— Я в ужасном положении — вынужден подозревать всех и вся. Мы с Ван Гельдером пришли к выводу, что подобное не происходит случайно. Да, здесь дело нечисто. Но кто виновен в его исчезновении — непонятно.

Когда Ван Гельдер разбудил Тальбота, было шесть тридцать утра. Погода за прошедшие четыре часа совершенно не изменилась. Небо по-прежнему было тяжелым и мрачным. Ни сильный ветер, ни проливной дождь не стихли за прошедшие четыре часа.

— Вот вам и эгейский рассвет, от красоты которого захватывает дух, — с кислым выражением лица произнес Тальбот. — Как я понимаю, капитан Монтгомери наконец-то проделал дыру в корпусе самолета?

— Да. Это произошло сорок минут назад. И фюзеляж уже почти наполовину подняли из воды.

— Трос и деррик-кран выдерживают нагрузку?

— Как я понял, особой нагрузки нет. Для облегчения подъема фюзеляжа и крыла Монтгомери добавил еще четыре понтона. Кстати, он просил вас прийти. Да, чуть было не забыл. Мы получили ответ от греческой разведки на наш запрос относительно Андропулоса.

— Похоже, вы не очень-то удовлетворены их ответом.

— Да. Информацию они дают интересную, но толку нам от нее никакого. Она лишь подтверждает, что наши подозрения относительно дяди Адама не беспочвенны. Они отослали нашу радиограмму в Интерпол. Оказывается, — кстати, должен заметить, что их сообщение написано очень осторожно, — и греческая контрразведка, и Интерпол уже несколько лет интересуются Андропулосом. Обе стороны убеждены, что наш друг занимается противозаконной деятельностью.

Но если бы его судили по шотландским законам, суд наверняка вынес бы вердикт «не доказано». У них нет прямых фактов. Андропулос действует через посредников, которые, в свою очередь, используют подставных лиц. Основные свои средства компания вкладывает в производство вооружения, расположенное в Панаме и на Багамских островах. Банки упорно отказываются отвечать на наши запросы, они делают вид, что не знают о его существовании. Швейцарские банки тоже отказываются с нами сотрудничать, ссылаясь на свои неписаные правила. Имена своих вкладчиков они раскрывают только в тех случаях, если те совершили правонарушение, которое по швейцарским законам считается преступлением. Андропулос, естественно, ни в чем не обвинялся.